Форум » Архив форума » Константин Аркадьевич Райкин, ЧАСТЬ 8 » Ответить
Константин Аркадьевич Райкин, ЧАСТЬ 8
Administrator: ЧАСТЬ 1 ЧАСТЬ 2 ЧАСТЬ 3 ЧАСТЬ 4 ЧАСТЬ 5 ЧАСТЬ 6 ЧАСТЬ 7
Casi: Вручение студенческих первому курсу Константина Райкина. Автор фоторепортажа: Александра Дубровская.
Administrator:
Administrator: Отсюда Во время гастролей в Кемерове Константин Райкин спустился в шахту Константин Райкин знакомится с экспозицией "Шахта". Фото: Ильи Чернова. Накануне в Кемерове завершились гастроли театра «Сатирикон» под руководством народного артиста России Константина Райкина. В столице Кузбасса театр показывал два спектакля: 26 и 27 сентября – «Лекарь поневоле», а 28 и 29 сентября – моноспектакль «Константин Райкин. Своим голосом». Будучи в Кемерове Константин Райкин успел прогуляться по центру города, посетить областной музей изобразительного искусства, где его впечатлила выставка под названием «Расколдовать Нильса» новосибирского художника Юрия Третьякова, и побывал в музее-заповеднике «Красная горка». -В нашем музее Константин Райкин прогулялся по музейной набережной с видом на город, спустился в «Шахту» и познакомился с историей промышленного освоения Кемеровской области на экспозиции «Как Россия прирастала Кузбассом», — рассказал официальный представитель музея Илья Чернов. – После посещения «Красной горки» Константин Райкин оставил комментарий с благодарностями в музейной книге отзывов, после чего отправился в театр драмы, где ему предстояло сыграть последний в ходе этих кемеровских гастролей моноспектакль.
Casi:
Administrator: Отсюда Константин Райкин: «Момент святого наива необходим!» Фото: Александра Мохаммада. В Кемеровском областном театре драмы в рамках федеральной программы «Большие гастроли» состоялись показы спектаклей Российского государственного театра «Сатирикон» имени Аркадия Райкина. Наши зрители смогли увидеть «Лекаря поневоле» по пьесе Мольера и поэтический моноспектакль «Константин Райкин. Своим голосом». А перед этим на пресс-конференции руководитель столичного театра Константин Райкин ответил на вопросы журналистов. – Константин Аркадьевич, расскажите, пожалуйста, о вашем гастрольном туре. – У нас гастроли в Томске и Кемерове, мы привезли шесть спектаклей. В Томске сыграли «Короля Лира», спектакль «Однорукий из Спокана» по пьесе Макдонаха, а «Лекаря поневоле» и мой поэтический вечер мы объединили. Здесь решили разделить эти два спектакля, поэтому кемерочане увидят большой, увеличенный стихотворный спектакль. Гастроли носят еще и вынужденный характер, потому что в нашем театре ремонт, и в Москве мы находимся в состоянии аренды, работаем сразу в нескольких театральных пространствах. Но в общем и целом гастроли для нас – это дело желанное и интересное. – Вы сказали, что стихотворный спектакль в Кемерове пройдет в расширенном формате. Что нужно, чтобы в него попали новые стихотворения? И еще интересно: читаете ли вы современную поэзию? – Я поэзией всегда увлекался. Я давно читаю стихи. Я их исполняю на сцене. Они во мне проступают. Случается, что мне что-то нравится, я откладываю и говорю себе, что эту поэму нужно будет выучить. А позже, когда я про нее вспоминаю, оказывается, что я ее уже знаю наизусть, она во мне проступает. В Кемерове я читаю два часа вместо одного, читаю еще и Заболоцкого, Рубцова, Мандельштама, Лопе де Вега, Пушкина. Да, иногда в моем поэтическом спектакле появляется что-то новое. У меня студенты занимаются новой поэзией очень серьезно. Сейчас они выпустили новый спектакль по современной поэзии, который называется «Непушкин». И я благодаря им стал хорошо, а со временем буду еще лучше разбираться в современной поэзии, потому что они у меня ребята пытливые и любознательные, они приносят и читают так лихо, и это совсем что-то другое. Меня это очень начинает интересовать, и не факт, что я к этому не приобщусь. – Вы не первый раз в Кемерове. Город сильно изменился? – Да, не первый. Я здесь познакомился с Женей Гришковцом. Я сюда приехал однажды в университетский театр и там с ним встретился, тогда его еще никто не знал, и я в том числе, так и познакомились… Мне трудно говорить про город, я очень оккупирован нашими внутренними делами, я здесь в театре сижу долго. Я привез сюда свою дочку, она была на гастролях в Томске как артистка, и сейчас она ходит по Кемерову и мне рассказывает, что видела. – Вы будете играть Мольера, он писал в 17-м веке. Насколько он сейчас современен? – Мольер – это один из трех самых любимых мной театральных авторов, он не просто замечательный, он сверхгений. Я поражаюсь, я не могу привыкнуть. Потому что он в те времена, 350 лет назад, так понимал про человека, про мироустройство. Он еще сам был потрясающим комедийным артистом, он так знает законы театра, как никто не знает. Так знал еще Островский, пожалуй… Психология зрителя неизменна. Меняются темпы жизни, меняются одежды, оболочка, но суть не меняется. В нем есть гениальная наивность. «Лекарь поневоле» – это детский спектакль для взрослых, там нет особой морали. Это очень важно, чтобы взрослый человек на секунду раскрыл рот и растопырил глаза при всем своем засилье информации, мрачных мыслей, сложности жития, трудности в материальном положении. Ведь момент святого наива очень необходим. – Один известный режиссер сказал, что у нас зритель погружен в состояние пластмассового уюта и его нужно из этого состояния выводить. Так ли это, по-вашему? – То, что среди зрителей есть большое количество людей, которые хотят развлекаться, мило и комфортно проводить время, – это так, к этому приучает телевизор. И когда такой человек в театр приходит, и ему что-то резкое показывают, конечно, он не всегда доволен. Это правильное желание режиссера – выбить из этого состояния благополучия. Уязвить и заставить задуматься. А вообще современный человек очень защищен, потому что столько страшной информации вокруг, и у него есть броня. Потому если у тебя ее нет, можно вообще сойти с ума. Но за этим бронированием вообще можно перестать быть человеком, перестать сострадать, сопереживать, чувствовать боль другого. И современное искусство занято тем, что пытается найти лазейки сквозь эту броню. Классика, которая была когда-то, и очень действовала, сейчас не действует, если ее как-то не перетрактовать. Почему современное искусство стало более агрессивным, сцены насилия стали более физиологичными, сцены эротики – более откровенными? Язык современного искусства стал более грубым, более приближенным к улице? Потому что искусство ищет новые ходы, как пробить броню. Задача искусства такая – сделать жизнь ощутимой, потому что у человека, даже хорошего, доброго, богатого душой, идет процесс привыкания эстетического и этического. Искусство нужно для того, чтобы человек не привыкал, чтобы ощущал жизнь. – У многих актеров принято говорить: «Я люблю всех своих зрителей». А вы действительно любите каждого зрителя, который приходит? – Это вопрос установки. Потому что они тебе глубоко родные люди. Много приходит неблагополучных людей, ужасно замордованных действительностью, их надо обнадежить. В театре должны быть разные спектакли, у которых разные задачи: один для благополучных и толстокожих, которых нужно выбить из состояния благополучия, а другой спектакль должен превращать прекрасных, но сероживущих зрителей в окрыленных. Не может театр быть одной гаммы, одной ноты. – Для «Сатирикона» есть какая-то польза от региональных гастролей, и если есть, то в чем она? – Безусловно, есть. Я люблю нестоличную публику. И решаюсь играть в самых рискованных местах, где совсем не до поэзии. Я приезжаю и привожу Мандельштама, и знаете, какой успех! Потому что что-то случается, потому что люди скучают по хорошо сложенным словам, по русским сложносочиненным предложениям. В регионах очень хорошая публика, в ней нет столичного снобизма. У московской публики тяжелые зады, чтобы публика московская встала в конце спектакля, это нужно не знаю что сделать. Я люблю непосредственную публику, которая идет по зову души и не стесняется. И здесь легче понравиться, в Москве мы долго друг за другом наблюдаем… Так что нам это очень полезно – ездить. И еще есть один аспект. Из-за строительства в нашем театре мы стали с моими артистами редко видеться. Поэтому благодаря Кемерову и Томску мы пожили эти десять дней вместе. Для справки Гастроли театра «Сатирикон» проходили в рамках программы Федерального центра поддержки гастрольной деятельности Минкультуры РФ «Большие гастроли», постоянным участником которой является Кемеровский театр драмы. За время работы центра, а он был учрежден в 2014 году, в Кемерове прошли полномасштабные гастроли нескольких ведущих театров России (МХТ им. А.П. Чехова, БДТ им. Г.А. Товстоногова) и ближнего зарубежья (Русские драматические театры Тбилиси и Еревана).
Administrator: Отсюда Принцип чтения. Константин Райкин: «Параллельно с русской классикой я читал книги про животных» Когда благодаря федеральной программе «Большие гастроли» в Томск приехал «Сатирикон», то мы, конечно, не могли упустить возможность пообщаться с главным человеком в этом театре. И пригласили художественного руководителя «Сатирикона», народного артиста РФ, обладателя различных премий и просто очень любимого зрителями актера Константина Райкина в наш «Принцип чтения». Так мы и узнали, что режиссер и артист мог стать биологом и очень любит книги про животных, в детстве боялся рассказов о Шерлоке Холмсе, считает одним из лучших драматургов наших дней Макдонаха и часто перечитывает русскую классику. — Многое в нашей жизни от родителей, и какие-то личные увлечения, если задуматься, тоже от них. Они же детей воспитывают. Я с детства очень любил животных, это повлияло и на мое чтение. Мои книжки — и первые, и те, которые я читал позже, параллельно с великой русской литературой, были про животных. Я до вполне взрослых лет их читал. У меня была альтернатива — стать ученым, биологом, я долго колебался, когда выбирал профессию. Сильное впечатление на меня произвела книжка «Бэмби». Увлеченно читал Эрнеста Сетон-Томпсона, его рассказы о животных. Это замечательный писатель! Есть у него несколько повестей, рассказов, которые меня в детстве определили. «Виннипегский волк», большая повесть про волка, «Жизнь серого медведя» — история про гризли, «Отчего синицы раз в году теряют рассудок» — это хорошая литература, отличные книги Сетон-Томпсона, рассказы моего детства. И «Белый Клык» Джека Лондона мне очень запомнился. Была такая серия — «Путешествия. Приключения. Фантастика», сокращенно «ППФ». Там тоже были замечательные книги про животных. К примеру, «Леопард из Рудрапраяга», «Кумаорские Людоеды» — их написал Джим Корбетт, английский профессиональный охотник и писатель, его приглашали, когда надо было отстрелить какого-то страшного зверя. Индийский леопард пожирал людей, погубил 125 человек! Джим 8 лет на него охотился, знал повадки зверя… Его история — это интересная, причем документальная, литература. У другого писателя фамилия была Хантер, что по-английски значит «охотник», и книжка его также называлась. Все это увлекательная литература про животных, приключенческая и остросюжетная. Помимо книг о животных я читал «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо, Конан Дойла. Правда, на «Записки о Шерлоке Холмсе» мне понадобилось несколько лет. Истории были такими страшными, что мне пришлось сначала повзрослеть, а уже потом прочесть их окончание! Например, «Собаку Баскервилей» я начал в 12 лет, а дочитал в 16, примерно четыре года ушло на повесть. Истории о животных, приключения и детективы я читал в детстве параллельно с классической русской литературой XIX века. Мне повезло, у меня в школе литературу преподавала прекрасная учительница, что редко встречается. Кроме того, мама меня всегда приобщала к книгам. Толстого и Тургенева я прочел вовремя, и Пушкина (и стихи, и его прозу). Это книжки, к которым обязательно надо возвращаться и без которых русский человек не может считаться культурным и полноценным. Пьесы в моей жизни начались, как ни странно, с самой вершины драматургии, с «Гамлета» Шекспира. В 1964 году был снят «Гамлет» Григория Козинцева, где главную роль сыграл Иннокентий Смоктуновский. Замечательное кино, я и сейчас это вижу, с гениальной музыкой Шостаковича. И Смоктуновский играл фантастически необычно. Тогда я и увлекся «Гамлетом». Пьесой начинаешь интересоваться, когда кто-то ее текст так произнесет, что ты от воплощения обратишься к источникам. Тот «Гамлет» — это был бум, событие! Я помню, как на выпускных вечерах в школах девочки читали монолог Гамлета «Быть или не быть». Ничего не понимая в нем, но это неважно. Вся страна тогда повторяла: «Но играть на мне нельзя» с интонацией Смоктуновского, словно это был шлягер. От артиста остается интонация. Именно тогда, с «Гамлета», для меня пьесы и начались. А какая была второй, я не помню. Вторых пьес было много… Текст интересует меня как режиссера, когда он волнует, захватывает, «подключает» к себе и заставляет что-то узнавать. Похожие мысли, эмоции возникают, и ты начинаешь вибрировать. Это же идет от первого чувства, от того, попадает в тебя текст или не попадает. В Томске мы дважды сыграли спектакль по пьесе Макдонаха «Однорукий из Спокана». Я считаю, это один из самых сильных современных драматургов. Его темы в меня попадают. Он привлекает своей парадоксальностью, юмором, степенью откровенности. Удивлением, которое я испытываю, когда его читаю. Макдонах — это необычно, остро, жестко, честно. И в его пьесах чувствуется сильное влияние русской культуры. Особенно, мне кажется, Федора Достоевского. Впрочем, Макдонах вообще прекрасно образован. Он настоящий, знающий жизнь. И очень «болевой» человек. В отличие от Тарантино, с которым его часто сравнивают, он не инфантильный. И не беспросветный. В его текстах — потаенный глубокий свет, боль, надежда и любовь к человеку. Макдонах — очень русский автор, при том, что ирландец. У него иностранные имена, к примеру, американские, как в «Одноруком из Спокана», где события развиваются в штатах. Но главное в его текстах — это человеческая история. Его пьеса «Сиротливый запад» мне кажется абсолютным шедевром. Там есть шестая сцена, последняя, под ней, думаю, с удовольствием подписался бы Федор Михайлович Достоевский. Она просто драматургическая вершина. Как это написано! Неожиданно, остроумно, страшно… Там такое напряжение, такие перевертыши! Подобные пьесы нужно ставить в театральных институтах со студентами. На их примере можно изучать законы настоящей драматургии. Я, кстати, даю студентам иногда для самостоятельных работ Макдонаха и он очень «попадает» в них. При том, что он жесткий и жестокий, маргинальный, его герои — типы из низов общества, язык у него часто грубый, нецензурный. Но он берет жизнь в неприукрашенном виде и строит замечательные истории. Часто в пьесах Макдонаха всего четыре персонажа. Очень удобное количество. Четыре прекрасные роли и модель мира, ее он создает из четырех людей. Однажды я не смог выбрать из двух пьес Макдонаха, обе — «Королева красоты» и «Сиротливый запад» — мне так нравились, что я поставил их одновременно, премьеры в «Сатириконе» были с разницей в неделю. Воспользовался тем, что это истории, происходящие в соседних домах. В одном говорят про дом, который показывается во второй. А сами они стереотипные дома. Декорация просто должна была быть одна и та же, мы так и сделали. Только реквизит понадобился другой. Выпустили два спектакля, и они хорошо шли. Важные для меня современные российские авторы есть. Хотя понимаю, что читать успеваю не всех. У нас в «Сатириконе» идет спектакль «Все оттенки голубого», автор пьесы — Владимир Зайцев, очень талантливый человек. Недавно познакомился с пьесой Андрея Иванова «С училища». Думаю, это лучшее, что я читал из драматургии в последнее время. И вряд ли ее возможно сегодня поставить в том виде, в каком она написана — закроют спектакль, а заодно, может, и театр, который на него решится. А пьеса замечательная, про любовь, про наше время. Поэты тоже есть прекрасные, у нас скоро появится спектакль по современной поэзии. Там прозвучат стихи очень интересных авторов. О некоторых я в свое время узнал благодаря студентам. Однажды мне принесли книжку Веры Павловой «Интимный дневник отличницы». Очень хорошая поэтесса. Но это было уже давно… С тех пор узнал еще многих наших поэтов. Я читаю гораздо меньше, чем мне хотелось бы. Но иногда погружаюсь в книгу. Читаю в основном профессиональные книги, драматургию и то, что вокруг нее. В Томск брал с собой книжку, думал почитать по дороге, но такое неудобное время полета, смещение времени, что надо было спать, а не читать. Одной книги, к которой я возвращаюсь, нет. А книги есть. Достоевского часто перечитываю, «Записки из подполья» - спасительная книга для меня. А еще есть Толстой, Гоголь, Пушкин, Островский со своими гениальными пьесами, Булгаков и Чехов… К ним и возвращаюсь. Мария Симонова
Administrator: Отсюда Валерий Фокин: «Театр – жизнь. А в жизни все неожиданно, с сюрпризами» *** Также Валерий Фокин посвятил много времени рассказам о том, как он работает с артистами, и с ностальгией вспомнил совместную работу с Константином Райкиным в "Современнике". - Райкин может сыграть все, - сказал режиссер о своем друге, руководителе московского театра «Сатирикон».
Administrator:
Casi: click here Константин Райкин приедет в Прагу с новым поэтическим моноспектаклем У жителей Праги будет прекрасная возможность увидеть поэтический моноспектакль «Над балаганом небо…», главный актёр в котором – художественный руководитель театра «Сатирикон», Народный артист России Константин Райкин. Райкин будет впервые выступать в Праге 8 ноября 2017 года, в 19.00, в концертном зале отеля «Пирамида». Его поэтический моноспектакль «Над балаганом небо…» – это высокая поэзия, пропущенная через сердце. Райкин не просто рассказывает, а играет маленькие миниатюры, увлекая зрителя за собой в мир театра и заставляя вникать, чувствовать и сопереживать. Информация и доставка билетов по телефонам 773 030 979, 777 617 397.
Casi:
Administrator: Отсюда Райкин призвал «урезонить» Мединского Худрук «Сатирикона» связал проверки театра с личной неприязнью со стороны министра культуры и призвал власти «урезонить» Владимира Мединского. По словам Райкина, министр мстит ему за речь о «наездах на искусство» Константин Райкин (Фото: Сергей Ермохин / ТАСС) Художественный руководитель театра «Сатирикон» Константин Райкин заявил, что прокурорские проверки, которые идут в театре в этом году, являются «местью и наказанием» со стороны министра культуры. Владимир Мединский, по словам актера, «не может простить» ему слов, сказанных на съезде Союза театральных деятелей в октябре 2016 года о «наездах на искусство» со стороны «оскорбленных людей». Новое обращение Райкина опубликовал телеканал «Дождь». «Он не может мне простить моего высказывания на съезде Союза театральных деятелей и того, что я несколько раз уличал его в неправде и боролся против его несправедливых решений, касающихся театра «Сатирикон». Просто вредит самым последовательным, прицельным, планомерным образом», — добавил худрук театра. «Я хочу обратиться к высоким властным инстанциям, которые находятся над Министерством культуры. Ну давайте, дорогие друзья, как-то урезоним нашего министра, понимаете, который просто целенаправленно, злонамеренно вредит государственному театру, которому скоро исполнится 80 лет, который создал Аркадий Райкин, которым я руковожу 30 лет, у этого театра есть очень серьезные заслуги, мне кажется, перед культурой отечественной», — говорится в его заявлении. Также Райкин обращается к руководителям других театров, союзу театральных деятелей и зрителям. «Я думаю, что мои скромные заслуги, они не меньше, а больше, чем заслуги этого начальника нравственности всей Руси, директора честности и доктора исторических и политических наук. Я думаю, что если мы всем миром, все вместе как-то сумеем его поставить на место, то я думаю, что будут благодарны не только театр «Сатирикон», но и многие деятели и учреждения культуры», — подчеркнул он. РБК направил запрос пресс-секретарю Мединского Ирине Казначеевой в связи с обращением Райкина. Худрук «Сатирикона» оказался недоступен для комментариев РБК. 24 октября 2016 года Райкин заявил, что власть и общественные организации не должны считать себя единственными носителями нравственности. «Группки оскорбленных якобы людей, которые закрывают спектакли, закрывают выставки, нагло очень себя ведут, к которым как-то очень странно власть нейтральна — дистанцируется. Мне кажется, что это безобразные посягательства на свободу творчества, на запрет цензуры», — сказал тогда Райкин. Также он раскритиковал своих коллег за то, что они не выступают с заявлениями о закрытии спектаклей и выставок в России. До этого в Омске после обращения активистов движения «Семья, любовь, отечество» был отменен показ оперы «Иисус Христос — суперзвезда» (в областном Минкультуры пояснили, что прокатчик отказался от спектакля «по каким-то своим причинам»). В конце сентября того же года активист движения SERB Александр Петрунько облил мочой фотографии Джока Стерджеса на выставке в Москве, его приговорили к семи суткам ареста. После выступления Райкина председатель думского комитета по культуре, режиссер Станислав Говорухин заявил, что в России нет «даже намека» на цензуру. Он также сказал, что «сутью свободы в творчестве» являются нравственные ограничения, а невмешательство государства в творческий процесс охарактеризовал негативно. Мединский в ноябре 2016 года заявил, что цензуры в России «ни в какой форме нет».
Administrator:
Administrator: Отсюда В Одесском театре рассказали подробности срыва националистами спектакля Райкина В Одесском академическом украинском музыкально-драматическом театре имени Василько прокомментировали RT сообщения о том, что националисты сорвали спектакль актёра и руководителя театра «Сатирикон» Константина Райкина. «Уже не первый раз Райкин в нашем театре, а, по-моему, раз в четвёртый. И весной он тоже был. Но почему-то тогда никого не волновало, что он там сказал про Крым. А именно вчера возникла эта непонятная ситуация. Зачем это было сделано?» — сказала сотрудница учреждения. По её словам, радикалы блокировали зрительный зал порядка двух часов, но основная часть публики всё равно решила не покидать своих мест. «Концерт начался примерно в 19:27, а где-то в 20:10 они ворвались в зал. И это длилось часов до десяти. Поначалу, когда они со всех входов влетели в зал, многие люди испугались. Кто-то ушёл из театра, но основная часть зрителей осталась до самого конца. Когда Райкин вышел уже в сопровождении охраны, милиция встала перед сценой. Хотя те (националисты. — RT) хотели прорваться, им не дали этого сделать. Райкин извинился перед публикой и сказал: «Встретимся в другой раз». Возмущённых никого не было, все ему аплодировали, кричали: «Браво!», вручили цветы и мирно разошлись по домам», — отметила она. Сотрудница театра также добавила, что в настоящий момент учреждение работает в обычном режиме. «Сейчас всё тихо и спокойно, никаких проблем», — подытожила она.
Casi:
Administrator: Отсюда Елена Коренева актриса Получилось, может длинно и даже пафосно, чего я не люблю и боюсь. Но мне хотелось, чтобы кто-то почувствовал то, что чувствую я, когда вижу, слышу, читаю… Как беспардонно склоняют на все лады имя Кости Райкина, оскорбляя его, ставя под сомнение его искренность и личную человеческую, актерскую драму, разворачивающуюся сейчас на наших глазах. Да, не только его драму. Драму Кирилла Серебренникова. Драму Алексея Малобродского…. Драму многих людей театра. Но мне кажется и хотелось бы верить, что на Костином примере — понятнее станет, что почем у «всех этих райкиных, серебренниковых, крымовых, додиных…». Отчего человек, сыгравший Лира, Ричарда Третьего, Человека «из подполья», и научивший других актеров любить сцену и говорить с нее словами Шекспира, Достоевского, Рощина и многих других больших драматургов, человек, всю жизнь, создающий на сцене «образы», занимающийся разгадыванием смыслов и ребусов человеческой психики, мотивов его поведения, вдруг выходит и, задыхаясь, начинает говорить под запись на камеру об оскорблении несведущими чиновниками самого понятия — театральный коллектив и тех, чья профессия, говоря бюрократическим языком, называется «творческий работник». Меня всегда поражала Костина одержимость своей профессией и театром. Я работала с ним в «Современнике», репетировала, а потом играла с ним в спектакле Валеры Фокина «И пойду, и пойду…» по «Запискам из подполья» и «Сон смешного человека» Ф.Достоевского. Я наблюдала Костю в театре, на гастролях, в свободное от репетиций и спектаклей время. «Наблюдала»— не намеренно, просто он всегда обращал внимание на себя тем, что постоянно что-то проигрывал в одиночку, отрабатывал речь или движение, когда все расходились по буфетам или просто покурить, поболтать. Отойдя в сторону от актерской компании, он то жонглировал, бесконечно подбирая, упавший «предмет» и, начиная снова, то выделывал очень быстрые «па» ногами, осваивая чечетку… То говорил скороговоркой себе под нос текст роли — один на один, ни для кого, для себя. Он отрабатывал движения мима — (был увлечен Марселем Марсо), — работал над своей пластикой, над скоростью и выразительностью речи, пробовал разные актерские техники. Это происходило и в коридорах театра, и в аэропортах, пока труппа ожидала посадки на самолет, и во дворах отелей, в которых мы, театр, останавливались на время гастролей. Рядом с ним, когда он заканчивал свои личные «тренинги», чаще всего был Валерий Фокин — его друг и режиссер. Валера тогда начал создавать свои спектакли для малой сцены, приходилось репетировать в свободное от общего графика время. Они с Костей придумывали репертуар, начали с Достоевского, потом предполагали ставить Шекспира, «Гамлета». Постоянно что-то обсуждали, шептались, спорили, жестикулировали, смеялись. Понимали друг друга с полувзгляда, полуслова. Наверное, никто так хорошо не посвящен в Костины самокопания, его внутреннюю борьбу с самим собой, его идеалы и стремления, как Валера. Да, еще Марина Неелова, — такая же, как он, одержимая профессией перфекционистка, игравшая не в одном спектакле с Костей главные роли и дружившая с ним, свидетельница и участница его актерских мучений, и «бормотаний» за кулисами. Между Валерой же и Костей, был свой язык мимики, как бывает у людей очень близко и глубоко понимающих друг друга. Валера внимательно выслушивал Костю, как взрослый или психолог выслушивает беспокойного, талантливого ребенка. Костю, который был всегда чем-то озадачен, встревожен, эмоционален, — решал проблему какой-нибудь одной фразы, которая торчит в тексте и не дается ему. Валера успокаивал, давал советы, они договаривались продолжить разговор позже, в другой раз — и Костя, поддержанный своим режиссером и единомышленником, — приобретал временное душевное равновесие или уходил в свободный угол театра, чтобы попробовать заново то, что на его взгляд, не получалось. В течение двух лет, что я работала в «Современнике», Костя менялся на глазах. Он отточил свою технику, стал физически иным — сбросив вес, приобретя гибкость, выразительность и мощь актера, танцора и мима. В те годы еще не было спроса на синтетических актеров, и, хотя пластике обучали на сцен-движении в театральных вузах, мало кто мог виртуозно владеть своим телом — не было на это спроса в драматических театрах, который есть сегодня. Но, глядя на западных заезжих актеров, часто говорили: как они это умеют: и петь, и танцевать, так фантастически двигаться, быть точными и наполненными в драматических ролях?! Их актерский аппарат доведен до совершенства! Так вот, Костя хотел уметь больше, чем может и чем, казалось бы, требовалось. А мог он вполне достаточно, чтобы его любили зрители и ценили коллеги. Был смешным, гротесковым в комедиях («Двенадцатая ночь») и трогательным, трагичным в психологических драмах («Валентин и Валентина», «И пойду, и пойду»)... Каждый актер получает свою долю внимания и любви той или иной успешной работой. И, отмерив свою верхнюю планку этим «признанием», старается держаться на ее уровне, закрепить. Но Костя продолжал карабкаться в гору одному ему известной высоты, казался самоедом, неудовлетворенным собой. Конечно, и я тоже, как многие актеры, переживала над тем или иным спектаклем и мучилась своими неудачами и несовершенством. Но я не смогла бы быть тем единственным марафонцем, который год за годом бежит в одиночестве дистанцию, чтобы улучшить свой результат. Этот максимализм иногда даже раздражал, как может раздражать хорошиста, тем более, троечника, рвение отличника: уже пора по домам, а он все зубрит. Да и максимализм сам по себе,— не самоцель, не ориентир для подражания. Просто каждый по разному оценивает свои исходные, природные данные, свой потенциал, — независимо от того, что объективно он собой представляет. Костя своей дотошностью и неудовлетворенностью, производил впечатление человека, который всегда мучил себя своей внутренней «тройкой», которую сам себе ставил, вопреки похвалам и аплодисментам, говорившим, что он один из лучших. И все, что он с собой в одиночестве проделывал, было вырабатыванием собственного гамбургского счета, продолжая каждый раз заново себя строить. Этим я объясняю теперь его перпетум мобиле в профессии. Страстность, энергия, которыми он обладал всегда, сфокусированность на профессии и театре выделяли его. Мы были знакомы еще с периода театрального училища, «Щуки», которое он закончил на 4 года раньше. Приходил на «экзамен» нашего курса — «профнавыки». Я показывала швею (не умея шить), потеряла накануне голос из-за простуды, не понимала, как играть на сцене, чем держать внимание, что именно делаю — не руками и ногами, а «внутри» и не ожидала никакой заметной реакции зала. Но зал неожиданно захохотал. Костя подошел ко мне после показа со счастливой улыбкой, поздравил, похвалил, сказал, что это было очень смешно. Я не поняла, что именно могло вызвать у него такую реакцию, которой он поделился, но она передалась мне, как слабому передается живительная энергия от сильного. Меня оценили в профессии еще не состоявшейся театральной актрисы. Еще во время поступления в театральное училище, стоя на лестнице среди абитуриентов, я вдруг увидела Юру Богатырева и Костю, знакомых мне по их дипломным спектаклям. Впрочем, как не запомнить фамилию Райкин… когда тебе говорят, что сын Аркадия Райкина только что выпустился из училища, в которое ты поступаешь. (Об особом вызове — носить фамилию своего великого родителя, быть независимым от шлейфа достижений отца, в тоже время, оправдать свою фамилию и строить свой самостоятельный путь, доказывая себе и другим, чего ты стоишь сам по себе, когда тебя встречают «по знаменитой фамилии» и оценивают, сравнивают, шепчутся за твоей спиной, — об этом можно писать, говорить, спорить долго. Костя знает, каково это. Может еще и отсюда его сила преодоления в профессии и в жизни). А тогда, на лестнице «Щукинского училища», они вдруг остановились возле меня и Юра спросил: Это вы играли в фильме «Вас вызывает Таймыр?» Помнишь Костя, мы с тобой недавно смотрели комедию…».Они с любопытством меня разглядывали и улыбались. Чем и подбодрили, — вниманием «поклонников» к абитуриентке, хотя были уже выпускниками курса Юрия Катин-Ярцева, одного из самых ярких и сильных курсов «Щуки» и самого талантливого, на тот момент, худрука в училище. «Все будет хорошо! Мы уверены, правда, Костя?»— И они ушли, оставив меня на лестнице, с этой «подушкой безопасности». Это было в начале 70-х. После окончания училища, меня приняли в театр «Современник». Проработав в нем два года, я перешла в театр на «Малой Бронной», к Анатолию Эфросу. Потом решила бросить театр, профессию, что и сделала. И, спустя годы, снова в нее вернулась. Я помню, что в одном из разговоров, Валера Фокин сказал о стайерах и спринтерах в профессии. Я призналась себе, что я спринтер и с колоссальным уважением, но и с долей непонимания того, что мне недоступно, смотрю на лучшие примеры стайеров в театре. И, конечно, речь не о сидении на одном месте десятилетиями. А о том, когда полученное в молодости вдохновение от театра, живо в человеке — актере и режиссере, поддерживается им как пламя свечи на ветру и составляет его судьбу и смысл жизни. Костя, как выяснилось за эти почти пять десятков лет, с тех пор, как он окончил театральный вуз, — стайер. Он создал свой театр «Сатирикон» на месте бывшего театра своего отца. Подхватил театр, когда отца не стало. Я не была уверена, что у него получится, он же актер… Да и какой актер, с каким погружением в профессию, с какой самоотдачей и бегом на длинную дистанцию. А препятствий на пути режиссера и худрука театра — всегда больше, чем предполагается. Сдюжит ли? Но ему это удалось, он нашел свой стиль, отличающий его театр от многих других. Он проявил волю, терпение и характер. Потому что у него была настоящая любовь и вера в то, что он делал. Понимание долга перед отцом, внутренний диалог с ним. Он не превратился в единоличного творца-владельца своего театра, приглашая к постановкам разных режиссеров — Юрия Бутусова, Володю Машкова, Елену Невежину, Валерия Фокина… Я слышала не раз от его актеров, какой требовательный он режиссер и руководитель. Иногда мне казалось, что он перебарщивает… особенно с актрисами, вышедшими в декрет, на которых он рассчитывал, строя новый спектакль, выпуская премьеру. Да, наверное, перебарщивал, но иного невозможно ожидать от эмоционального, страстного человека, столь требовательного к себе, руководящего театром, которому он дал новую жизнь. Тем более, когда театр носит имя его отца. Великого артиста — фантазера, комика, совершенного профессионала, единственного в своем роде. И Костя всегда был его самым преданным поклонником и учеником. Но для него это еще был «папочка». Именно так, — тихим, вкрадчивым голосом, он называл его… Папочка. -"Там за кулисами сидит папочка… подойди, поздоровайся с ним..». — сказал он однажды, когда приехал с отцом на гастроли в Америку, в Нью Йорк, где я в тот год проживала. За кулисами, на стуле сидел маленький от худобы и слабости человек, старичок, остов, с белыми-белыми волосами, уложенными, перед выходом на сцену, пушистой волной надо лбом, и всем известным, уменьшившимся в размерах, лицом. «Папочка, это Лена Коренева.. Мы с ней играли….» — начал Костя. Потом повторил громче, чтобы отец расслышал, выйдя из оцепенения и своих, как казалось, печальных мыслей. — «Папочка, это ...». Не помню, обняла я его тогда или держала дистанцию и только поздоровалась, но сердце, от вида этих отца и сына, у меня заныло. И вот. Как говорят: прошли годы...А точнее, прошло почти 50 лет Костиного пути побед, поражений, поисков, в борьбе и терзаниях вопросом: быть или не быть ему настоящим актером, театру-театром. Скоро 30 лет, как он стал режиссером и худруком, спасшим детище своего отца и создавшим яркий, многоплановый по репертуару, известный театр, с сильной, талантливой труппой. И вот, в это самое время, чиновники из Министерства Культуры, пришедшие на свои посты 6 лет назад, в порядке общей очереди или же по назначению, публично начинают задаваться своими «философскими вопросами»: быть или не быть еще одной проверке «наличия ложечек в буфете» театра? Достроить или не достроить новое здание, то, что начали когда-то строить? Сломать, затянуть, не пускать, само отсохнет? Нет, вцепились, «все эти райкины…». Эх, живучие...не поддаются, осталось только ломом. Как расковырять эту конструкцию: вычесть из «Райкина актера+режиссера+художественного руководителя» — «художественного руководителя Райкина»? Или вычесть из «художественного руководителя Райкина» — «актера Райкина»? А может, просто вычесть «театр» из формулы: «актер+режиссер+худрук театра — Райкин»? — Так разыгрывается очередной рукотворный «Вишневый сад», где в финале может остаться заколоченным и забытым — старенький отец Кости Райкина. А сын и отец в этой семье, для нас уже одно неразделимое целое.
Casi:
Administrator: Отсюда «Это гора лжи»: артист Райкин ответил на обвинения в корысти на встрече в Новосибирске На встрече в «Глобусе» Константин Райкин затронул болезненную тему с финансами своего театра Днём 9 декабря в новосибирском театре «Глобус» прошла творческая встреча известного артиста Константина Райкина, который приехал на гастроли со спектаклем «Человек из ресторана». В начале встречи он сам заговорил о своей зарплате. На закрытую встречу с Константином Райкиным пришли около 80 приглашённых новосибирцев: артистов, студентов театрального института и журналистов. В начале встречи Райкин признался в любви к новосибирскому «Глобусу» и стартовавшему на этой неделе Рождественскому фестивалю искусств, на который он приехал с гастролями. Затем Константин Райкин поделился мнением о публикациях в СМИ насчёт финансового скандала, в котором оказался его театр «Сатирикон», подчеркнув, что эта тема для него болезненная. «Я сам скажу сразу и давайте закроем этот вопрос. Дело в том, что я никакого никогда отношения к бизнесу не имел, я вообще не бизнесмен и никогда этим не занимался. Это одна из таких гор лжи, которые наши средства массовой информации — жёлтые — используют. Это некие досужие разговоры… У меня есть два источника моего благосостояния — состояния блага, моей зарплаты — это театр мой и моя концертная деятельность, это всегда было так, у меня нет никакого бизнеса, это всё документально проверяется», — пожаловался новосибирцам Константин Райкин. Как ранее сообщал РБК со ссылкой на главу Министерства культуры Владимира Мединского, между театром и Минкультом возник конфликт «из-за денег и касается только финансовой и хозяйственной деятельности» театра, в которой якобы нашли нарушения. Несколько лет назад Константин Райкин уже приезжал на Рождественский фестиваль искусств в Новосибирск, но и в тот раз не обошлось без критики — артисту не понравилось здание консерватории без ремонта («это такое пахнущее неухоженностью помещение»). Осенью 2017 года в здании всё же начался ремонт — Минкульт выделил на него 18,5 миллиона рублей.
Administrator:
Administrator: Отсюда Константин Райкин: «Самое страшное для артиста – это пустой зал» Народный артист России рассказал о новом моноспектале, знаменитых учениках и недопустимости цензуры Актер, режиссер, педагог и руководитель московского театра «Сатирикон» Константин Райкин выступил в Омске с поэтическим моноспектаклем «Над балаганом небо». Знаменитый «Труффальдино» вышел к публике в сером фраке и сразу же завоевал внимание зрителей. Как позже признавались омичи, несмотря на свой 67-летний возраст артист читал стихи так проникновенно, что по коже бегали мурашки. Всего за два часа публика успела пережить смех, слезы, любовь, боль и одновременно гордость за свою Родину. «Плохие актеры любят жанр моноспектакля – так они не проигрывают на фоне хороших» – Константин Аркадьевич, что вы приготовили для омского зрителя? – В этот раз я приехал в Омск с поэтический моноспектаклем «Над балаганом небо», сценарием для которого послужила моя жизнь. Постановка является отражением моих настроений и интересов в то или иное время. Он как будто меняется вместе со мной, поэтому я называю его спектаклем моей жизни. К такому формату мое творчество приходило постепенно. Стихи я, конечно же, читал всегда, но раньше они занимали лишь малую часть, приходилось больше танцевать или что-то рассказывать. Затем уже они обрели форму поэтического моноспектакля. Чаще всего это произведения наших замечательных поэтов – начиная от Давида Самойлова и заканчивая Александром Сергеевичем Пушкиным. Все произведения я всегда отбираю сам. На мой взгляд, жанр моноспектакля приучает артиста к определенной мужественности, что безусловно полезно для драматического актера. Артист выходит один на один с залом, и партитура его эмоций становится партитурой самого спектакля. Для меня моноспектакль – это умение актера на чистом сливочном масле. Это бывает полезно и очень интересно, хотя берутся за моноспектакли иногда и откровенно плохие актеры. Они любят этот жанр, потому что рядом нет хороших артистов, на фоне которых они могли бы проиграть. У зрителей нет выбора, плохого артиста не с кем сравнивать, и они вынуждены смотреть на него. Моноспектакль – это удел хороших и плохих артистов одновременно, и середины здесь нет. – Как вы думаете, поэзия сейчас держит зрителя? – Вообще круг театральных зрителей сейчас узок. Надо понимать, что при всех аншлагах, которые наблюдаются вокруг того или иного спектакля, театральных зрителей абсолютное меньшинство. Театр в любом городе мира посещают не более 9% населения. И с моей точки зрения это лучшая часть населения, потому что сам факт прихода в театр говорит об определенной тонкости души и душевной потребности. Но в то же время большая часть населения этой потребности не имеет. Порядка 90% людей, проживающих в том или ином городе, никогда не посещает театр. Это данность, и хорошего здесь мало, потому что театр – базовый вид искусства. Театр — это как чтение. С моей точки зрения человек, который вообще никогда не был в театре или не читал ничего, имеет целый ряд изъянов души. Сильный спектакль сможет сделать мягче даже самую черствую душу, но не после, а во время. Я всегда замечаю, как меняется зритель, когда я выхожу читать стихи. И дело тут не только в самих стихах, но и в том, как их исполняют. Во время сильного спектакля со зрителями происходят очень большие метаморфозы, люди за 2-3 часа меняются почти до неузнаваемости. Для актеров есть явные признаки внимания и напряжения. Тот момент, когда все зрители вскакивают в конце. В Москве, например, это достаточно сложно сделать. У москвичей тяжелые зады: их в конце очень трудно поднять – не для того чтобы уйти, а для того чтобы выразить свои чувства. Зрителю нужно дать возможность выразить полученные эмоции и благодарность. У нас на сегодняшний день нет ни одного спектакля в репертуаре, чтобы зритель не подскакивал в конце. Это очень дорого стоит. – Константин Аркадьевич, можно сказать, что вы упиваетесь любовью благодарных зрителей? – Что значит упиваюсь? Владеть залом входит в мои профессиональные обязанности. Это не всегда удается, но это обязательное условие для любого творческого человека. Свои стихи я всегда читаю в особом состоянии – на цыпочках и во фраке. Только тогда я взлетаю и заставляю взлететь весь зал. Мне часто снится, что я выхожу на сцену, а зал абсолютно пустой. Это самое страшное, что можно представить для артиста – когда зритель на тебя не откликается. Когда ты передаешь людям то, что тебя очень волнует, а в ответ не получаешь ничего. Я как любой актер очень болезненно реагирую на такие моменты, даже когда зритель выходит в туалет и потом возвращается. Для меня это идентично ситуации, когда во время застолья произносишь важную для себя речь, а кто-то из присутствующих тебя не слушает. Даже это обижает. Теперь представьте себя на месте артиста, для которого профессия самое главное в жизни. Он стоит на сцене, рассказывая что-то опаляющее его изнутри, и вдруг кто-то уходит. Хочешь того или нет, начинаешь думать, что его мочевой пузырь победил твои пламенные чувства. Именно поэтому в самолюбие любого актера входит желание быть выслушанным. – Вы известны и как киноактер, но уже давно не снимаетесь. Не интересно или не было достойных предложений? – На самом деле я никогда не был киноактером. Все мои главные интересы всегда были в театре. Как зритель я люблю кино, большой экран без меня отлично обходится, да и киноленты уже не вписываются в мою жизнь. Сейчас в театре у меня три отдельные функции: актер, режиссер и художественный руководитель. И быть худруком театра – это совершенно другое, нежели просто ставить спектакли. Если на гастролях какой-то приглашенный мной режиссер ставит спектакль – это не значит, что он худрук. Он избавлен от этой обязанности. Художественный руководитель отвечает за составление репертуара, формирование и усиление состава труппы и многое другое. Это совершенно отдельные от режиссуры обязанности и подчас совершенно не творческие, но я стараюсь сочетать все три грани своей работы. Когда-то я вообще этот эстрадный театр с небольшим вкраплением молодежи подхватил из рук отца. Подхватил и изменил: сделал из него уже театр драматический, способный к современной трактовке классики. – Но ведь спектакль «Мир дому твоему», где вы с отцом выступаете в финальной сцене, совсем не эстрадный. – Моего отца вообще можно назвать эстрадным только условно. Он просто был гениальным артистом. Отец заканчивал драматическое отделение Ленинградского театрального института, и эстрада для него была больше формальностью. Жанр, присущий отцу, я бы назвал просто «жанр Аркадия Райкина», который с его уходом закрылся. И идти по его стопам не надо. Во всяком случае, мне. «Каждый мастер лепит ученика по своему образу и подобию» – Константин Аркадьевич, сейчас многие мечтают попасть к вам на курс, почему вы решили преподавать? – К педагогике, будучи директором театра «Современник» меня приобщил Олег Павлович Табаков. После нескольких выпусков школы студии МХАТ, где я был худруком курса, накопилось столько бесценного опыта, с которым хотелось поделиться. Кроме того, любой театр, который правильно развивается, рано или поздно захочет иметь при себе школу, чтобы черпать материал из собственных творческих запасников. Не подбирать за кем-то крохи, а отбирать для себя лучшее. Благодаря этому у нас сейчас собралась очень мощная труппа, в том числе из моих учеников, а преподаю я уже более сорока лет, и это мне безумно интересно. – Ваши воспитанники очень похожи на вас, например, Максим Аверин. В его игре часто видны ваши ужимки и повадки, как вы думаете – это хорошо или плохо? – Я считаю, что на определенном этапе развития для ученика нормально быть похожим на учителя, но это до поры до времени. Любой педагог с учетом индивидуальных особенностей все равно лепит воспитанника по образу своему и подобию. Например, раньше в старом театре «Современник» все были похожи на Олега Николаевича Ефремова. Больше скажу: целый ряд уже органических приемов Олега Павловича Табакова тоже по происхождению взяты от Ефремова. Просто это сейчас уже никто не помнит, но я-то живу давно. Связь учителя и ученика прослеживается везде, даже в живописи. Все мастера, которые потом стали великими, изначально были очень похожи на своих учителей. И это абсолютно нормально. Со временем артист находит свой почерк. Макс Аверин – замечательный артист, я его очень люблю и слежу за его творчеством. Мне далеко не всегда нравится то, что он делает, но у нас с ним общая энергетика, плюс природа над внешностью постаралась. На хорошего артиста не стыдно быть похожим, и я это говорю сейчас по отношению к нам обоим. «Играя отрицательные роли, актер очищается» – Говорят, Достоевский писатель гениальный, но плохой: якобы он берет всю грязь и погань и выворачивает ее наружу. Ваш спектакль «Вечер с Достоевским» по повести «Записки из подполья» служит определенным образчиком всего этого. Почему вы выбрали именно это произведение? – Достоевский – сложный человек, у которого есть два этажа: он гениальный писатель и в то же время он, может, не гениальный, но человек. В своих дневниках он как человек пишет лично для меня неприемлемые вещи. Достоевский очень спорно говорит о разных национальностях и конфессиях, и тут я его точку зрения не разделяю. Но когда он занимается творчеством, то взмывает ввысь над самим собой. В этом и заключается феномен настоящего великого художника. Достоевский – мой любимый писатель. Благодаря «Запискам из подполья» я избавился от целого ряда своих опаснейших проявлений и качеств. Великий парадокс: играя отрицательные роли, актер очищается. На сцене артист достает эту скверну, перерабатывает и создает из нее художественный образ, тем самым, уходя в совершенно противоположную сторону. Чем лучше ты играешь мерзавца, тем больше ты уходишь от опасности быть таким в жизни. Для того чтобы понять «Записки из подполья», нужно иметь опыт страдания, столкновения с жизнью и самим собой. Первый раз я сыграл это произведение еще в театре «Современник». Тогда спектакль назывался «И пойду, и пойду», и для меня это был определенный этап в жизни. Затем спустя почти 40 лет я предложил Валерию Фокину сделать этот спектакль уже на большой сцене в «Сатириконе» и вновь открыл его для себя с другой стороны. Достоевский вообще такой автор, к которому нужно постоянно возвращаться. – Константин Аркадьевич, раньше вы говорили, что закон о цензуре плохо влияет на культуру. Как вы считаете, допустим ли мат в искусстве? – В искусстве допустимо все, важен только смысл. В искусстве недопустимого в принципе не должно быть. Запреты — это пагубное дело, в свое время все великие произведения были под запретом, и это неправильно. Когда речь идет о нецензурной лексике, некоторые люди начинают приравнивать использование мата к аморальному поведению. Если придерживаться такой позиции, то можно сказать, что голого человека тоже аморально показывать. Давайте тогда на Давида наденем трусы, а на Венеру лифчик – это будет верхом безнравственности и пошлости. Человечество проходит разные этапы. Сейчас дети в школе изучают то, что когда-то считалось просто недопустимым. Раньше даже Анна Каренина не печаталась целиком, потому что считалось неприличным рассказывать об адюльтере в уважаемой семье. Сама по себе нецензурная речь, как и мировая культура, этот Рубикон перешла. К сожалению, мат – характерное свойство современной речи любого социального слоя, а культура только отражает жизнь. Так что нечего на зеркало пенять, коли рожа крива.
Casi: click here Константин Райкин: я был в родном Баку на одну жену назад - эксклюзив © Sputnik / Murad Orujov Известный российский актер после длительного отсутствия приехал в свой любимый и родной город и не узнал его. Впервые в Азербайджанском государственном русском драматическом театре 22 и 23 декабря пройдут гастроли российского государственного театра "Сатирикон" имени Аркадия Райкина, руководителем которого является народный артист России Константин Райкин. За день до выступления артист дал эксклюзивное интервью Sputnik Азербайджан. - Константин Аркадьевич, как давно вы были в Баку? — Я был здесь очень давно, можно сказать, на одну жену назад. Тогда я был женат на Алагез Салаховой. Раньше часто приезжал в Баку. Этот город для меня всегда был родным. К тому же папа тоже его очень любил, обожал бакинскую публику. Я сюда приезжал еще в составе труппы театра "Современник", потом со своими спектаклями. С тех пор город сильно изменился. Я, когда сюда приехал, к моему стыду, просто не узнал его. — В этом году вашему театру "Сатирикон" исполняется 80 лет. Как бы вы охарактеризовали нынешнюю ситуацию в театре? — Мы 30 лет работали в одном и том же здании, но сейчас его коренным образом ремонтируют, то есть заново строят. Мы уже два года там не работаем. Нам приходится играть в разных местах, а это очень сложно. Здание будет готово в 2019 году. - Чем "Сатирикон" отличается от других театров? — Это сложный вопрос. Мы, безусловно, отличаемся. Я в этом театре являюсь лидером. Это не похвала себе, просто констатация факта. Более того, я 40 с лишним лет преподаю. Практически все артисты этого театра в прошлом мои ученики. Мы отличаемся определенным взглядом на театральное дело, творчество. В основном работаем с классикой, драматургией высшего уровня прошлых веков и современников. - Что интересно сегодняшнему зрителю? — Зритель, который ходит в театр, хочет увидеть что-то про свою жизнь, поэтому я всегда классику трактую. Мы находим в ней мотивы, мысли, которые касаются современной публики. Вообще мне кажется, что искусство нужно для того, чтобы делать жизнь ощутимой. - Вы считаете себя успешным человеком? — У меня совершенно другие ценности. Успех имеет значение, потому что театр, как вид искусства, связан с реакцией публики. Однако я не могу сказать, что успешный, потому что есть люди успешнее меня, и это меня никак не мучает и не тяготит. У каждого своя дорога. Успех – важный критерий, но не самый главный. Мне кажется, что есть такие интересные вещи, глубины, высоты нашего дела, которые не связаны с понятием "слава". Есть масса примеров в истории искусства и культуры, когда люди гениально одаренные, великие мастера не имели успеха, а очень дешевые и гораздо менее талантливые актеры, певцы обретали огромную популярность и славу. Я считаю, что для взрослого человека существуют другие ценности. - А что является лично для вас критерием успеха: внутренняя удовлетворенность, мнение коллег или отзывы зрителей? — Для меня важно то, что я сам считаю нужным, но это складывается не только из моего внутреннего мира, а из реакции зрительного зала. Это очень важный параметр для театра. - А мнение отца всегда было для вас важно? — Нет, не всегда. - Почему? — Потому что он меня очень любил и как артиста. Он был не строгим по отношению ко мне. Он был всегда именно папой. Я видел, как он был под впечатлением от некоторых моих работ, но я всегда старался разделять его родственную связь со мной и объективность. У меня были учителя гораздо строже. В моей жизни есть люди, мнению которых я прислушивался и прислушиваюсь очень внимательно. - В большинстве случаев людей продолжающих путь отца или матери часто сравнивают с родителями. Как вы относитесь к такому сравнению? — Я отношусь к нему плохо. Не надо сравнивать. Я не люблю такого рода закономерности, типа природа отдыхает на детях великих людей или же наоборот. Представляете, сколько раз я это слышал в свой адрес, и каждый думал, что он первый, кто это сказал. На самом деле, мы знаем огромное количество фамилий и династий в искусстве, где талант не уходит и не уходит, то есть от детей переходит к внукам и правнукам и так далее. Таких примеров очень много. В моей семье все актеры. У меня и жена, и дочка не только работают в театре, но и еще преподают. Мне нравится, как они это делают. Они мне помогают. Вообще хорошо, когда в семье все актеры. Это не просто профессия, а образ жизни. Если муж – актер, а жена нет, то ей предстоит очень трудная жизнь, потому что она не сможет его понять. - Но ведь говорят, что людям одной профессии, наоборот, тяжело жить вместе, потому что между женой и мужем начинается соперничество. — У нас нет конкуренции, потому что в моей семье есть взаимное уважение. У моих родителей также была прекрасная семья. Мы очень любили друг друга. Может, это связано с тем, что мы нечасто виделись, даже редко и не успевали надоедать. У каждого было свое театральное дело, мы играли в разных театрах. Я с папой работал вместе только последние шесть лет его жизни. Из-за того, что редко пересекались, скучали друг по другу. Наши встречи для меня были драгоценными. Моя же семья работает вместе со мной в одном театре и театральном институте. Мы немного шумные, я бы сказал настоящая итальянская семья, но это здоровый шум, потому что очень любим друг друга и помогаем. - Намерены ли и в Москве отметить юбилей театра "Сатирикон"? — Наверное, как-то отметим. Я не очень юбилейный человек. Не склонен ощущать пафос момента. Мне все время приходится быть на беговой дорожке, иначе тебя обгонят. У нас ведь тоже свое соревнование с другими коллективами за зрителя. В Москве театров очень много, и каждый тянет публику в свою сторону, поэтому надо быть конкурентоспособным. Одним словом, сильно "юбилействовать" не собираюсь.
полная версия страницы