Форум » Архив форума » ЧАЙКА. ЧАСТЬ 3 » Ответить
ЧАЙКА. ЧАСТЬ 3
Administrator: Материалы на сайте ЧАЙКА. Спектакль Юрия Бутусова Материалы на форуме: ЧАСТЬ 1 ЧАСТЬ 2
Administrator: От зрителя Смысл жизни для людей, населяющих вымышленный мир чеховской "Чайки" - Театр, который больше жизни, больше любви, который замещает все, принося боль, одиночество, уничтожая и калеча души. Люди, отдающие себя на службу театральному чудовищу, часто бывают несчастны, может быть даже слишком часто и незаслуженно, но, вероятно, они знают что-то, чего не знает никто... Юрий Бутусов Его спектакль "Чайка" превзошел все мои мыслемые и не мыслемые ожидания. Только сегодня, благодаря этому спектаклю, открыла для себя эту пьесу более глубоко,тонко и трагично. Театр жив, господа!!! Это радует.
Ирината: Чайка. 15.01.2012 К сожалению, вчера (по состоянию здоровья) не могла воспринимать «Чайку» КАК ВСЕГДА, в виде эмоционально-эстетического удара. То есть, поняв, что принять сердцем, отфильтровать через душу и излить слезами - мне не под силу, поставила «защиту», некое «стекло», через которую прекрасно видно «картинку», но которое не пропускает эмоций. Ага, как же! «Чайка» относится к тем произведениям искусства, которые любую защиту, будь хоть самое толстое пуленепробиваемое (точнее – эмоциенепробиваемое) «стекло» пробьют. Тем более, если сидишь на 1 ряду. Слезы вчера текли в ранее «сухих» местах – например, отревелась вчера на всех эпизодах с Сориным, заодно ( «картинка»!) отметила, сколь безукоризнен в этой роли Владимир Большов. Кстати, порадовалась, что в сцене ухода персонажей после игры в смертельное лото его героя оставили живым (раньше очень тяжело это было – и даже красота марша не спасала). Всё время, во всех ипостасях «пробивала» и Лика Нифонтова: будь то Шамраева… или переход актрисы в потрясающую Аркадину… а уж ее Нина Заречная – это вообще колоссально! Тригорин Дениса Суханова вчера был чрезвычайно «игрив» в первой своей сцене, реагируя на спектакль по пьесе Треплева так, как реагируют на бутусовскую «Чайку» забегающие в театр дураки… или присутствующие в зале и смертельно завидующие артисты других театров (интересно, к какой из этих двух категорий принадлежал тот, кто ржал вчера почти всё первое действие?). Забавно, что всю эту сцену Тригорин настойчиво скашивал глаз на Машу (и делал это, даже придерживая Аркадину за талию). Потрясающий монолог действия второго сбил телефонный звонок, который раздался, конечно же, в самый «удачный» момент: как раз, когда Тригорин/Суханов шагнул на «звёздное небо» авансцены. Миллисекундная пауза после этого была страшна: словно разряд тока – через закрывшего от боли глаза артиста и мощнейший энергетический всплеск после этого (и еще одна «дырка» в моей защите!). Если о спектакле В ОБЩЕМ – он и правда был наполнен микроскопическими изменениями: то в рисунке ролей, то в интонациях, то в крохотном удлинении или сокращении мизансцен. Как я поняла, было и несколько сбоев: ведь разноцветные лампочки на кресте должны загореться? Или нет? Ну, а «мотыляющийся» по белой комнате монтировщик, пытающийся уйти хоть в какую-нибудь щель – этого ТОЧНО не должно быть. Или: мне ОЧЕНЬ нравится, что монолог Треплева, который читает Бутусов, прорывается сквозь обвал музыки лишь редкими словами; Трибунцев потом произнесет его тихо и внятно, придав безумию вид… не меньшего безумия, но – уже другого смыслового значения. Но что это за изменения, когда «заречные» и «треплевы» вынуждены перекрикивать не менее громкий музыкальный шум, сквозь который их практически не слышно? Нет, если это очередная задумка Юрия Николаевича… то и ладно… хотя, если честно, долго-долго НЕ слышать чеховский текст… это как-то… Ну, в общем – МНЕ не понравилось. Хотя (резюмирую) все минусы (в том числе и моего личного восприятия) были многократно перекрыты плюсами спектакля. Спектакль замечательный. И дай Бог «Чайке» долгих лет жизни – и адекватных зрителей в зале!
gala_spb: Была на "Чайке" 14 января (только в "Сатирикон" и приезжаю специально из СПб :)). Вот, тут написано, что хотя Ю.Н., безусловно, прямо ассоциируется с Треплевым, Тригорин-Суханов в чем-то ближе. Подумалось мне, что Тригорин - как айсберг, видна лишь шестая его часть, все остальное - скрыто под темной водой. О нем мало что рассказывают, а он вообще только с Ниной и разговорился один раз (к тому же, она его и не поняла). Я сидела несколько слева, и Тригорин часто был ближе ко мне, чем остальные. Отличная была у него пауза в конце третьего акта - в центре идет прощание, фальшивое и претенциозное, а Нина и Тригорин сидят в стороне. Она смотрит на него, ожидая его решения, а он молчит и думает. Для меня самое важное, замечательное и, к сожалению, самое редкое в театре - это когда артист думает, даже находясь вне фокуса внимания. Это видит не каждый зритель, да и я сама вижу, м.б., не всегда. Но когда вижу - это огромное счастье. У Тригорина больше скрыто, у Кости же - все наружу, ему ничего не спрятать ни от себя, ни от окружающих.
Lotta: "Чайка" 14-15 января 2012 Есть спектакли, идущие 2-3 вечера подряд. К моему счастью, "Чайка" теперь относится к их числу. То, что в воскресенье играется ТОТ ЖЕ ТЕКСТ, что и в субботу, вполне соответствует замыслу режиссёра, который показывает разные варианты исполнения отдельных сцен (а у нас хватит фантазии, чтобы их продлить на весь спектакль, представив себе, как ДРУГИЕ актёры оказались в главных ролях). И вот я вижу (не я одна) один спектакль, вторая часть которого вроде бы повторяет первую, но по-другому. Эта особенное удовольствие доступно именно тем, кто может позволить себе роскошь смотреть обе "Чайки". (А я для себя добавила ещё и третью - богомоловскую, которую, к счастью, всё-таки не нужно видеть так часто). Никогда не думала, что "Чайка" В ТАКОЙ СТЕПЕНИ пьеса о театре... Конечно, бутусовский спектакль далеко не только об этом: театр и жизнь идут рука об руку. И нормальным людям, обладающим повышенным восприятием искусства, не достаточно одного просмотра. Но те, кто заражён бациллой театра, зачастую испытывает непреодолимое желение навсегда поселиться в зале (а то и на сцене) Сатирикона. Главные фанаты спектакля - постоянные зрители и студенты театральных вузов. Критикам, актёрам других театров и проч. - тем, кто запал на "Чайку", просто жизнь не позволяет ходить на неё так часто, как мы. В то же время некоторых зрителей раздражает атмосфера почти сектанского взаимопонимания, которое устанавливается между сценой и залом - именно они и уходят после 1 или 2-го действия с неприятным сознанием своей чужеродности этому празднику, которое они выражают, как могут, дабы возместить себе моральный (и материальный) ущерб. На 3-4 действии остаются уже свои и те, кто ими стал. Как всегда, один из "парных" спектаклей производит более сильное впечатление, чем второй. Для меня таким стал субботний. При огромной внутренней силе он был практически совершенным по форме. Самое потрясающее. Кузнецов, проходящий через все технические трудности роли с огромным темпераментом и в то же время вообще без сбоев. Трибунцев и Стеклова в 1-м действии, совмещающие гротеск и тончайшие полутона, как никогда раньше. Суханов, наэлектризованный до предела, с ощущением (многократно тут же подтверждённым), что всё идёт так, как надо ЕМУ. В итоге актёры играли, как части единого целого, это даже ансамблем не назовёшь - скорее сложным организмом. Сужу, конечно, субъективно, но в воскресенье, на мой взгляд, они немного расслабились - и спектакль приобрёл другой шарм - игры лёгкой, непринуждённой, весёлой, с уверенностью, что всё равно всё будет хорошо. В общем, ВОТ ТЕБЕ И ТЕАТР! Нервная, легкомысленная, красивая и очень серьёзная жизнь-игра!
Innamorata: Чайка. 15 января. Вчерашняя "Чайка" полностью и без скрипа вошла, что называется, "в пазы" моего восприятия. Изменился монолог Треплева, теперь он сопровождается более яркими картинками эмоций... монолог Нины более игрив и не так серьёзен как раньше, при Тригоринском я сказала себе: "Ой... дышать же нужно! Дышать! Не хватало сатириконовскому залу чп с особо впечатлительно барышней из 8 ряда... ". Стихотворение Бродского, как всегда, было прочитано Тимофеем на одном дыхании, я почему-то с каким-то особым нетерпением жду именно его. Отмечу, что монолог Треплева-Бутусова был теперь относительно хорошо слышен. Соседи по креслу были прекрасны! Коллега, которая сейчас, наверное, сидит молча раскачиваясь из стороны в сторону и до сих пор обдумывает увиденное, (какое счастье! Теперь на работе она будет меня понимать, когда я увлекаюсь и начинаю "цитатничать";) и компания дам, которым на моё удивление ТАК понравился спектакль, что они взяли у меня афишку и обещались сходить на все бутусовский спектакли Сатирикона. Хорошо, когда в зале присутствуют думающие и "на-одной-волне-с-тобой" люди, львы, орлы и куропатки. А про человека, у которого-таки зазвонил телефон в апогей тригоринского монолога, красноречивей всего сказал взгляд самого Дениса Суханова: снисходительный и молчаливо укоряющий упрек. У меня всплыла фраза из старого фильма: "Я беззащитна пред Вами стою, что же Вы раните душу мою?" Он продолжал... КАК же он закончил свой монолог! ... Баланс был соблюден. Если так по-хамски оборвали его речь, то он невероятно мастерски и настолько ювелирно-точно завершил её, что это было не-ве-ро-ят-но! Спасибо Вам, Денис, еще раз!!! Я возвращалась домой и шел прекрасный, новогодний снег ... Tombe la neige...Tu ne viendras pas ce soir...
Lotta: По поводу поста gala_spb 14-го января сцена "на стульях" в конце 3-го акта была СИЛЬНЕЙШЕЙ! Ради неё и надо смотреть спектакль слева, что, кстати, понимают постоянные зрители. Тригорин приводит себя в порядок, стирает с лица помаду Аркадиной, а сам напряжённо думает. Смена выражений лица: от жёсткого до минутной жалости к себе. Когда Нина садится рядом, напряжение достигает предела, ему хочется посмотреть на неё, но больно. Наконец решается ("Я забыл свою трость!") - но это нерадостное, отчаянное решение, с пониманием того, что за него придётся дорого платить. А тут ещё эта музыка, и Дровосекова танцует рядом - трагедия по нарастающей! Искренняя, настоящая любовь - он так и чувствует, когда стоит на коленях. Ну а дальше - "выход" Шамраева, яблоки летят на сцену. Это было и сложно, и глубоко, и очень сильно. Прекрасно!
Administrator: От зрителя Была в "Сатириконе" на "Чайке"Всем рекомендую, кто хочет взрыва мозга, креативного вдохновения, мыслей три дня после спектакля. Режиссер и актеры выложились на все 200 процентов и идейно и мастерством игры. Столько творческих находок и подходов раскрытия содержания. Идите смотреть.; :-) Продолжительность 4 часа на одном вдохе.
Innamorata: Юрий Бутусов о «Чайке» и о себе на openspace.ru Здесь! (Очень интересное интервью и 5 прекрасных фотографий!) Встреча известного режиссера со студентами театроведческого факультета ГИТИСа в какой-то момент превратилась в его исповедь. В декабре минувшего года в ГИТИСе состоялась XV Международная студенческая конференция «VOLUME: Театр и мифы». Молодые театроведы исследовали мифологические пласты самых разных театральных эпох. На конференции было три гостя — именно те, которых захотели увидеть и услышать сами студенты, — и руководитель одного из курсов и профессор ГИТИСа Анна Степанова во время этих встреч неизменно включала диктофон. Драматург Максим Курочкин решил использовать свою запись в будущей собственной работе. На речи Константина Богомолова диктофон самопроизвольно выключился. Зато отлично сохранилась запись встречи с Юрием Бутусовым. В ответ на многочисленные просьбы тех, кто не смог на ней присутствовать, и с любезного разрешения самого режиссера мы публикуем, с небольшими сокращениями, эту запись. Очень странно, сам Бутусов говорит, что: «Чайка» отличается тем, что я в ней ничего не меняю"
gala_spb: Пришло мне тут в голову- на пике страдания, боли и любви рождается танец. Особенно у Марины Дровосековой и самого Ю.Н. И танец этот вовлекает всех. Всех, кроме Треплева. Он не выплескивает своей боли в танце, м.б. потому и застрелился?
Administrator: Innamorata , спасибо за ссылку! Пожалуй, запись беседы с ЮБ имеет смысл выложить целиком: материал ценный, мало ли что может случиться с тем ресурсом. openspace Юрий Бутусов о «Чайке» и о себе Я начинаю репетировать спектакль, и каждый раз мы создаем новую семью, хотя, может, так и неправильно. Мы закрываемся в комнате, обкладываемся чаями, вещами дурацкими и живем там. Мне необходимо единое поле. Если человек немножко выходит из этого процесса, то рано или поздно он вывалится совсем. Все равно идея театра как школы, студии, дома в конечном итоге является великой и главной. Только вот театр-дом быстро начинает восприниматься как буквальный дом, и в результате все превращается в собес. Актеры решают, что здесь всё для них. Но театр существует для публики, он должен жить той жизнью, которая за окнами. Поэтому сейчас я пытаюсь это изменить. То есть наступает момент, когда режиссер начинает думать по-другому, и ему эти актеры уже не нужны, а он по-прежнему должен обслуживать тех, кого пригрел, воспитал. Бывает такое? Бывает... Не знаю, наверное, каждый сам как-то в этой ситуации разбирается. Театр — трагическое и жестокое дело. Хочется остаться в человеческих отношениях, остаться людьми... но, к сожалению, получается не всегда. «Чайка» и про это тоже. Откуда вы берете силу, энергию? От общения с людьми. Вот я сейчас разговариваю с вами и начинаю от вас что-то брать. То же самое на репетициях. А на «Чайке» в зале тысяча человек сидит... В первом акте случайные люди в зале гасят вашу энергию? Или сопротивление вас заряжает? Конечно, заряжает. Когда мы входим в конфликт, организм начинает работать. Я начинаю вырабатывать энергию, чтобы из него выйти, и в этот момент уходит мой зажим, я перестаю думать, как выгляжу, какое впечатление произвожу, у меня другие задачи. Кажется, многие ваши спектакли сделаны на сопротивлении внешнему, тому, что снаружи. Или это заблуждение? Нет, не заблуждение. Человеку хочется нравиться, это в его природе, но если ты сможешь это преодолеть, то сможешь чего-то добиться, иначе компромисс тебя раздавит. Поэтому погружаешь себя в некое болезненное поле, чтобы не потерять эту самость. Не специально, просто это свойство профессии. Все большие режиссеры в своих воспоминаниях говорят об одиночестве. С одной стороны, это созидание, а с другой — разрушение. Разрушение каких-то связей, создание одних связей за счет других — это довольно трудно. Но в какой-то момент мне стало ясно, что, если не удается создавать увлекательный репетиционный процесс, профессия теряет всякий смысл. Эфросовское «репетиция — любовь моя» не шутка. Это немножко красивая фраза, но если ты дважды в день репетируешь и тебе это неинтересно, если репетиция превращается в мучительное преодоление, надо уходить. Что такое репетиция, вообще довольно трудно объяснить. Я помню, мы репетировали «Ричарда», и Константин Аркадьевич [Райкин] начал сердиться: «Слушайте, я не понимаю, когда репетиция начнется?» Я говорю: «Костя, мы уже два часа репетируем, уже сцену сделали!» Немножко другая технология. Когда репетировали «Ричарда», долго встречались только вдвоем. Это была первая наша работа с Райкиным. Это страшно интимные разговоры, из которых потом вырастает спектакль. Разговоры о семье, о детстве, о том, чего никто не знает. Он в этом смысле потрясающий человек, он отдается, открывается абсолютно. Это довольно трудно: ты понимаешь, что он старше тебя, а ты должен чувствовать себя сильным красивым мужчиной, а он женщиной, которая может тебе отдать все, что у нее есть. Сначала это абсолютный ребенок, мягкий, как пластилин, и его самого как будто нет... А потом постепенно что-то вырастает. То есть на репетициях вы вступаете на личную территорию актера, на территорию его личной памяти, боли, стыда? Вампирите? Почему вампирю? Это же не мне нужно в результате, это нужно ему, чтобы освободиться, чтобы открыться. Если я зачем-то пришел сюда к вам, театроведам, значит, это мне почему-то нужно. Я в таком формате вообще первый раз в жизни общаюсь. Нет, не вампирю, потому что в этом вскрытии у человека есть потребность. Непонятно еще, кто в этот момент больше тратит... Я очень часто такое слышу, и это довольно расхожая точка зрения, несправедливая и неверная по отношению к режиссерам. А вот актер должен быть вампиром, потому что я должен дать ему... По-настоящему хорошему артисту нужно, чтобы его взяли, извините. Ему это необходимо — тогда он открывается. Это акт любви, акт творчества, потому что любовь — это творчество, конечно. Только так можно сделать что-то стоящее. Опять же я могу ошибаться. Для меня личностное включение необходимо. Я расстаюсь с актером, когда этого не происходит. Так довольно редко бывает, но бывает. Если у него что-то не получается, но он готов, то мы будем идти до конца. А если он закрыт, отношения заканчиваются. В одном интервью вы сказали, что каждая встреча не проходит бесследно как для вас, так и для другого человека. За последнее время был ли такой человек, который на вас повлиял? Любой человек влияет — и вы на меня влияете сейчас. Во-первых, какие-то люди в тебе живут постоянно, они не уходят никуда, ты с ними находишься в диалоге. Люди, которых уже нет в жизни, все время с тобой разговаривают. Во мне постоянно живет мой учитель, я все время думаю, что бы она подумала, как бы она сказала. И так почти каждый день. Идет такой поток, не то чтобы я сел и специально стал о ней думать. Это, кстати, проблема, потому что каждый день репетиции, репетиции, репетиции — перестаешь что-либо соображать, видеть. Если очень внимательно относиться к жизни, там всё есть. Память, может, одно из самых важных свойств человеческих. Эмоциональная, психическая память. Все, что мы делаем, находится внутри нас. Вот еще про «Чайку» история. Там есть посвящение Караваевой. Двенадцать лет назад я прочитал статью (не помню, в какой газете) про Караваеву. Никакой еще тогда мысли про спектакль у меня не было. Просто в памяти все перерабатывается, как в желудке, а потом вот таким продуктом выходит. Мне тут посчастливилось, я был в Берлине буквально на днях, посмотрел пять спектаклей. Под сильнейшим впечатлением нахожусь от удивительной театральной атмосферы. Что-то невероятное, как они смотрят спектакли. Это фантастика. Может, у нас так было в 70—80-х годах, сейчас уже нет. Какое-то полное погружение, оно так захватывает, ты чувствуешь, как они переживают, как топают ногами, если им нравится. Немцы не дарят цветов артистам — не понимаю, хорошо это или плохо. Я был на премьерном спектакле Херманиса «Евгений Онегин». Замечательный спектакль, и нет цветов. Но потрясающе смотрят, не могу даже найти аналогию. Восприятие — это то, чему должны учить актеров и вообще любого творческого человека. Умению любить и попадью, и свиной хрящик. Умению любить, мне так кажется. «Чайка» отличается от других ваших спектаклей тем, что в ней есть какая-то подвижность. Внутри спектакля происходят изменения. Вы действительно продолжаете над ней работать? Я не бросаю спектакли по возможности, потому что спектакль как песочная горка: раз — и нету. И театр вообще, и спектакль в частности. После всех спектаклей мы делаем разбор, мы уходим в час ночи из театра. «Чайка» отличается тем, что я в ней ничего не меняю. В других спектаклях меняю многое. Давно не трогаю «Ричарда», а во всех других часто меняю. Мне кажется, это необходимо. Спектакль растет, развивается, у него какие-то болячки открываются, их надо лечить. Чтобы он окончательно не зарос, его надо стричь иногда. Может, это пафосно звучит, но я стараюсь обращаться со спектаклем как с живым человеком. А в «Чайке» я ничего не меняю. Перед каждым спектаклем мы проходим первый акт. Он очень важный, и я знаю, что, если этого не случится, актеры будут страшно нервничать. Мы собираемся в три часа, чтобы не было ощущения, что мы просто играем спектакль. Очень многое зависит от настроения, с каким мы приходим на сцену, от зала. Мы сидим и смотрим на лица, смотрим, какие тут люди, и уже в этот момент начинает что-то формироваться. Поэтому в «Чайке» заложена открытая структура, там разломана линейность, ее нет, система разомкнута. За время репетиций кто-то совсем хорошо в этом научился плавать, кого-то еще заносит. У нас есть традиционная школа психологического театра, которая очень конкретна. Я совершенно не против нее, но нас так учат, что все выстраивается в очень конкретном конфликте, прямом, линейном: один убегает, другой догоняет. Здесь, в «Чайке», совершенно другая история, размытость. Вчера, например, во втором акте вдруг я слышу интонации из каких-то других спектаклей — конкретно бытовые интонации. Мы долго не виделись, многое забыли, не успели что-то обговорить. Но вчера-то говорили на разборе про небытовой конфликт, ведь у них конфликт с чем-то другим... Тут возникает совершенно иная природа. Зритель, может, этого даже не замечает. Фантасмагория в конце второго акта на самом деле есть уже в его начале, а это не всегда получается, вчера вот не очень получилось. Но если фантасмагория там не начнется, она не вырастет к концу второго акта — уйдет интонационное движение, когда актеры уже в начале должны знать, к чему они придут. И в то же время не знать — вот это хитрость такая. Конечно, актер должен это уметь и любить. Есть современный актер, который всегда сохраняет импровизационное самочувствие, способен на это и не боится свободы. У всех разные подходы, но цель одна — создание какой-то живой жизни. В «Чайке» сцены повторяются по нескольку раз — это изначально так предполагалось или так получилось? Нет, это процесс. Все, что происходит с того момента, как только ты себе сказал, что будешь делать, и до того момента, пока спектакль не закрыли, — это единое жизненное поле. Актер уходит, приходит, любое изменение в репетиции отражается на спектакле. Который не конструируется — я глубоко в этом убежден, — а рождается и делается. Поэтому мы так любим этот процесс. Если у меня нет личной заинтересованности, я не могу ничего делать, для меня это превращается в каторгу. Я один раз в Корее повторял «Войцека», первый мой спектакль в профессиональном театре. Сорок пять дней я мучился страшно, потому что не мог найти нового ключа, просто тупо делал работу. Это была пытка, скука смертная! Если нет ощущения, что ты прошел путь, все превращается в бессмыслицу. Ведь каждый раз, когда ты начинаешь работать над какой-то пьесой, ты входишь в огромный новый мир. Мне вот говорили: зачем ты взял «Калигулу»? Взял, потому что ничего не понимал в этой пьесе. Но чувствовал какую-то энергию... Когда я был маленьким мальчиком, мне попалась эта пьеса, я прочел «Калигулу», и что-то меня зацепило... Я сидел-сидел на подоконнике пятого этажа, и что-то со мной происходило. Вот и начинаешь потом разбираться, что же это было с тобой. Я же делал «Чайку» в Корее за два года до этой, но там был абсолютно другой спектакль, оттуда здесь только корейская песня, но ее не было там. Я все как бы несу в рюкзаке. Извините за интимность, но так получилось, что у меня умерла мама, перед тем как я должен был делать спектакль в Корее, и там спектакль был про взаимоотношения мамы и сына. Там темы театра, темы искусства вообще не было. И музыки, кстати, не было. Я не сознательно это сделал, я имею в виду свой рассказ про маму. Просто не мог иначе, поэтому тот спектакль был про другое, и финальная мизансцена получилась, наверное, неправильная, как я сейчас понимаю. А может, и правильная. Там Треплев стрелялся на глазах у матери. В огромной пустоте — это был оперно-драматический театр невероятных размеров — Аркадина бежала на этот выстрел, чего вообще нет в пьесе, там прямо противоположный смысл. Она брала Треплева на руки и орала как резаная. Это неисчерпаемо все. Честно скажу: мы по сравнению с Чеховым пигмеи. Как можно это написать... Как можно написать пьесу «Три сестры», да еще в таком возрасте... Страшнее истории просто нет. Можно резать, убивать, отрывать ноги — это все чушь собачья. Если хороший спектакль, как это страшно! И в то же время он дает тебе что-то еще. Этот парадокс там заложен — он тебя уничтожает этой правдой, и в то же время там есть такая энергия жизни! Чего вы боитесь, если боитесь? Вдруг — ничего? Нет, я боюсь многого. Ух ты... Как-то хочется красиво сформулировать, и не получается. Я на самом деле очень трусливый человек. Я боюсь уставать. Я боюсь, что страх меня может победить. Ну... болезней всяких боюсь, как все. Я боюсь, что будет что-нибудь ужасное в стране, я боюсь этого физически, в физическом смысле. Потому что могут разрушить мой мир, отнять у меня возможность делать этюды. Я не хочу этого, не хочу, чтобы мне что-то мешало, потому что это единственное, что приносит мне удовольствие. Я ничего другого не могу, и это тоже один из страхов: я должен понимать, что ничего другого не могу. И я хочу быть открытым, честным. И самое дикое — не могу про это не сказать — самое дикое, когда люди вашей профессии начинают судить тебя не по законам профессии, не по законам сердца, а по каким-то своим вкусовым пристрастиям и оскорблять тебя. Я много раз через это проходил! Мы все живем в демократическом обществе, но это такой экстремизм: видеть в человеке, который сидит напротив тебя, не человека, который изначально тоже хочет, чтобы было хорошо, а врага, — это что-то ужасное. Существует какая-то глобальная проблема в наших головах, я не знаю, как это изменить. У нас внутри у всех экстремизм, нетерпимость дикая. Я много сталкивался с этим, и в связи с «Чайкой» тоже. Иногда невероятные вещи слышу, просто подлые. Все старые пьесы написаны про любовь мужчины и женщины. А сейчас получается, что это почти неинтересно... Ну, в «Чайке» все про любовь, конечно, про любовь. Без любви вообще ничего невозможно, все строится на этом. Это единственная энергия, которая двигает жизнью. И ее отсутствие тоже. Может быть, отсутствие любви даже больший мотор, больший двигатель, чем ее присутствие. Я боюсь потерять чувство отсутствия любви, потому что оно дает мне силы. Красиво! Классная формулировка. Формулировка — очень сложная вещь, это и театральная проблема тоже. Артист говорит: «Ты сформулируй, а я сделаю». Во-первых, это самообман, что я сформулирую, а ты сделаешь. Потому что эта формулировка дается благодаря каким-то огромным усилиям, и если ты не проходишь через эти усилия, то ты не сможешь сделать. Иначе ты становишься пустышкой, куклой. Ты должен пройти этот путь, и тогда ты становишься соавтором, иначе ты исполнитель. Так тоже может быть, я совсем не против, но это другой путь. Процесс, репетиция — это такое размышление вслух. Ты пытаешься сформулировать, найти во время репетиции какой-то корень. Собственно говоря, репетиция и есть попытка сформулировать в течение четырех часов одну ситуацию или одну мысль. Как сейчас — я начинаю что-то вытаскивать из себя и понимаю, что все вопросы взаимосвязаны, а в итоге мы пришли к этому, наверное, спорному размышлению про отсутствие любви. Вероятно, с ним можно не соглашаться. Но я вдруг понял, что я, как ни ужасно, боюсь потерять это ощущение. Мне кажется, люди по существу своему романтичны, но иногда мы эту романтику загоняем внутрь. Мне кажется, что человек связан с ветром, со снегом, с природой, с весной. Знаете, Блок замечательно сказал: романтизм — это удесятеренное чувство жизни. По-моему, фантастическое выражение. Потому что хочется жить, хочется чувствовать. Кстати, это тоже один из моих страхов — потерять способность воспринимать, чувствовать. Рано или поздно наверняка это настанет. А может, и нет, черт его знает, посмотрим. Собираетесь ли вы ставить пьесы современных драматургов? Собираюсь. Не знаю, буду или нет, но собираюсь. Из того, что я читал, мне нравятся Сигарев, Вырыпаев. Но Вырыпаев — это планета самостоятельная. И совсем недавно открыл для себя погибшую трагически девушку по фамилии Яблонская и совершенно влюбился в ее пьесы. Это ужасная, невероятная потеря. Прочитав ее пьесу «Язычники», испытал потрясение — может быть, сравнимое с впечатлением от «Утиной охоты» Вампилова. Но я очень боюсь испортить пьесу, потому что там все-таки какой-то другой язык. Странная штука. Обычно я не боюсь: не знаешь — ну и хорошо, не важно, потом узнаешь; мы все когда-то делаем что-то в первый раз. А здесь страшно испортить, потому что у нее какое-то другое восприятие театра, язык другой... А может, и ничего, не знаю... Во всяком случае, открытие такое серьезное. Там такая правда у этой девочки, у Кристины. Какая-то подлинная вера, сила... Не знаю, меня очень это срубило. Так грустно, что Яблонская погибла. Можем ли мы вам чем-то помочь?! Ну, кроме честного исполнения наших театроведческих обязанностей? Я пришел к вам, хотя вообще-то не люблю все эти разговоры, потому что мне было интересно на вас посмотреть. И еще потому, что почувствовал какую-то очень положительную энергию. У меня ведь только один инструмент — интуиция, другого просто нет. Я, может, пафосно скажу, но хочется, чтобы мы жили все-таки в каком-то одном поле. Внимание людей вашей профессии невероятно важно. Когда вам говорят, что нет, не верьте! Конечно, когда в тебя плюют, ты ничего другого сказать в ответ не можешь. Это вообще пережить сложно. Но когда режиссер знает, что его любят люди, которые смотрят спектакли и пишут о нем; что уважают его и понимают, — это очень сильно помогает, правда. Литзапись Анны Банасюкевич 11декабря 2012
Administrator: ЗДЕСЬ ЗОЛОТАЯ МАСКА 2012 программа фестиваля ... 27 марта 2012 КОНСТАНТИН РАЙКИН. ВЕЧЕР С ДОСТОЕВСКИМ Театр «Сатирикон» , Москва 19:00Театр «Сатирикон» ... 31 марта 2012 ЧАЙКА Театр «Сатирикон», Москва 18:00Театр «Сатирикон» ... (другие спектакли фестиваля - по ссылке)
Administrator: gala-spb.livejournal. (фрагмент) Родилось у меня следующее утверждение – Чехов требует избыточности. Как перегружена бутусовская «Чайка» - цветы, трюки, музыка и пение, любовные трагедии и театральные провалы. Как была изощренна додинская «Пьеса без названия» - вода и песок, три плана декорации, джаз и фейерверк, выстрелы и натуралистические фуршеты. «Скрипка Ротшильда» у Гинкаса избыточна по другому – там не просто каждая фраза разбита на слова, но и каждое слово разломано на несколько частей. Желание избыточности интуитивно, так выражается внутреннее ощущение того, что Чехов вовсе не однозначен, что за простыми привычными словами, течением обыденной жизни, провинциальной скукой таятся бездны смыслов и чувств, что глубины, на которые можно опуститься, неисчерпаемы, а проявляющиеся понимания жизни – нескончаемы. И стремясь выразить эту множественность режиссер прибегает к внешней избыточности. Это не так просто, как кажется – множество элементов, которые порождают избыточность, надо не просто придумать, с ним нужно совладать (м.б. поэтому у Ю.Н. не получился «Иванов»).
Innamorata: Несколько новых фотографий с open-space
Локоны: twitter Бутусов бог! Дровосекова танцует как богиня, а Сатирикон божественный театр. Чайку смотрела бы вечно.
Administrator: Фрагмент разговора на форуме Театральной афиши в контексте последних постановок Бутусова и богомоловского "Лира" я перепощу в здешнюю тему "Мерцающих разумов". На этот раз "мерцаем" не мы - но прерывистое свечение интересное. Здесь - только маленький фрагмент, касающийся "Чайки": ...В Сатириконе использовал уникальные возможности труппы. Речь шла о личных режиссерских спектаклей для самих постановшиков,без оглядки на публику.Чайка вышла в итоге универсальной и зрители кто понимает в большей степени в восторге,будет лететь она дальше или не будет не важно и режиссер сказал что хотел и мы получили удовольствие и в историю театра вошел однозначно...
Administrator: ЗДЕСЬ Новая сатириконовская «Чайка» уникальна. Театральный абсурд Бутусова выворачивает наизнанку чеховские смыслы и судьбы, оголяет масштаб балагана под названием жизнь и буквально за руку выводит на авансцену трагедию. Актерскую, разумеется, чью же еще. Юрий Бутусов — режиссер с ярко выраженным собственным гротескным почерком. Однако в новом спектакле он умело присовокупляет к своему еще и почерки культовых режиссерских фигур вроде Эймунтаса Някрошюса или Эмира Кустурицы. И это неплохо: Чехов от эдакого хулиганского бесчинства аллюзий только выигрывает. Кроме того, мысль, которую Бутусов сделал основной, считывается отчетливее. Режиссер поставил спектакль о трагедии актерских судеб — вообще и в частности. Оттого то все герои знаменитой пьесы у режиссера — клоуны, незадачливые лунатики, блаженные с вытекающей слюной изо рта, веселые неунывающие недоумки или заигравшиеся в прим стареющие красотки. Хоровод из жалкой и одновременно трогательной актерской братии водится по сцене «Сатирикона» четыре с лишним часа. И все это время зритель испытывает какие угодно чувства, но только не скучные. Происходящее изобретательно донельзя. Бутусов мастер эксцентрики, он заигрывает с публикой, демонстрируя ей «разноплановость» своего Чехова. В первом действии, к примеру, дарит веселый цветной карнавал. На сцене — наспех сколоченные театральные подмостки с натянутой простыней вместо задника. На простыне черной краской нарисовано озеро, дерево и контуры Треплева и Заречной. Рядом деревянные кресты и длинные корабельные веревки (привет Някрошюсу), на которых шелестят лиственным шумом целлофановые пакеты. Наконец, появляется Нина Заречная в исполнении неподражаемой Агриппины Стекловой. Она, конечно, клоунесса, с гривой рыжих бесстыдных волос и охапкой каких-то до неприличия ярких цветов на голове. И сама как цветок, — глупая девушка, которая мечтает стать Звездой. Впрочем, за это любят. И еще как. Треплев в неожиданно ярком исполнении Тимофея Трибунцева испытывает к ней прямо-таки неистовую страсть. Когда количество и качество сценических поцелуев доходит до критической отметки, появляется Аркадина (Полина Райкина). Бесчувственная мадам с тонюсенькой линией губ и подведенными угольно-черным глазищами, похожа у Бутусова на ведьму. Она, без всяких сомнений, причина бед двух юных мечтателей, ей не нравится пьеса сына, она — критик «новых форм». Поверхностный спор об искусстве Бутусов переводит в экзистенциальную, почти что фрейдисткую плоскость. Недолюбленный ребенок, Треплев в присутствии матери превращается в бунтаря, почти Гамлета. В финале он даже попытается утопить ее в игрушечной ржавой ванне, будет криком кричать, что ненавидит и вообще «талантливее нас всех». Аркадина же оставит за собой право быть недосягаемой до конца. Она никак не отреагирует на потуги сына и не отдаст Заречной своего Тригорина (искрометно сыгранного Денисом Сухановым). В спектакле есть и еще одна любовь на разрыв аорты. Маша (роль длинноногой красавицы Марьяна Спивак), дочь управляющего Шамраева, влюблена в Треплева. С какими истошными воплями, нервом, наконец, безумием, играет она это свое несчастливое и по большей части придуманное чувство. В такой Маше нет ни капли традиционного бутусовского фарса. Спивак удается трагедия. Которую не спрячешь ни за веселеньким и нарядным действом, ни за разнообразной, по большей части балаганной музыкой. Сразу после первого действия задник игрушечной сцены рвет сам Юрий Бутусов. Стол с яствами и кладбищинскими цветами лихо переворачивает вдруг почувствующий себя ничтожеством Тригорин. Далее в театральной программе значатся выяснения отношений всех со всеми, появление невиданного персонажа «Девушка, которая танцует», выезд на причудливой коляске брата Аркадиной (Сорин появляется, держа в руке раскрытый зонтик с льющейся из пластиковой бутылки, прикрепленной к спицам). И сцена, когда скромный учитель Медведенко снимает с себя джинсы и чуть не насилует Машу, убеждая выйти за него замуж. В этой мясорубке из символов и метафор рождается истина: жизнь актера-сплошная неудача, а театр — чудовище, съест и переварить забудет. Ближе к финалу на сцене возникают белые-белые стены. Здесь, в стихийно возникшей «дурке» (точнее чеховской «запенде») заключены все действующие лица, и они точно не ведают, что творят. Бутусов выказывает чудеса самоиронии, когда прокатывает по сцене вагончик со всеми чеховскими героями, «сваленными» в раскоряку наподобие больших кукол. Затем они по нескольку раз разыграют сцены любовных признаний, еще чаще постреляют в чайку и в самих себя. Зачем Бутусову повторы одних и тех же мизансцен? Да еще и разыгранные разными актерами? По всей видимости, чтобы доказать, до какого исступления может дойти актер, чтобы верно сыграть роль. И режиссер, чтобы удивить бывалых театралов. Истеричная суета закончится как-то вдруг, — Треплев застрелится за кулисами. Под песни румынских цыган, оправдывая посвящение спектакля. Как выяснилось, Бутусов поставил его в память об актрисе Валентине Караваевой: которая в 23 года попала в автомобильную катастрофу, лишившись возможности играть и сниматься. Умерла она в нищете и забвении, играя Заречную в собственной квартире. Наталья Витвицкая
Administrator: Новые Известия Из интервью с Алексеем Девотченко Ну, вот недавно я посмотрел блестящий спектакль Юрия Бутусова. И казалось бы, при всей буффонаде, при всем бурлеске, который там есть, там такая боль! Что просто слезами обливаешься в какие-то моменты. Я знаю, что этот спектакль очень многие ругают и всячески подвергают обструкции, многие его не приняли: «Это не «Чайка»! Это не Чехов!» А мне кажется, как раз это и есть Чехов. Ставить Чехова как бытовую пьесу – это пошлость в высшей степени. Ставить как психологический театр – время другое, другие ритмы. А тема, которая есть во всех его пьесах, всегда остается вечной: тема одиночества, тема любви безответной, неразделенной, несостоявшейся.
Administrator: ЗДЕСЬ (немного полемики) Почему меня не волнует «Чайка» Бутусова? Потому что всё предъявленное не даёт нового содержание великой пьесе, в которой есть бездна и в которой, читая, можно обнаружить больше, чем увидеть в спектакле. Когда смотрел его, было ощущения виденного и слышанного, известного… Потому что «форма» многое напоминала. Можно пять раз по-разному повторить тот или иной эпизод, можно «выпустить» пять Нин, шесть Треплевых… Можно окрасить «кровью» всего Треплева, а можно его «покрыть коричневым… Можно выносить магнитофон, а можно мобильник, можно петь голосом Адамо, а можно Азнавура… Что может сделать талантливый человек с фантазией? Много. Но… «Открывается» ли при этом новое содержание. комментарий: с посылом "культура - другая культура" согласна. а мнение о "чайке" бутусова разделить не могу. я как раз после спектакля прониклась "чайкой" чехова и театром в целом. начала понимать, тогда как раньше, только чувствовала.
Administrator: http://twitter.com/#!/Stepanidushka/statuses/163546511815356416 увидев Чайку Бутусова в Сатириконе.,захотелось застрелиться вместе с Треплевым-Чехов грустно-мудр...Слишком!! (сохранены авторская пунктуация и проч.)
бельчонок: "Афиша"
полная версия страницы