Форум » Архив форума » ОТЕЛЛО » Ответить
ОТЕЛЛО
Administrator: Шекспир О Т Е Л Л О. трагедия Перевод Б.Пастернака, О.Сороки, Б.Лейтина Композиция ю.бутусова Режиссёр ЮРИЙ БУТУСОВ Художник АЛЕКСАНДР ШИШКИН Композитор ФАУСТАС ЛАТЕНАС Свет АНАТОЛИЙ КУЗНЕЦОВ Звук ДАРЬЯ КАЩЕЕВА Помощник режиссёра ЕЛЕНА БЕЛИНСКАЯ
Administrator: Фото: Екатерина Цветкова
Administrator: Фото: Екатерина Цветкова
Casi: Фотография Тамары Йон
Casi: Фотография Тамары Йон
Casi: Фотография Екатерины Цветковой
Casi: Фотография Тамары Йон
Casi: Фотография Тамары Йон
Casi: Фотография Сергея Петрова
Administrator: Фото: Екатерина Цветкова
Administrator: Отсюда Убрала в "скрытые сообщения", чтобы удобнее было читать другие материалы на странице.
Administrator: Отсюда "Зелёная столица". Юрий Бутусов и его мечта о театре-доме ........... - Пушкин сказал: «Отелло не ревнив, он доверчив». Вы согласны? - Отелло для меня – такое тонкое, чувственное существо. Влюбленное в себя немножко больше, чем нужно. Его амбиции затронуты. Унижено самолюбие. Он поражен в самую болевую точку – во всяком случае, я так вижу эту историю.- ...........
Administrator: Современная драматургия ОТТЕНКИ ЧЕРНОГО «Отелло» в «Сатириконе» Юрий Бутусов полюбил ставить в «Сатириконе», встречая там настоящую актерскую самоотдачу и бесстрашие. «Отелло» — его пятый здесь спектакль, после «Макбетта» (парадоксальной трактовки Ионеско шекспировской «шотландской пьесы»), «Ричарда II», «Короля Лира» и бесшабашной «Чайки», поставленной так, точно ставший «большим человеком» и познавший литературный успех Костя Треплев взял реванш и все-таки поставил спектакль о мировой душе, постичь которую могут лишь актеры. Театральная братия замерла в предвкушении — каким же окажется продолжение бутусовской чеховианы, выросшей из Шекспира и абсурдистов? Театр анонсировал «Трех сестер». Но режиссерская фантазия увела Бутусова в сторону «Отелло», которую он считает самой страшной пьесой Шекспира. Фикусы, кактусы, пальмы, бегонии, рояль и электрогитары, стол и кровать, коробки, игрушки, газовая плитка, банки с соленьями, шапки и лыжи, костюмы из спектаклей то про войну, то про офис, черепá Йорика, рельсы и шпалы каких-то разобранных дорог, старомодные светильники и вентиляторы — чего только нет на этой сцене. Одних потерянных Дездемоной платков, одинаковых, красных, штук двести — у всех карманы ими набиты. Захотела бы подчиниться воле Отелло — подняла бы любой. То ли кто-то затеял гигантский переезд (что, впрочем, перекликается с сюжетом: войска только-только высадились на Кипре — первая, венецианская, часть в спектакле отсутствует — и еще не обустроил свой быт). То ли пришлый режиссер забрел в какое-то гигантское закулисье с театральными скарбом, оставшимся после прошлых спектаклей, — на кладбище былых замыслов и чужих находок. Весь этот великолепный хлам от художника Александра Шишкина создает ощущение живой пульсирующей биомассы: актеры и статисты растаскивают и натаскивают ее быстро и бесшумно, и сами герои, духи театра, не появляются на сцене, а точно рождаются из этого предметного праха. Все уже было в этом «лучшем из миров» под названием театр. За несколько сот лет «Отелло» побывал оперой и мультфильмом, был салонной мелодрамой со счастливым финалом, где руку мавра останавливали подоспевшие венецианцы, и, разумеется, был высокой трагедией. Отелло то душил Дездемону до отвратительных физиологических судорог (долой романтический флер!), то обнимал ее слишком сильно от любви, несовместимой с жизнью. Юрий Бутусов ставит спектакль о силе воображения — той точке опоры, что переворачивает весь мир. Реальность не может конкурировать с воображением, она проигрывает ему с первых же минут и следует за ним рабской служанкой. Разве может иметь что-то общее живая Дездемона (Марьяна Спивак), эта девочка с тысячью лиц и ролей (то солдатка в кирзовых сапогах, то офисная леди с ледяными интонациями и походкой манекенщицы, то Барби из будуара, то робкая жертва), с той, к кому обращен ночной голос Отелло, с той, чей смутный силуэт проступает в ночной мгле? На «дневную» Дездемону Отелло (Денис Суханов) смотрит с мучительным недоумением, узнавая и не узнавая (чаще не узнавая) в ней ту, что рисует его воображение. «Дневная» Дездемона всегда вполне определенная и почти всегда чужая. Дневная явь безжалостна, плоска, мелка, мучительна, унизительна, и желание покончить с ней, шагнуть в черный квадрат своего подсознания только усиливается в Отелло. Черный — цвет тайны, воображения, избранности и изгойства, бесконечного одиночества, на которое обречен Отелло, и в конечном счете — цвет свободы. И смерти. Собираясь к Дездемоне, Отелло облачается в белые одежды и покрывает лицо непроницаемой черной краской: чернота поглощает и мимику, и взгляд, и только голос Отелло звучит властно и нежно. Задумав убийство, Отелло мажет чернотой руки, точно надевает магические перчатки свободы — эти руки теперь могут совершить невозможное. Подгоняя Отелло к задуманному, Яго в роли брадобрея покрывает ему щеки черной пеной. Мертвая Дездемона скрывается за чернотой целиком — краска на лице, черный парик, черные очки: страшное, непоправимое превращение живого лица, непостижимая тайна смерти. Яго в замечательном исполнении Тимофея Трибунцева — человек дневной до мозга костей, логик и практик. Он ясно мыслит и ясно излагает перед публикой свои мысли и доводы и по-своему обаятелен в святой простоте дьявольского замысла. Практики театра, чуть ли не больше, чем над загадкой Отелло, бьются над загадкой Яго, мотивами его поступков. Эфрос писал о беспричинном зле, зле, растворенном где-то в лимфатических узлах. «Простой, неприметный, заурядный, из тех, кого нынче набирают в спецслужбы», — едко усмехается Уистен Хью Оден. В спектакле Юрия Бутусова Яго — своеобразный режиссер-ремесленник с мятым рупором в руках. Развести солдат в атаке или актеров на сцене для него все равно что затеять подковерную интригу, придумать мизансцену для дурачка Родриго и развести Отелло на ревность. Именно здесь становится особенно заметно — Отелло гораздо больше времени проводит с Яго, за разбором греха Дездемоны, чем с самой Дездемоной. «Спектакль» Яго пропитан энергией разрушения (а таких несть числа), его труппа послушна и мастеровита. Разве что в премьеры ему достался уникальный артист — тонкий, нервный, проводник поистине космической энергии, возвращающий театру игру до полной гибели всерьез. «Режиссура» Яго тесна для такого дара, и с какого-то момента его «спектакль» выходит из-под власти разводящего — бунтует соратник Родриго (Тимур Любимский), вырывается из лап смерти Кассио (Антон Кузнецов), бунтует Эмилия (Лика Нифонтова), которая еще совсем недавно, поедая яблоки вместе с Дездемоной (две Евы), недвусмысленно намекала: чтобы положить к ногам мужа целый мир, она на многое готова. Но, как оказалось, не на все — и этого-то не учел Яго. Все, что так логично придумалось днем, рассыпается, попав в зону ночных миражей и разбуженного подсознания. Юрию Бутусову тоже тесно в рамках линейного следования сюжету — он убежден, что жизнь великих шекспировских пьес должна продолжиться в некой «неэвклидовой геометрии». Его спектакль живет по законам джаза и следует логике памяти и воображения. О своих злоключениях Отелло рассказывает словами Финна из «Руслана и Людмилы», суматоха в порту оборачивается сценой пожара из «Трех сестер», Бьянка (Марина Дровосекова) тоскует о любви ахматовскими строками. Убийство Родриго вдруг становится… посвящением актеру Андрею Краско, с которым Юрию Бутусову довелось работать: получив смертельный удар кинжалом Яго, Родриго готовится встретить смерть, как девушку на свидании, волнуется и прихорашивается, радуясь предстоящей встрече. Шекспир, который так часто ставит в тупик режиссеров неразрешимыми вопросами (например, что за аномалия со временем происходит в «Отелло»), здесь точно освобождается от необходимости сдавать экзамен на логическую завершенность концепции. «Отелло» Бутусова — это исповедь, джаз, стихия, опасность. Но глядя, как принимают этот вызов актерские организмы, понимаешь, как он необходим сегодняшнему театру. Они ведь, как сказал другой классик, птицы небесные — их не обманешь. Ольга Фукс
Administrator: От зрителя "Отелло" в Сатириконе. Все как всегда. Один закомплексованный почему-то решил, что ему не заслуженно не дали звание лейтенанта + терзается сплетнями о романе его жены и начальника; всех поссорит, все друг друга перережут, поверив ему, вместо того, чтобы для начала просто поговорить друг с другом. А может, жена да. А может, жена начальника нет. А в итоге то никто никого не хочет слышать, и все умерли. Слоеный пирог смыслов. Выбирай, что тебе ближе. Суперумное резюме, но вот уж и правда - все об одном, Шекспир, а куда новее.
Ирината: Отелло. Сатирикон. 15.11.14. Добавить подробности к общеизвестной сюжетной линии шекспировской трагедии, посмотрев в Сатириконе спектакль Юрия Бутусова, вряд ли удастся. Боковые сюжетные ходы обрублены в спектакле почти в ноль, благородный мавр не интересуется у жены, молилась ли она на ночь, после чего не смыкает рук на ее горле, да и сам не закалывается. То есть – конечно, можно смотреть спектакль, как визуально актуализированную под 21 век историю о жизни венецианского дворянства и дальних военных гарнизонов начала века 17-го... Но – все же спектакль совсем не про то. Текст Шекспира – как автора, отвечающего своим творчеством на все вопросы – использован режиссером, дабы поговорить о глубинах и вывертах человеческих душ. Причем не душ условных «яго» и «отелло», а – наших, ведь не случайно персонажи то и дело спускаются в зал, как бы смотря на происходящее нашими глазами. Да, не удивляйтесь: вот этот хаос, в котором нагромождены старые рояли и холодильники, потрепанные детские игрушки, пыльные чемоданы, кирпичи, цветы и… много-много-много всего другого – это же то, что есть в душе и в памяти всякого. А еще там есть эмоциональный шум, воспоминания о тревоге, в которые обрывками вброшены не связанные именно с ней слова, имена, запахи… Просто – эмоциональный всплеск памяти о том, как «люди били в барабаны, выли матерно, то ли общая тревога, то ли празднество»… уже и не вспомнить подробностей, просто – кто-то куда-то бежал, «выкрикивал странные слова на чужом, нерусском языке»… И ты сам что-то кричал – то ли там внутренним голосом, то ли… а может, это не твоя память, а что-то пришедшее извне, как пришли в сатириконовское «Отелло» тревожные фрагменты из чеховских «Трех сестер». Или – «не видно ль с мыса корабля», и опять тревога, и внешний шум, заглушающий внутренние мысли… А потом всплеск счастливой тишины, и ты рядом с тем, кто спасет тебя, защитит. А он смеется, зачем-то называет «воином», и амплитуда вашего общего восторга вверх подлетает, к самым небесам. Но – душевный сбой, как маленькая ранка, которую ты не заклеиваешь пластырем любви и понимания, а растравляешь ржавым гвоздем сомнений до смертельной боли… И вот уже из глубины души вылезает память о то ли бывшем когда-то, то ли пригрезившемся – «герой, я не люблю тебя». А почему не любит? Потому ли, что я плох, «я черен» (телом? душой? происхождением? мыслями?). Или она сама из тех, кто «козлы и обезьяны» – неверная, как вода. Обнажить тело и обнажить душу. Прикоснуться к красоте. К любви. Забыть все на свете – и вдруг упасть от вспышки памяти: потерянный (украденный, подаренный) платок – который, в общем, не важен: вон сколько их, совершенно сходных, разбросано вокруг. Просто нужен предлог, чтобы вновь появилась боль. Ржавый гвоздь сомнений – он всегда наготове. Для себя, любимого, и для тех, кто рядом, кто дорог… И вот они уже стареют на глазах, а жизнь их оборачивается смертельным полусуществованием. Нет-нет, не надо уничтожать физически – довольно черной краски, которой намазано белоснежное лицо, которая проникнет в душу… А может, не проникнет – но ты-то считаешь, что только добавил темноты к уже имеющейся черноте… Можно ли быть после такого счастливым? Твоя душа тоже черна, но это – черная дыра, в которую проваливается все земное – и старые рояли, и чемоданы. И даже почва под ногами сперва вывернется наизнанку, а потом вообще исчезнет – останется лишь мертвящая пустота, и голос игрушечной собачки, издалека, в тишине, поющей тебе о глупом счастье.
Innamorata: "Отелло". Сатирикон. 15 ноября. Ошибка Отелло в том, что он не верит своему частью. Сам он отдается чувству со всей пылкостью, но все получаемое в ответ от Дездемоны он видит словно одним глазом, осознает половиной головы и принимает - на одну вторую. А вот для ненависти он изливается полной единицей, все свои внутренние силы заостряет для того, чтоб заставить её сознаться и повесить. (Нет, повесить, а потом заставить сознаться.) Яго – не вершина айсберга. Отчего он так страстно ненавидит мавра? А все из той же черной ревности. Кто-то сообщил ему (КТО?), будто то бы жена его гуляла с Отелло… Будто бы. Вроде бы. Возможно. Только Яго идет по другой траектории и устраняет не жену-изменщицу, а соперника. Яго же «другого взгляда». То есть его зло имеет абсолютно понятную причину, а что стоИт выше-еще выше? Но раз уж и Шекспир и Бутусов ставят Яго в инстанцию наивысшего зла, выше звезд я тут никак не взлечу. В этот раз в спектакле присутствовали многочисленные, но хорошо уловимые изменения и абсолютно на мой взгляд неоправданный короткий финал. (Ну надо же Яго наказать! Ну хоть чуть-чуть плеснуть белой справедливости в эту темную заварку! Яго должен беспомощно и склизко сползти на пол и обзавестись наконец-то собственной биркой порядкового номера! Вровень лечь с тряпичными безлицыми куклами, черепами и старой одеждой) Зло должно быть уничтожено, а тут оно невнятно отпущено и, кто знает, сколько еще платков с кровавыми цветами земляники оно разбросает… Ловцы жемчуга способны задерживать дыхание на 6 минут. Сколько длится история пастуха-героя с финских берегов? В общем, мы можем составить ловцам компанию в этом опасном эксперименте с дыханием. Первое появление, первые слова Денис а Суханова – и зал Уже побежден. «Тогда, близ нашего селенья»… И сам Бутусов словно даёт свой счет бездыханным секундам тишины. «Слеза тяжелая катится…» - и вот она, искрящаяся драгоценность переливается в наших дрожащих руках! И сколько таких вот жемчужин пришито к полотну таланта Дениса Суханова? Великое множество! Единственное мое нарекание к спектаклю - отсутствие для меня в этом спектакле «выхода». Поразительной проникновенности лицо Марьяны Спивак – Дездемоны медленно приобретает мертвенно – черную белизну… Но то ли грохот переворачиваемых подмостков, то ли неуместный по моему мнению Эминем – не дают мне открыть внутри себя эту заслонку через которую залучится магическим светом зрительское счастье. Оно есть, и оно - внутри. В этом для меня весь парадокс «Отелло»: спектакль очень нравится, но проекция от него пробирается скорее внутрь, чем идет наружу. И я заметила, что «Чайку» или любой другой бутусовский спектакль мы после просмотра обсуждаем яростнее и живет, а вот «Отелло» - скорее про наши внутренности, чем про окружающий нас мир. А злодей Яго – это не двуличный друг-сподвижник, а наше собственное Я, решившее на секунду пошатнуть нашу же «отелльную» отвагу и самоуверенность. Когда-то я обозвала спектакль обезоруживающим. А теперь думаю наоборот – он даёт какую-то невидимую силу, своеобразный ледяной щит, чтобы в следующий раз слова очередного внутреннего или внешнего «Яго» в твоей жизни звучали с меньшей степенью убедительности.
Administrator: От зрителя «ОТЕЛЛО», САТИРИКОН (дубль два) – 9 Это рок-н-ролл! Это свобода! Это Театр в абсолюте.
Administrator: От зрителя "Отелло", Сатирикон, 15 ноября 2014 Спектакль будет еще и 26-го ноября, дальнейшая его судьба неизвестна: в афише ближайших месяцев он не заявлен, а потом - ремонт Сатирикона, что неизбежно скажется на репертуаре. Я уже предупредила всех своих знакомых, чтобы шли смотреть или пересматривать, и, видимо, не я одна: в переполненном зале было мало случайных людей. Но загадывать на будущее не стану: я уже столько раз мысленно прощалась со спектаклем, что и сейчас надеюсь на лучшее. "Отелло" - мой любимый спектакль последнего времени. Он странный: изломанный, болезненный, с кажущейся необязательностью элементов, с безумной сценографией, изменчивый... "неверный, как вода". Помню, как приглашенные критики переписывались на фб в антракте (а может, и во время действия, с них станется), спрашивали друг друга: кто-нибудь что-нибудь понял? И радостно отвечали: нет! И это жизнерадостное "нет" потом проникло почти во все критические статьи, сделало их бессмысленными, а меня заставило с бОльшим вниманием присмотреться к коммунальной квартире российского театроведения. С очень неутешительными выводами. "Отелло" стал первым спектаклем, для понимания которого критические статьи не дали НИЧЕГО (потом это повторилось с "Тремя сестрами", с "Карамазовыми", и дальше, думаю, будет нормой). Главная причина в том, что режиссерский театр усложняется, к этому не готово не только большинство актеров, но и все театроведенье, оно буксует, цепляясь за собственные штампы, немногие точные мысли тонут в общем словопотоке. А вот впечатления отдельных зрителей, выраженные в блогах или в простых разговорах, оказались намного интереснее и полезнее. Ничего похожего в театре больше не будет. Во-первых, не нужен повтор, а во-вторых, вряд ли у кого-то достанет смелости материализовать на сцене весь мусор из головы, души, жизни - и сделать это так, чтобы на общем фоне не потерялись актеры. Дело ведь еще и в самих актерах. В спектакле прекрасно работает вся сатириконовская бутусовская команда, но чтобы сцементировать сложную и внутренне противоречивую структуру, избавить ее от формализма, понадобилась концентрация актерских сил - по смыслу и по энергетике. В спектакле 15-го ноября снова изменены некоторые мизансцены, что-то сокращено, что-то добавлено, это какая-то вечно "ускользающая красота", но впечатление, тем не менее, цельное (это подтвердили смотревшие впервые, причем с разных мест - и вблизи, и вдали). Держат на себе всю конструкцию двое - Отелло и Яго, Денис Суханов и Тимофей Трибунцев. Герои, подобные Яго, в принципе уже известны, они на первых или вторых ролях существуют почти во всех спектаклях Бутусова. Речь о закомплексованном человеке, который очень хочет заявить о себе миру. Яго, Ричард, Эдмонд продумывают сценарий, заставляя своих врагов играть по их правилам, чтобы в конце концов уничтожить их. У них есть актеры (их противники) и зрители (непосредственно зал), сочувствием которых им очень важно заручиться. В этом смысле другая роль Трибунцева - Треплев (тоже закомплексованный, тоже "режиссер")- намного сложнее и интереснее. Поэтому я не очень понимаю тех, кто считает Яго главным героем этого спектакля, причина, возможно, в отторжении Отелло - такого Отелло. О нем и о его мире - внешнем и внутреннем, открывшемся благодаря стараниям Яго, я еще буду писать, он для меня важен.
Ирината: Отелло. Сатирикон. 26.11.14. Несмотря на то, что сатириконовский сезон только начинает раскручиваться, вчерашний спектакль был «крайним». Он «консервируется» не некое, в принципе, примерно просчитываемое время, а потом вернется к зрителям. Ну, я надеюсь, что вернется. Видела два «Отелло» подряд. Сообщаю, что со спектаклем, как было и с «Лиром», происходят изменения, отчасти существенные: то появляются, то исчезают целые сцены. А уж мелкие перемены – полными горстями. И уже, например, не понять, случайно ли исчез маленький мурчащий тигрик из рук Яго, или это новое режиссерское решение сцены. В сцене, где Суханов выскакивает к «Ахматовой» (Отелло он в этой сцене или просто погулять по сцене с цветком в руке вышел – не понимаю), актер был одет в «матросика»: бескозырка, белый китель…Может, это опять, как говорит Бутусов, «ассоциативно» - но у меня такая одежка сассоциировалась с Кронштадтским мятежом и с тем, что Гумилева когда-то вот такие бравые матросики расстреляли… «Забудут? – вот чем удивили»… Впрочем, скорее всего эта трактовка – моя личная ассоциация… но смотрелось это нестандартно. И забавно. (а мне еще сказали, что это, возможно, знак-метка и возможной «Оптимистической трагедии», которую будет ставить Юрий Николаевич). Главное, и самое концептуальное изменение в спектакле – финал. И он мне не понравилось. Опять же – не понравилось лично мне; мало ли, что не нравится людям из публики в том, что придумал гениальный режиссер. Отелло теперь не сидит рядом с Дездемоной, а – прыгает, вздымая руки, срывая с себя рубашку и размазывая черную краску с лица по груди… То есть – режиссер облегчил участь «мавра венецианского», наградив его в финале безумием. Ну, во-первых, безумием уже награждал когда-то режиссер Агеев другого героя Дениса Суханова, Арбенина. Тот, правда, не скакал, а, счастливый, бежал по облакам, в своей фантазии держа за руку не убитую, а очень даже живую, и счастливую Нину… Во-вторых, вчерашнее поведение Отелло – явный экспромт; потому и самому актеру было не слишком уютно в мизансцене, и прочим он мешал… Но самое главное – ну, не понимаю я, зачем был изменен столь сильный финал. Ведь раньше в нем герой оставался один на один с Вечностью – которая даже не банька с пауками, а вот такое ободранное пространство, в котором вообще ничего нет – только ты со своим черным отчаянием и трое мертвецов… И ночью, при луне, не будет герою покоя… впрочем, и луны не будет, и верной собаки рядом, и никто НИКОГДА не крикнет: «Свободен!»… Будет только страшная пустота – вокруг и в душе. Навсегда. До конца – который никогда не случится. Другие изменения тоже были… но – не столь важные и заметные. Главное, крайний спектакль вчера сыграли так, словно шли пятками по лезвию ножа, и в кровь резали босые души –и свои, и наши, зрительские… Спектакль складывается – а ведь на премьере он напоминал кучу острых осколков разбитого зеркала, которые больше травмировали, нежели отражали. Понятна стала роль Полины Райкиной – это Смерть, ветка сухого дерева которой усыпано белыми цветами-душами… Так хорошо, что эта героиня редко появляется на сцене… И то хорошо, что монолог о женской измене вложен в уста сразу трем героиням: не только они - каждая думает если не так, то похоже… Ах вы, моралисты, «иного мнения»? Ну что ж, идите ханжить дальше: вам ведь проще ворованные платки с цветами земляники подкидывать, чем вслушаться в слова, которые вами же и спровоцированы. А произносят их, похрустывая яблочками… кто? Три Евы? Или три грации, три Богини, каждая из которых достойна звания Прекраснейшая. И монолог финна… Случайно ли он попал в текст шекспировской трашедии, «притянутый» графическим портретом Пушкина, прилепленным к стене в захламленной каморке Яго? Или это – из тех историй, что рассказывал когда-то мавр Дездемоне? Я не знаю. Пусть опять же будет – ассициативно. Но пусть – БУДЕТ. Ибо этот монолог – одна из самых прекрасный сцен в спектакле.
Administrator: От зрителя Ааааааачуметь!!!!!!!!!!! Второй раз на спектакле был. Первый ни шатко ни валко, не раскусил. Второй супер!!!! В восторге от игры Дениса, в восторге от Бутусова, в восторге от театра. Спасибо Всем большое за три часа удовольствия, радости, переживания! Лучшие!
Administrator: От зрителя Отелло. "Бытие для себя" (почти Сартр) "Отелло" Бутусова меня вернул к вопросам, которые были очень важны в юности, даже в детстве, когда нужно было хоть что-то понять о соотношении своего "я" и мира вокруг, о существовании этого "я" и мира. Потом пришли проблемы более насущные, практические, но с возрастом все больше думаешь о вечном."Отелло" начал, "Три сестры" добавили. Оказалось, что некоторые навязчивые образы Бутусова, следующие из спектакля в спектакль, родственны и моим навязчивым образам. Ну и, конечно, герои. Между Отелло и сестрами есть прямая связь. К ним всем можно отнести слова Бутусова: "Отелло для меня – такое тонкое, чувственное существо. Влюбленное в себя немножко больше, чем нужно... Он поражен в самую болевую точку – во всяком случае, я так вижу эту историю." У сестер свои болевые точки, в этом спектакле вроде бы нет шекспировских страстей и злодейств... Но недаром Бутусов включает в "Отелло" сцену из чеховского спектакля: Тузенбаха не Соленый убил, а нелюбовь Ирины. И Федотик погиб от того же. Во всяком случае, так режиссер видит эту историю... Два спектакля вынашивались одновременно, и между ними много общего. Я бы сказала, что они вообще про одно и то же. В "Отелло" самое важное для меня - сам герой, Отелло Бутусова. И конечно, Суханова, потому что он и вырос из актерской индивидуальности Суханова, из его главной темы. Кукловод-Яго в этом отношении играет функциональную роль - раскрывает глаза герою. Важная деталь - темные очки. Яго надевает их на Отелло взамен воображаемых розовых уже к концу 1-го действия (поэтому некоторые критики сделали вывод, что 2-е -"ниочем"), но процесс пошел дальше, настоящее прозрение происходит в финале и уже вопреки желанию Яго. В сознании Отелло - модель мира, но он (как и все мы) не знает, что это модель, он просто живет и думает, что люди и мир таковы, какими ему кажутся. Они есть, потому что Он их видит и вступает с ними в отношения, но себя-то он не может видеть со стороны. Откуда же ему знать, что Он - есть? Оптимистическое "мыслю - следовательно, существую"- это для целостного сознания, а для Отелло не годится. Чтобы быть уверенным, что Он существует, человеку нужны Другие. От них Отелло узнает, что он - генерал, герой, наместник Кипра, счастливый муж, мавр... Отелло - человек Успеха, он добивается власти и любви. То есть ему так кажется, а на самом деле он получает подчиненных и любящую женщину, то есть людей, Других. Так доказывается, что Он - есть! Но беда Отелло в том, что даже тогда он продолжает чувствовать себя центром Вселенной. Его поглощенность собой подчеркивается многократно. Вот Актер перед зеркалом "надевает" на себя роль - но это уже сам Отелло всматривается в свое отражение, мажет черной краской лицо, обводит его контур в зеркале... Вот уже Отелло рассказывает историю своей любви к Наине, его цель - воздействие на "трех девиц", но результат его явно волнует меньше, чем собственные переживания. И в дальнейшем, когда уже страсти кипят, Денис Суханов сохраняет "холодную" манеру игры: Отелло не нуждается в сочувствии зрителей, в жалости Яго и самой Дездемоны, он весь - в себе. И все - в нем, весь мир помещен в его сознание. Неслучайно весь бытовой хлам, который в 1-м действии заполняет сцену, выглядит каким-то ненастоящим (при том, что вещи явно настоящие и даже бывшие в употреблении), а "деревья" Отелло в ярости легко сшибает руками. И это не только театральная условность, но и "модель", заменяющая реальный мир в его сознании (слово "симулякр" в этом случае мне употреблять совсем не хочется). Это подтверждает и "вариативность" Дездемоны (как сказал Славой Жижек по поводу "Соляриса" Тарковского: понятно же, что Женщины нет и никогда не было). Собственно, предполагаемая неверность жены важна для Отелло не сама по себе, важно то, что тогда она ему не принадлежит. Парадоксально: жена нужна ему, потому что ее существование служит доказательством его собственного, но при этом он не готов признать ее самостоятельность. Дездемона существует, пока она - его собственность, иначе - "нет ее!", а в мире воцаряется хаос. Кульминацией такого отношения к Другим служит сцена обморока Отелло: люди, их голоса, их поступки существуют для него только в его голове. Он сам этому не рад, но иначе не может. Дальше - сцена выворачивается наизнанку и становится похожа на крышу дома. Над героем - черная пустота, Космос, вечность, то есть та модель, которая поселилась в его голове. И только окно (важнейший элемент сценографии) не дает его сознанию окончательно замкнуться на себе, это окно "наружу". Вечность, чернота и космизм присутствуют и в сценографии "Чайки"(в финале), "Макбет Кино", но на первый план это соединение Космоса и сознания выходит именно в "Отелло" и "Трех сестрах". Человеку очень трудно ощущать себя в пустоте, в бесконечности, его сознанию нужна защита: так Землю защищает атмосфера, и нечто подобное мы мысленно выстраиваем для себя. Оказавшись "на крыше", Отелло предпринимает последнюю, ритуальную попытку - почувствовать другого человека, Женщину ("обнаженная сцена"). Дальше все катится в пропасть: вместо старых, привычных вещей - оболочки, пустые коробки и собачка-обманка, брачная постель оборачивается роялем, любовь - "женскими штучками". И вот уже только маленький участок пространства освещен, Отелло сидит, как на подиуме, под искусственным светом софитов, овеваемый искусственным ветром (похожая сцена есть в "Макбет Кино", там на подиуме под софитами и вентиляторами сидит леди Макбет). Остается лишь убийство: если нет Дездемоны - значит, пусть ее совсем не будет! Спектакль 15-го ноября шел с изменениями, скомканный финал помог кое-что прояснить. Пропала долгая сцена разоблачения Яго, после которой он убивает Эмилию и умирает сам, а Кассио и Бьянка вешают им на руки мебельные бирки. То есть Отелло вынес себе приговор ("Я - мразь!") НЕЗАВИСИМО от виновности-невинности Дездемоны, об этом он даже не узнал. Прозрение было вызвано убийством и только им. Он понял, что из-за своих внутренних проблем, ради собственного "я" убил живого человека, что все это время его действительно окружали живые люди, а не фантомы, в которых нуждалось его сознание. Обычно у героев Суханова перед смертью происходит внутреннее преображение, c Отелло так не получилось. Поправить ничего нельзя, он сидит рядом с мертвой Дездемоной - и постепенно разрушается его сознание (рабочие разбирают сцену под песню Эминема). На спектакле 26-го ноября финал снова изменился. Разоблачение Яго произошло, но Отелло уже полубезумен и вряд ли это стало для него чем-то важным. Рабочие разбирают сцену, а он мечется среди них, его сознание разрушается, он поднимается к окну и исчезает в нем, после чего окно закрывается черным. Это интересным образом рифмуется с финалом "Трех сестер": там постепенно выстраивается кирпичная стена, отделяющая сестер от зрителей. С одной стороны, это попытка выстроить защиту, ограничить пространство, отделить свой мир от пустоты. С другой - очевидное безумие. Отелло же просто покидает свое сознание, вырывается за его пределы. Умные, тонкие, сложные существа острее других чувствуют разлад в мире, нарушение его целостности, признаки грядущей катастрофы. Они являются бесконечно привлекательными - и для любви, и для ненависти. Но их внимание слишком приковано к собственному "я", отсюда их беда и их вина. Пытаясь обрести почву под ногами, они вовлекают в пространство своей трагедии тех, кто хоть как-то может помочь. Соленый и Яго - лишь орудия судьбы, не будь их, нашлись бы другие.
полная версия страницы