Форум » Архив форума » Константин Аркадьевич Райкин, ЧАСТЬ 7 » Ответить
Константин Аркадьевич Райкин, ЧАСТЬ 7
Administrator: ЧАСТЬ 1 ЧАСТЬ 2 ЧАСТЬ 3 ЧАСТЬ 4 ЧАСТЬ 5 ЧАСТЬ 6
бельчонок: Довольно старенькое, но все же.click here В четверг исполняется 60 лет Константину Райкину, актеру, режиссеру, художественному руководителю театра "Сатирикон" и педагогу. На протяжении всего своего творческого пути Константин Аркадиевич неустанно доказывал, что он не просто "сын великого отца", а артист, наделенный ярким, самобытным талантом, способный привести в восторг миллионы зрителей. Райкин-режиссер - это человек, по-настоящему одержимый театром, ведь неспроста ученики зовут его "бесноватым", а "Сатирикон" - "театром строгого режима", сообщает РИА "Новости". Репертуар театра "Сатирикон" - это спектакли лучших театральных режиссеров эпохи. Постановки Романа Виктюка, Петра Фоменко, Валерия Фокина определили его суть и дух. Константин Райкин сотворил невозможное: вопреки законам московской географии он сделал бывший кинотеатр в Марьиной роще настоящим театральным оазисом. Сегодня "Сатирикон" - это аншлаги, неожиданные репертуарные повороты и жесточайшая дисциплина, про которую в театральных кругах ходят легенды. "Опоздать на репетицию исключено, немыслимо", - сказала в интервью телеканалу "Культура" актриса Наталья Вдовина. При этом художественный руководитель сам безукоризненно соблюдает правила, как и должно первому рыцарю в своем королевстве. "Он не потерял стремления учиться своей профессии", - говорит художественный руководитель МХТ Олег Павлович Табаков. Константин Райкин родился 8 июля 1950 г. в Ленинграде в семье Народного артиста СССР Аркадия Райкина. Он учился в физико-математической школе для одаренных детей при Ленинградском университете, обучался в классе с биологическим уклоном и все свободное время пропадал в Ленинградском зоопарке, делал самую черную работу, убирал за животными. По окончании школы он даже собирался поступать на биологический факультет Ленинградского университета, однако после выпускных экзаменов решил поступать в театральное училище. В 1967 г. он поступил в Высшее театральное училище имени Б.В. Щукина при театре имени Вахтангова и был зачислен на курс Юрия Катина-Ярцева. После окончания училища в 1971 г. Константин Райкин был приглашен Галиной Волчек в театр "Современник", где проработал 10 лет, сыграв за это время 38 ролей, в том числе 15 главных. Среди них: Валентин – "Валентин и Валентина" Михаила Рощина, Дэвид – "Как брат брату" Джейн Рейб, "Из записок Лопатина" Константина Симонова, сэр Эндрю Эгьюйчик – "Двенадцатая ночь", Гамлет – "Этюды по Гамлету" по Уильяму Шекспиру, Жан-Жак Бутон – "Кабала святош" Михаила Булгакова и др. В 1981 г. Константин Райкин перешел в Ленинградский театр миниатюр под руководством Аркадия Райкина. В 1982 г. театр переехал в Москву и стал Государственным театром миниатюр (в 1987 г. переименован в Московский театр "Сатирикон"). В этот период вместе с отцом он сыграл спектакли "Его Величество Театр" (1981) и "Мир дому твоему" (1984). В спектакле "Лица" Михаила Мишина Константин Райкин не только исполнил главную роль, но и выступил в качестве хореографа. В 1985 г. он сыграл свою авторскую программу "Давай, артист!..". В 1988 г., после смерти Аркадия Райкина, художественное руководство театром "Сатирикон" перешло к Константину Райкину. В том же году на сцене театра появляется спектакль "Служанки" Жана Жене в постановке Романа Виктюка, ставший событием в театральной жизни столицы. Спектакль имел огромный успех, среди многочисленных призов, полученных "Служанками" на международных фестивалях, – присужденный актерам приз "За виртуозность актерской игры" (фестиваль БИТЕФ, 1990). В начале 1990-х гг. Константин Райкин сыграл в спектаклях, поставленных режиссером Леонидом Трушкиным, роль Джорджа в спектакле "Там же, тогда же..." Слейда в Театре Антона Чехова и Сирано в спектакле "Сирано де Бержерак" Ростана (совместная постановка "Сатирикона" и Театра Антона Чехова). В 1994 г. он сыграл роль поэта и безумца Брюно в спектакле "Великолепный рогоносец" Кроммелинка в постановке Петра Фоменко. За эту роль Константину Райкину была присуждена Государственная премия РФ в области литературы и искусства 1995 года, а Ассоциация деятелей культуры "Музы свободы" вручила Райкину премию "Хрустальная Турандот" за лучшую мужскую роль. В 1995 г. состоялась премьера спектакля "Превращение" по Кафке в постановке Валерия Фокина (совместно с Творческим центром им. Вс. Мейерхольда), в котором Райкин сыграл роль Грегора Замзы. За эту работу он был удостоен национальной театральной премии Союза театральных деятелей РФ "Золотая маска". В 1996 г. Райкин сыграл роль Мэкки-Ножа в "Трехгрошовой опере" Брехта (реж. Владимир Машков). Его следующей актерской работой стала роль Жака в спектакле "Жак и его Господин" по пьесе Кундеры. За эту работу Райкин был удостоен премии Станиславского и премии "Кумир". В 1998 г. Константин Райкин сыграл главную роль в пьесе "Гамлет" Шекспира, поставленной известным грузинским режиссером Робертом Стуруа. Эта работа увенчалась большим успехом и у зрителей, и у театральной критики. Летом 1999 г. спектакль был показан в рамках театрального проекта "Гамлет – 2000" в Пловдиве (Болгария). В 2000 г. состоялась премьера моноспектакля Константина Райкина "Контрабас" по Зюскинду, работа в котором принесла актеру вторую "Золотую маску". В 2002 г. Константин Райкин сыграл главную роль в спектакле "Синьор Тодеро хозяин" по пьесе Карло Гольдони, поставленной Робертом Стуруа, за которую был удостоен премии фонда Станиславского "Московская премьера". В 2004 г. в "Сатириконе" Райкин сыграл роль Ричарда в спектакле "Ричард III" по пьесе Шекспира в постановке петербургского режиссера Юрия Бутусова, за которую получил третью "Золотую маску" (номинация "Лучшая мужская роль"). За этим последовали работы в спектаклях "Косметика врага" режиссера Романа Козака (роль Текстора Текселя), "Король Лир" в постановке Юрия Бутусова (Лир), за эту работу актер был удостоен четвертой Национальной театральной премии "Золотая маска", "Не все коту масленица" (роль Ермила Зотыча Ахова) и др. Константин Райкин много и успешно работает в "Сатириконе" как режиссер. Им поставлены спектакли "Геркулес и Авгиевы конюшни" (совместно со Школьником, 1988), "Маугли" (1990), "Такие свободные бабочки" (1993), "Ромео и Джульетта" (1995), "Кьоджинские перепалки" (1997), "Квартет" (1999), "Шантеклер" (2001), "Страна любви" (2004), "Смешные деньги" (2005), "Королева красоты" (2007), "Сиротливый Запад" (2007), "Синее чудовище" (2008), "Доходное место" (2003, 2009), "Тополя и ветер" (2009), "Деньги" (2010). В кино Константин Райкин дебютировал в 1969 г. совсем маленькой ролью в фильме "Завтра, третьего апреля…", снятом по мотивам рассказов Зверева, затем была небольшая роль судового кока в военной картине "Командир счастливой "Щуки". Известность же к актеру пришла после выхода в 1974 г. первого советского вестерна "Свой среди чужих, чужой среди своих" режиссера Никиты Михалкова, в котором он сыграл роль татарина Каюма. Широкую известность ему принесли роли в фильмах "Много шума из ничего" (режиссер Самсон Самсонов, 1971), "Труффальдино из Бергамо" (ТВ, режиссер Владимир Воробьев, 1976), "Остров погибших кораблей", (ТВ, режиссер Евгений Гинзбург, 1988), "Тень, или Может быть, все обойдется" (ТВ, режиссер Михаил Козаков, 1990). Помимо перечисленных кинолент Райкин снялся в фильмах "Комедия о Лисистрате", "Руанская дева по прозвищу Пышка", "Русский регтайм", "Стреляющие ангелы", "Простодушный". В 2001 году он сыграл роль Пуаро в телевизионном фильме "Ошибка Пуаро" по роману Агаты Кристи "Убийство Роджера Экройда" (режиссер Сергей Урсуляк). С 2001 г. Константин Аркадьевич руководит курсом в Школе-студии МХАТ (профессор Школы-студии МХАТ). В 2005 г. состоялся первый выпуск студентов актерского факультета – курса Райкина. Визитной карточкой молодых артистов стал дипломный спектакль "Страна любви" по пьесе Алексея Островского "Снегурочка", который вошел в репертуар театра. С этими же молодыми артистами Райкин поставил спектакль "Азбука артиста", класс-концерт с подзаголовком "Так мы учились", в котором он сам принял участие. В 2009 г. состоялся второй выпуск студентов его курса. Несколько артистов этого выпуска также пополнили труппу театра. 1 августа 2010 г. под руководством народного артиста России Константина Райкина в Карловых Варах (Чехия) открывается Международная школа русского театра. С 1975 г. Райкин является членом Союза театральных деятелей России. С 2001 г. – член Совета при президенте РФ по культуре и искусству. Деятельность Константина Райкина отмечена многими профессиональными и государственными наградами. В 1985 г. ему было присвоено звание Заслуженного артиста Российской Федерации. В 1992 г. он был удостоен звания Народного артиста Российской Федерации. Он – лауреат Государственных премий РФ (1995, 2002) в области литературы и искусства, лауреат театральных премий: премии Ассоциации деятелей культуры "Музы свободы" "Хрустальная Турандот" (1995), Международной премии К. С. Станиславского (1998), премии российских деловых кругов "Кумир" (1999), премии Фонда им. К. С. Станиславского "Московская премьера" (2002), театральной премии "Чайка" в номинации "Маска Зорро" за роль Ричарда III, премии "Триумф" (2008), четырежды лауреат Национальной театральной премии Союза театральных деятелей Российской Федерации "Золотая маска" (1995, 2000, 2003, 2008). В 2000 году Константин Райкин был награжден орденом "За заслуги перед Отечеством" IV степени, а в четверг президент РФ Дмитрий Медведев наградил его орденом "За заслуги перед Отечеством" III степени.
Administrator: Отсюда Константин Райкин и Владимир Войнович посетят Таганрог Десант известных писателей и актеров высадится в Таганроге 15 мая. Столичные деятели литературы и искусств прибудут на VI международный Чеховский книжный фестиваль, который пройдет в городе с 15 по 18 мая. В администрации города сообщили, что в церемонии торжественного открытия примет участие художественный руководитель Российского государственного театра «Сатирикон», профессор школы-студии МХАТ Константин Райкин. Плеяду литераторов, которые ожидаются в Таганроге, возглавляет «отец» солдата Ивана Чонкина Владимир Войнович. В списке приглашенных – поэт, переводчик и издатель Максим Амелин, член жюри «Русского букера» и НацБеста Николай Александров, детские писатели Андрей Усачев, Алексей Шевченко. Ну, а первым мероприятием в фестивальной программе станет открытая лекция-семинар для преподавателей литературы «Школьная программа в новом прочтении». Ее проведет доктор педагогических наук, известный общественный деятель, разработчик и автор адаптивной модели школы Евгений Ямбург. Организаторы обещают, что практически все литературные знаменитости современной России будут доступны для общения с рядовыми книголюбами и почитателями их таланта. Запланированы встречи с писателями, лекции, даже завтраки и ужины с литераторами. А 16 мая с 12:00 до 12:40 состоится общая автограф-сессия перед зданием ЦГПБ имени Антона Чехова (ул. Греческая, 105). В ней примут участие все писатели – участники фестиваля.
Administrator: Отсюда (По ссылке - еще фотографии) Константин Райкин отметил в Риге 100-летие отца Вчера на сцене Рижского русского театра им. М.Чехова выступил художественный руководитель московского театра «Сатирикон» Константин Райкин с моноспектаклем «Любимый. Отец. Профессия. Поэзия», посвященный 100-летию его великого отца Аркадия Райкина. Райкин-младший уже заявил: было бы неплохо открыть в Риге музей Аркадия Райкина.
бельчонок: Завтра в Таганроге горожане смогут пообщаться с актером Константином Райкиным и писателем Владимиром Войновичем click here Завтра,15 мая, в Таганроге горожане смогут пообщаться с актером Константином Райкиным и писателем Владимиром Войновичем. Они приедут в донские края на VI международный Чеховский книжный фестиваль, который будет проходить в городе до 18 мая. В рамках мероприятия запланированы творческие встречи с писателями, а также выставки и автограф-сессии с известными гостями фестиваля. Также в Таганроге ждут детского писателя Андрея Усачева и поэта Максима Амелина.
Administrator: Отсюда По ссылке много фотографий Константин Райкин в Туле: «Спорить с режиссером нельзя» На спектакле-встрече «Самое любимое» народный артист России Константин Райкин два с половиной часа без антракта держал внимание публики. Туляки, собравшиеся в Тульской областной филармонии на встречу с любимым артистом, вздохнули в начале — и смогли выдохнуть только в конце. Константин Райкин рассказывал о себе, о своей семье, о своем знаменитом отце, рассуждал о профессии. А потом читал стихи — не специально подобранные, а самые любимые, которые, как признался он, «выучились за жизнь»: Д, Самойлова, Н. Заболоцкого, Н. Рубцова, О. Мандельштама, конечно же, А. Пушкина. — Послушание — одно из профессиональных качеств актера. Спорить с режиссером нельзя: он командир, я делаю только то, что предлагает он. Артист — искусство исполнительское. Более того, режиссера надо любить, как мужчину любит женщина, которая ему отдана. Так устроен современный театр, — сказал в интервью «Молодому коммунару» Константин Райкин. Полностью интервью с Константином Райкиным читайте в ближайшем номере «Молодого коммунара».
Administrator: Отсюда Есть видео и фотографии Константин Райкин в Туле: Я мягкий и добрый. Но могу и башку оторвать! Константин Райкин приготовил для туляков сложную программу – почти два часа на сцене областной филармонии звучали стихи. Как определить молодость души? Сейчас считается, что через восемь минут после начала выступления зритель перестает слушать и внимание его рассеивается. А чтобы вернуть его, нужно показать картинки, слайды, спеть, станцевать, сходить в зал, а потом опять вернуться к прозе и стихам. Тульский зритель готов воспринимать высокое искусство и без заигрываний и уловок – был бы на сцене настоящий Артист! И Константин Райкин это почувствовал и оценил: «Вы – хорошие зрители! Я предложил вам сегодня очень сложную, многожанровую программу. Вы быстро переключались от смеха к слезам – а это говорит о молодости души. Пожилые душой не могут быстро переходить из одного состояния в другое, а молодые – могут!» Перед концертом корреспондентам «Слободы» удалось пообщаться с Райкиным. Он действительно очень невысокого роста, но такого сильного обаяния и шарма! Не зря говорят, что в него безумно влюблялись самые красивые женщины. Спокойный, ироничный (на просьбу сфотографироваться в полный рост отвечает: «Что я за Петр I, чтобы меня в полный рост фотографировать?»), глубокий, интересный собеседник. Чтоб жлоба проняло! – Я хочу, чтобы после спектакля зритель «поумнел сердцем», как бы это пафосно ни звучало. Я хочу, чтобы люди внутренне раскрыли рты, чтобы было интересно, захватывающе. Я не люблю, когда уходят со спектакля, считаю, как раньше писали в гастрономах – «покупатель всегда прав» – то есть всегда прав зритель. И если я его не «пристегну» эмоциями – это моя вина. Но за годы работы я научился делать так, чтобы на концерте «проняло» даже жлоба! Театр строгого режима – Я играю у других режиссеров – в своих спектаклях не играю никогда. Актер я покладистый, выполняю все, что задумал режиссер. Вообще на сцене без режиссера артист даже глазом не поведет. Хороший артист – тот, кто быстрее и лучше сделает предложение режиссера «своим», создаст впечатление, что он все сделал сам. Я добрый и мягкий человек, но темпераментный, эмоциональный – может, поэтому «Сатирикон» иногда называют театром строгого режима. Ведь без строгости ничего не сделаешь. Да, актеры должны любить, уважать руководителя, но должны еще и бояться его! Я мягкий и покладистый, но могу и башку оторвать! Самое любимое …Константин Райкин был во фраке. Необыкновенная жестикуляция, богатые интонации, мощный голос. Зал слушал его, как он и обещал, «внутреннее раскрыв рот» – сколько культуры и тонкого юмора, стихов-«драгоценностей» было в программе «Самое любимое». Туляки узнали, как непросто давалась Константину жизнь с такой знаменитой фамилией: – Я из актерской семьи, если кто не знает! Я рос за кулисами, это место особое. -------------------------------------------------------------------------------- Как же я не любил, когда у меня спрашивали: «Ты, конечно, тоже будешь артистом?» Почему конечно? Почему буду? Я очень стеснялся фамилии, смущался, страдал, конфузился. -------------------------------------------------------------------------------- Я хотел быть пусть и небольшим, но отдельным числом! И вот увлекся биологией и с радостью думал: «Вся семья – артисты, а я буду биологом!» И действительно, Константин Аркадьевич уже почти поступил на биологический факультет, как вдруг решил попробовать свои силы в Щукинском училище. Он рассказывал про вступительные экзамены («Когда я первый раз прочитал дома перед зеркалом басню – имел у себя оглушительный успех!»), зал смеялся и беспрерывно аплодировал – действительно, такой талант наверняка смог поразить приемную комиссию так, что его пропустили сразу на третий тур! А потом Константин узнал, что Аркадий Райкин всегда хотел, чтобы сын стал актером. – Родители никогда внешне не влияли на меня, особенно в главных вопросах – где, с кем жить, работать, дружить. Я всегда принимал решения сам. Потом выяснялось почему-то, что я всегда поступал так, как они хотели! Папа в меня верил, любовно относился ко мне – актеру. Есть у меня воспоминание – когда я был 11-летним, папа попросил меня, показав на дорожку возле клумбы, изобразить человека, идущего по ней сначала в садик, потом в школу, институт, на работу, потом стареющего и, наконец, умершего. Я начал даже не с рождения, а с зачатия, прошел этот путь и уже когда лежал «мертвый», ждал одобрения от отца. Он мне ничего не сказал. Но я увидел, что он переглянулся с мамой, очень повеселел и оживился. Понравилось! В теории, сравнивать людей нельзя. Но на практике сколько раз я слышал: – Вот сын Райкина! – Сын? Где? – Да вот он! – Этот? Боже мой! Ужас!.. Сказать, что меня это очень радовало, нельзя! У папы красивое, благородное, доброе лицо – когда он снимал маску какого-то очередного отрицательного персонажа, лицо его просто поражало. Такое преображение! Со мной этот номер не проходил… Секрет открытой двери …А потом Константин Аркадьевич читал стихи для туляков и рассказывал о каждом авторе любопытные факты. – Специально эти стихи я не учил – они «выучились» за жизнь. Читал артист Давида Самойлова, очень проникновенно, зал застыл от удовольствия и полета. Но тут открылась со скрипом боковая дверь зала. Райкин тут же прервался: – Вот он, железный закон театра! Какое бы гениальное действо ни шло на сцене, как бы ни сопереживал зал, все равно нет ничего интереснее открывающейся двери! Зрители засмеялись, а действо продолжилось! Стихи Заболоцкого («поэт трагичной судьбы, наделенный способностью поднимать житейские обычные предметы до небывалой высоты»), Рубцова («легкие, но горькие»), Мандельштама («ювелирные слова, божественное косноязычие»), Михаила Донского («лучшие слова о любви») и Пушкина («он выше всех!»). Концерт завершился, и в благодарность за то, что, несомненно, «поумнели сердцем», туляки подарили Райкину искренние продолжительные аплодисменты. Из досье «Слободы» Константин Аркадьевич Райкин Родился 8 июля 1952 года в Ленинграде. 1969 год – дебют в кино, роль в фильме «Завтра, третьего апреля…». В 1971 году Константин Райкин окончил Щукинское училище. В 1971-1981 годах работал в театре «Современник». В 1974 году снялся в фильме «Свой среди чужих...», роль татарина Каюма принесла Райкину известность. В 1981 году он стал актером Государственного театра миниатюр. В 1987 году театр миниатюр переименован в «Сатирикон». А в 1988 году стал художественным руководителем «Сатирикона». Любит «водочку и русские пельмешки». Писатели: Достоевский и Пушкин. Житейские и актерские мудрости от Райкина Мы собрали для вас, дорогие читатели, высказывания Константина Райкина из разных интервью: Конечно, папа мне помог. Прежде всего тем, что меня родил. «Качество» родителей определяется атмосферой в семье. И способом воспитания, который к детям применяется. Мои родители воспитывали СОБОЙ. Когда моя бабушка на улице говорила – «это сын Райкина идет, пропустите его без очереди!», мне казалось, что я обкакаюсь от стыда. Папа, конечно, был каким-то фантастическим явлением природы, это гениальный артист. Когда я работал в «Современнике», отец никогда – я его попросил – не приходил на мои спектакли (зрители тогда смотрели бы на него, а не на сцену). Режиссура – наука о том, как сделать так, чтобы зрителю было интересно. И все! Остальные рассуждения от лукавого. Оригинальность не главное. Когда человек говорит «Я тебя люблю», это самая банальная и прекрасная фраза. Я сам по характеру ужасный самоед, человек, очень в себе неуверенный. Надо в каком-то напряжении держать коллектив, чтобы не расслаблялся, какое-то количество страха на коллег нагонять, потому что далеко на одной любви не уедешь. Я, наверное, сегодня не так популярен, как раньше, когда снимался. Но это мой выбор. И я совершенно из-за него не страдаю. Зато, как Колобок, мог бы составить список тех, от кого я ушел, кому отказал, начиная от Алексея Германа, все-таки великого режиссера, и заканчивая Спилбергом. Театр – это искусство актера на чистом сливочном масле. Тут сразу ясно – хороший перед тобой артист или дерьмо. В кино дубляж, монтаж, компьютерная графика, всякие фигли-мигли способны нас обмануть. Я очень некрасивый человек, не заслуживающий никакого внимания. А если чуть повнимательнее к людям относиться, то моя внешность, можно сказать, почти интересная, актерская.
Casi: Константин Райкин в Таганроге
Administrator: Фото Дм,Коробейникова
Administrator: Отсюда .................................. Samsung собрал международную команду факелоносцев, которые пронесут Олимпийский факел по территории Великобритании в ходе 70-ти дневной эстафеты. В команде факелоносцев из России – выдающийся российский пловец, четырехкратный олимпийский чемпион, многократный чемпион мира, звезда мирового спорта, а также олимпийский посол Samsung Александр Попов. Александр Попов. Другим факелоносцем стала известная теле- и радиоведущая, актриса и журналист Ольга Шелест. Чести пронести Олимпийский факел удостоился также Константин Райкин, руководитель театра «Сатирикон», знаменитый российский актер и режиссер. В команду российских факелоносцев также вошел директор музея-заповедника «Ясная Поляна» Владимир Толстой. Еще одним факелоносцем стал бизнесмен, популярный блогер и путешественник Сергей Доля. Он регулярно выступает в качестве волонтера, пропагандируя заботу о природе и окружающей среде. ................................................
Casi: click here Непросто быть Райкиным. Надо беззастенчиво пускать в ход обаяние. Заслуженный артист РСФСР, педагог, художественный руководитель театра "Сатирикон" Константин Райкин, совершенно беззастенчиво пуская в ход непобедимое обаяние, прилагая к нему цепкий и критический ум и большой талант, крепко взял в полон и буквально околдовал рижских зрителей. Два часа он на своем моноспектакле в Рижском русском театре им. М. Чехова "Самое любимое. Отец. Профессия. Поэзия" не давал нам "продохнуть" - мы все были там, на сцене, с ним... Я видела, КАК слушала его публика. Спасибо фонду Петра Авена "Поколение", организовавшему этот концерт. И ведь не сразу скажешь, что было более впечатляющим: воспоминания об отце, рассказы о жизни и советы мастера или стихи Давида Самойлова, Николая Заболоцкого, Николая Рубцова, Осипа Мандельштама, Пушкина. Родительский талант Рассказывая о своем детстве и юности, Константин Аркадьевич поражался, какой родительский талант был у его папы с мамой. У него создавалось впечатление, что он сам выбирает себе занятия в жизни - легкую атлетику, спецшколу с углубленным изучением физики, математики, химии и биологии, наконец, театральный вуз, хотя поступал в Ленинградский университет. А на самом деле это они, родные люди, умело направляли его по пути и жизни, и профессии. Трудоголизм - это он тоже почерпнул от отца. - Впервые в жизни я вышел на сцену с моноспектаклем именно у вас - в зале "Дзинтари", - делился он на пресс-конференции и со сцены. - Папа не без труда достал билет, а прослушав мой сольный концерт, сделал свое резюме: "Обязательно читай стихи на таких спектаклях. Этим ты задаешь такой верный тон, создаешь серьезную, глубокую основу всем твоим разговорам со сцены!". И дал еще несколько ценнейших советов. Хотя папа был нестрогим моим судьей - бывали и построже оценщики. Он меня как артиста просто любил. Относился ко мне гораздо проще в профессиональном смысле, чем я сам к себе... Лето в "Дзинтари" Мне было очень непросто вырваться сейчас на этот концерт - я очень повязанный с Москвой человек, во всех своих ипостасях. Моя актерская деятельность отдельно от театра "Сатирикон" сегодня очень дозированная. Но как не приехать в Ригу, ведь это для меня родные места! С детства меня сюда привозили родители. Мы ходили с папой на изумительные симфонические концерты в зале "Дзинтари", которые там тогда давали, - а папа был большим знатоком серьезной музыки. Моя творческая жизнь не единожды пересекалась с Ригой. Сразу после вуза меня взяли в театр "Современник", и я на заре своей молодости бывал у вас часто на гастролях. И потом постоянно к вам приезжал. Последний раз, кажется, с ныне покойным Ромой Козаком - мы играли у вас "Косметику врага". Почти как Моцарт - Когда ваш отец создал свой театр - ныне театр "Сатирикон", и вы там работали вместе с ним, это было трудно? - Мне никогда не было легко. Это слишком сложное дело, чтобы оно получалось легко. У бездарных людей - да, наверное, легко. Всякие легенды о моцартовской легкости - это абсолютная легенда, и я в это не верю. И правильно, потому что стоит углубиться в биографию Моцарта, осознаешь, что вся эта легкость, воздушность, хрустальность никак не могли создаваться легко. Кому-то просто удобно это так представить. И с папой мне было нелегко, и ему самому не было легко - он ведь был моцартовского дарования человек. Ему все давалось очень трудно. А уроков он преподать не мог - только гениально, потрясающе показывал, но это не годилось никому, кроме него самого. И я совсем другой актер, другой человек. Да все люди неповторимые. "Живущий - несравним", как писал Мандельштам. Жанр, в котором работал мой отец, назывался "Аркадий Райкин". Это какое-то его собственное изобретение. И он же его "закрыл". Когда праздновали его 100-летие, я, пересмотрев его миниатюры и спектакли, еще раз осознал, какой он гениальный артист. Ведь "эстрадный жанр" предполагает некий напор, чрезмерность, он махровый, нахрапистый, позволяющий как будто нарушать какие-то законы меры. А он работал мягкими красками и брал за горло мягкими кошачьими лапами. В его на самом деле стальных объятиях ты оказывался незаметно. Нельзя сказать, что это большая радость в жизни, когда ты всегда живешь "сыном Райкина". Никому не пожелаю такой радости. При таком гениальном отце - что делать? Это как плохая экология - либо застрелиться, либо привыкнуть и с этим жить. Я категорически не хочу пользоваться тем, что мне не принадлежит. Пусть это будет "маленькое число", но мое. Рискую показаться нескромным, но я уже в офицерском составе. У меня свой героизм и свои достижения. Мы с папой поделим наши достижения. Непобедимая любовь У отца было единственно верное отношение к делу - он жил профессией. Понятие дисциплины теряло смысл, когда речь шла о нем. Он по природе был таким - приходил в театр раньше всех, уходил позже всех, выходил на сцену после первого-второго звонка. Он работал все время, и пот и кровь для него были естественными. Как не стоит удивляться, что рыба проводит столько времени в воде, так не стоило и удивляться его образу жизни. Он не мог по-другому. Папа, выходя на сцену, испытывал острую любовь к зрительному залу. Это очень важно и является единственно верным отношением к зрителям. Это принципиально, но, к сожалению, не часто сейчас встречается. Между прочим, это то, что всегда ставил во главу угла Михаил Чехов, чьим именем назван ваш театр. Я очень часто сталкивался с тем, что к залу выходят с ненавистью и желанием его эпатировать, что ли. Или с равнодушием. Даже от очень крупных режиссеров порой слышу: "Мне все равно. Я разговариваю с Богом, а те, кто в зале, пусть слушают, если хотят". Мне это кажется ужасной гордыней и высокомерием, и вообще ложью. Мы-то, смертные и ничтожные артисты, должны понимать, что Бог - в зрителях, в каждом из них. Мы к Богу через зрителей обращаемся. А у тех прямо по вертушке на небеса связь... Современный театр вообще болен равнодушием и тем, что приходит к нам из Европы: очень агрессивным отношением к зрителю и желанием его выбить из благополучного состояния. Это понятная вещь, но это очень не по-русски, потому что у нас другая историческая картина. У нас театр занимается другим, практически противоположным. Традиция любви к зрительному залу, некое внутреннее светлое начало и желание принести зрителям добро мне кажутся очень важными. Мы стараемся продолжать эту традицию в нашем театре. Это то, что мы унаследовали от Аркадия Райкина. Папа наивно полагал, что театр может изменить жизнь, повлиять на власть и как-то помочь искоренить какие-то пороки. Он был горестным оптимистом. Сохранить оптимизм, будучи глубоким человеком, - это правильная дорога. И в этом настоящее мужество. Мы тоже стараемся в своем театре сохранить эту позицию. Но время совершенно другое, и порой почва очень трудно держит эту позицию - уходит из-под ног. - Думается, что ваша режиссура - продолжение вашей актерской работы... - Верное впечатление. Я занялся режиссурой, имея прочное основание, наработанное на актерской дороге. Будучи актером, имел дело с такими большими режиссерами, что мне вступить на этот путь было очень трудно. Я по природе самоед, и мне это было тяжело - я видел, что такое НАСТОЯЩИЙ режиссер, и понимал, что так не смогу. Но всегда думал о себе, что я артист и еще что-то. Меня всегда интересовало целое, и я всегда имел свой взгляд на то, в чем я принимаю участие как артист. Я могу пригласить любого режиссера в наш театр, но зову только тех, кто мне близок и с кем могу работать. Мне было хорошо с Робертом Стуруа, с наслаждением работаю сейчас с Петром Наумовичем Фоменко - было непросто его заполучить. Это целая наука, как привлекать режиссеров! Много лет назад я, договорившись с авиакомпанией, на полчаса слетал в Буэнос-Айрес, где ставил в театре тогда очень знаменитый Роберт Стуруа, чтоб он мне подтвердил, что 8 мая начнет репетировать у меня спектакль. И тут же улетел. Перелет туда-обратно занял 39 часов. Но после этого Стуруа не мог мне отказать. Режиссеры любят работать у нас. Это очень плодоносный театр - у нас всходит любое семя. И актерский коллектив у нас потрясающий. Они добровольно "сдаются в рабство". Ведь актер должен быть ведомым. А школы эстрадного мастерства у нас нет - эстрада сегодня больна отсутствием школы. Поэтому очень низкий уровень эстрадной культуры. Каждый варится в собственном соку. Даже очень талантливые люди не развиваются. Показывать себя - это абсолютному большинству из них кажется целью. А эта цель недостойная, мерзкая и пошлая. - А каким вам представляется музей вашего отца в Риге? Ведь он должен появиться? - Конечно, я этого очень хотел бы! Это надо подумать. Тут должна быть какая-то художественная идея. Газета "Вести Сегодня"(Латвия), № 55 от 15 мая 2012 г. Автор: Наталья Лебедева
Петя: Олимпийский огонь приближается к Лондону. До старта летних Игр в британской столице осталось чуть более месяца. За это время огонь пронесут через весь Туманный Альбион. Во вторник факел над головой подняли наши соотечественники, среди которых были пловец Александр Попов и народный артист России Константин Райкин. http://tvzvezda.ru/news/sport/content/201205301015-q383.htm
Administrator: От зрителя "Он такой... искренний!" Что-то я уже, конечно, видела в цикле передач "Один на один со зрителем", что-то читала, но... сегодняшний вечер-встреча с Константином Райкиным (моноспектакль-концерт "Своим голосом") в очередной раз заставил напомнить себе о том, что... я - счастливый человек. Собственно, мне кажется, это можно сказать о каждом из тех, кто присутствовал сегодня в "Сатириконе", потому что у нас есть возможность... со-причастности. Мне сложно объяснить свои эмоции от сегодняшнего вечера, потому что в любом случае они, конечно, будут субъективны, но тогда приведу лишь несколько фактов: ... Выйдя из здания театра, уже на улице, обнаружила, что пальцы моей правой руки... в крови - аплодировала в течение всего вечера - такое со мной впервые. ... 17-летний Сашка сказал: - Если честно, то у меня сейчас ощущение, что это - лучшее из того, что я видел... и в "Сатириконе" и... в своей жизни. ... Первое, что заметила 14-летняя Алиса, выйдя из театра: - Он такой... искренний! Именно... вот это вот "Он такой... искренний!" В какой-то момент вечера я заметила, что сижу, обхватив руками ногу (люблю сидеть в театре, сбросив туфли, если есть такая возможность), поджатую в кресле!... То есть, это не к вопросу о приличиях-неприличиях - простите, во всяком случае мой телефон никогда не звонит - раз пять до спектакля проверю - отключила ли, а своими поджатыми коленками я вряд ли кому-то мешаю в совершенно затёмнённом зрительном зале, но это вот ощущение какой-то совершенно домашней, в кругу очень близких людей обстановки - такого не припомню в театре никогда. - С ним совершенно обо всём забываешь!... - продолжает Алиса и я подхватываю, отвечая ей: - Именно!... Я ушла куда-то туда, к нему и, существовала уже в реальности тех вещей, о которых он говорит... Вместе с ним я смеялась, вытирая одни слёзы и тосковала - уже другие слёзы сдерживая... Он работает два с лишним часа на большой сцене, в большом зале - совершенно один!, без декораций, с минимумом света - у него есть только он и те, кто сидит напротив... И вот в эти два часа он в очередной раз - стал мне родным человеком, да и не только мне, думаю... Здесь вот тот случай, когда не то, что не возникает вопроса, но, кажется, само собой разумеется, когда зал потом в едином порыве аплодирует стоя - потому что ну иначе нельзя никак выразить свою благодарность человеку... Кто-то попытался его сфотографировать... - Не надо меня снимать!... Ну... мы же договорились!... =) Хм... Нет, этот народ - не победить!... =))) Не знаю никого, кто работал бы именно так. Никого. Потому что Райкин не только действительно хороший, настоящий актёр, но и - глубокий, искренний, светлый человек - через те же стихи, которые он выбирает - как в зеркале - отражается он сам, начиная в том числе и со своего собственного детства и, заканчивая надеждой на то, что... всё ещё будет... Этот человек выходит на сцену каждый раз, отдавая себя всего таким, сколько его есть на данный момент и - в этом его сила и преимущество изначально. И - на него же невозможно смотреть - он завораживает, затаскивает в свой собственный вихрь эмоций, рук, пальцев, глаз, голоса, текста и, в общем-то, он совершенно прав, говоря о власти над зрителем, потому что сегодня более чем когда-либо я ощутила эту своего рода магию человека, когда - да, я сижу, открыв рот, забыв о времени и - в театре, а не дома, поджав колено и, обхватив его руками... То есть, он возвращает в то состояние до-... хотела написать "до-жизни", имея ввиду до-взросление, но, на самом деле, в состояние как раз - жизни, когда мир ещё полон чудес из осколков цветных бутылочных стёкол, случайно найденных на дороге пуговиц и старых монет, когда глаза ещё видят, даже будучи закрытыми, когда каждое слово изречённое рождает массу реальностей - вот сегодня я была там, благодаря желанию лишь одного человека - быть как самому, так и провести по своим мирам всех, кто пришёл к нему в этот вечер... И да, честное слово, мне хотелось обнять его и сказать: "Вы очень хороший дядька!" Именно так. И, выйдя из здания театра, я увидела разноцветное небо таким, каким не видела его уже снова - давно и вот именно в такие моменты, когда выходя из театра я вижу Небо - мне кажется, что за сегодняшний вечер не только все присутствовавшие в зале "Сатирикона" стали хоть на два часа, но всё-таки - лучше (уж во всяком случае наши головы-мысли не были забиты повседневным мусором), но где-то и город стал всё-таки - чище... По дороге к метро Сашка заметил: - Я понял, что мне нужно многое прочитать... Собственно, я в очередной раз поняла о себе то же - и, как мне кажется, театр существует в том числе и для того, чтобы зритель выходил с такого вот рода пониманиями. Другой вопрос, что театр в данном случае выполняет не только своего рода просветительскую функцию, но и, как сказал в одном из интервью Райкин - делает жизнь ощутимее, "заставляет людей как-то в этом беге затормозиться и оглядеться..." Сегодня - один из лучших вечеров в моей жизни... Спасибо... Бесконечное спасибо за ещё несколько часов времени, собирая которое, в очередной раз понимаю - была...
Administrator: Здесь - полностью. ...Огонь Олимпа сам по себе зажигает людей – равнодушных к факелу точно нет. Ведь такая возможность – пронести символ Олимпийских игр выпадает раз в жизни. Хотя сам я ходил и постоянно удивлялся. Сначала меня удивила дистанция – каждый факелоносец бежит всего лишь 300 – 500 ярдов. Неужели ради такого расстояния стоило ехать за тридевять земель в Королевство? Ну хотя бы пару километров пробежать дали – думал я, пешком преодолевая подобные дистанции за пару минут! Но стоило, однозначно, – за эти полкилометра пробежки получаешь столько эмоций, будто пробежал целый марафон. Я к факелу не прикасался, конечно, но побегать тоже пришлось за героями дня, а потому, кажется, «заразился» эмоциями... ...У всех счастливчиков одинаково блаженное выражение лиц на финише. В такой момент к ним прекрасно подходит прозвище «торчки». Так ласково сами россияне прозвали факелоносцев. «Торчки» – сокращение от английского torchbearer (факелоносец). Константин Райкин «торчал» в маленькой деревушке в Уэльсе. Его высадили там, примерно, за 10 минут до прибытия факелоносца, который должен был передать ему пламя как эстафетную палочку. Высадили буквально на растерзание местным жителям. Картина маслом: на улице целая деревня. И все они от мала до велика смотрят на Райкина, как на пришельца или былинного героя. Но такое почти божественное почтение проходит быстро – перевешивает человеческое любопытство. Наверное, только за рубежом вопрос «а как вас зовут?» – не вызывает шока у актера. «Константин» – спокойно ответил валлийцам руководитель театра «Сатирикон»...
бельчонок:
Administrator:
Administrator: Отсюда Состоится заседание Совета по государственной культурной политике при председателе Совета Федерации. 14 июня состоится заседание Совета по государственной культурной политике при председателе Совета Федерации на тему: "Культурный атлас субъектов РФ: региональная диспропорция и пути решения". Откроет и проведет мероприятие председатель Совета Федерации В.Матвиенко. Участники рассмотрят проект нового ФЗ "О культуре в РФ", обсудят вопросы сохранения культурного наследия, создания единого культурного пространства на территории РФ. В мероприятии примут участие: - художественный руководитель театра "Ленком" М.Захаров; - художественный руководитель театра "Сатирикон" К.Райкин; - генеральный директор Московского академического музыкального театра им. К.С.Станиславского и В.И.Немировича-Данченко В.Урин; - генеральный директор Российской национальной библиотеки А.Лихоманов; - президент Государственного Исторического музея А.Шкурко.
Катюша: Радио Маяк (слушать по ссылке) 14.06.2012 18:00 Центральный комитет ТЕМА: Верховный совет АРСЕН: У нас в гостях Константин Райкин, добрый вечер. РАЙКИН: Добрый вечер. АВЕРИН: Добрый вечер, Константин Аркадьевич. Я вот с чего бы хотел начать, на фоне того, что происходит сегодня... РАЙКИН: Вы меня будете спрашивать что-то про политику? ЛАРСЕН: Нет, упаси господь. АВЕРИН: Зачем вас подставлять-то? ЛАРСЕН: Мы уже сами наелись. РАЙКИН: Не то, чтобы подставлять, просто мы таким образом ее очень рекламируем, как будто кроме нее и жизни нет, а это все-таки ошибочное ощущение. АВЕРИН: А я как раз про культуру. Возможно ли сегодня в условиях глобализации, вот такого огромного общества и таких противоречивых процессов, которые есть в области культуры, хотя бы сохранить такой свой островок, свою грядочку и там вот ее окучивать? Вот театр «Сатирикон», прекрасный, замечательный театр. Может ли театр «Сатирикон» жить мирно, счастливо своей вот такой совершенно изолированной жизнью, не обращая внимания на те ветры, бури или, наоборот, абсолютный штиль, который происходит вокруг? РАЙКИН: Однозначно не ответить, потому что я, конечно, бюджетная организация, но не могу я сделать вид, что совсем уж мы от этого не зависим. Конечно, зависим. Зависим и зарплатами, и рычагами, ну, я же должен пугать артистов, они же должны бояться потерять место, правильно? Значит, ну, какой-то рычаг, хоть маленький, или какая-нибудь видимость рычага должна же быть. Но все-таки, если уж совсем мало платить, совсем ниже приличий, так сказать, то, ну, а как воздействовать? На одной любви же не держится ни один коллектив творческий, не творческий. Понятно, не должен страх превалировать в этом странном блюде, которое там называется… как угодно его называть, может, даже демократия. Но страх должен быть какой-то... Быть отруганным, быть наказанным, быть выгнанным, правильно? А, если уж совсем, так сказать, ничего не несет тебе твоя работа, ну, это не правильно все-таки. ЛАРСЕН: Подождите, а как же страх, не знаю, не реализоваться, страх не прослыть профессионалом? РАЙКИН: Вы говорите о творческих интересах, творческих параметрах. Это, конечно, скажем так, очень важная, для кого-то идеально, если главная, но надо же быть реалистом, поэтому… Ну, короче говоря, я отвечаю на ваш вопрос. Конечно, совсем независимыми, к сожалению, быть не удается, потому что, повторю, мы государственное учреждение, мы бюджетная организация. При этом все-таки я не могу не признать, что это все-таки лучшее место на земле для меня, например. Я ничего лучшего не знаю, не хочу знать, более того, я его для себя создал вот таким, каким мог создать, но нигде лучше на свете мне не бывает, мне нигде так хорошо не бывает время от времени, как там. АВЕРИН: Знаете, я почему это спросил, потому что у меня такое ощущение, что у вас семейная традиция такая быть немножко на отшибе. Потому что то, что делал Аркадий Исаакович на сцене советской, это было все-таки тоже не мэйн-стрим, у него было свое отдельное место, близкое… РАЙКИН: Ну, понимаете, на отшибе, на отшибе… Он занимался все-таки делом очень опасным, скажем так, и даже более опасным, чем я, прямо скажем. АВЕРИН: Я даже, видите, я не пытаюсь как-то так не сказать, что лучше всех, хуже всех, опасней всех, не опасней, а все-таки это было такое совершенно отдельное место. И я когда хожу сегодня по московским театрам и прихожу, в том числе, и к вам в театр, я тоже понимаю, что театр «Сатирикон» сегодня, он все-таки так как-то не похож на основную массу московских театров и тоже, по-моему, это такая задача и ваша, чтобы было немножечко не так, как у всех. РАЙКИН: Нет, я скажу так, для меня, попросту говоря, это процессы позитивные и созидательные сильно преобладают над процессами разрушительными и деструктивными. Вот на сегодняшний день, и как и на вчерашний, в нашем театре, так мне кажется. Здесь все-таки процессы творчества сильно преобладают над всеми другими мотивами, так сказать. Все-таки творческое начало здесь побеждает. Я не уверен, что мне удастся это и дальше так выдержать, выдюжить и вообще продержать коллектив в таком балансе преобладания творческого и созидательного над разрушительным, но на сегодня я думаю, что это так пока что, да. Поэтому мне там хорошо, потому что я очень чутко отношусь, я очень реальный человек, я очень хорошо чую за версту, когда артисту становится не интересно репетировать что-то в театре или играть, потому что он в это время, или он иногда прямо словами это говорит, а, может, и не говорит, я по глазам, по энергии это чувствую, что он жалеет и досадует, что он сегодня занят в театре и в репетиции, а в это время мог бы заработать там какую-то кучку своих несчастных денег. Иногда они имеют неосторожность мне это высказать прямо, и тогда мы довольно быстро с ними разбираемся. АВЕРИН: А вы жестокий, что ли? ЛАРСЕН: То есть, резать, прямо не дожидаясь перитонита? РАЙКИН: Нет, ну, как, я же не буду наказывать сам себя, не то что пошел вон сейчас же, нет. За что-то я скажу и так, и так бывает. Ничего не жесткий, я просто нормальный руководитель как бы, я такой мягкий тиран, добрый очень, это точно, но я, как бы сказать, башку я оторву, когда надо. Ну, потому что, если этого ты не умеешь делать, конечно, в переносном смысле, так сказать, я тут… ЛАРСЕН: То есть, получается, что все-таки это баланс творчества и страха у артиста? РАЙКИН: Это баланс любви и страха, где любовь преобладает. И я сразу тоже чувствую, если человек просто из чувства страха и какого-то глупого такого чувства долга работает, такого вот, на страхе построенного, нет, конечно, я тоже это почувствую. Нет, все-таки у меня работают… во-первых, у меня работает большое количество и большинство моих учеников просто прямых, с которыми я имею возможность расстаться гораздо раньше, чем они обнаружит эти свои подлые качества. АВЕРИН: На втором курсе. РАЙКИН: На первом, бывает. Просто люди очень талантливые, но характер не годится. ЛАРСЕН: Нюх теряют. РАЙКИН: А и не было его, например, а я не заметил, а я его взял за талант, а к таланту еще в сопровождении для этой профессии обязательно нужен набор качеств характера просто очень определенных, а иначе театром нельзя заниматься. В кино, пожалуйста. ЛАРСЕН: А вам, как, ну, я не побоюсь этого слова, хозяину театра, есть, чего бояться, и этот страх, он стимулирует или, наоборот, как-то мешает? РАЙКИН: Есть, конечно, чего бояться, и очень много всего. Вообще это такая… ЛАРСЕН: Ну, пожарных и СЭС опустим, или они тоже достаточно страшные? АВЕРИН: СЭС это что? ЛАРСЕН: Санэпидемстанция. Коммунальные службы. РАЙКИН: Ну, если не СЭС, то ладно, но Гитлер ко мне однажды пришел в 1990-х годах просто, с фашистскими знаками, с челочкой, с усиками, просто Гитлер. Просто стук в дверь ко мне в кабинет, я открываю: а! А там стоит просто Адольф Иванович. ЛАРСЕН: А он хотел к вам в труппу? РАЙКИН: Да, он просто такой один, когда были в моде двойники. ЛАРСЕН: Ленин, Брежнев и Гитлер. РАЙКИН: Да, да. И так еще удивляется, что я там что-то на него большими глазами смотрю, удивляется, автограф стал у меня просить, ну, вообще, немыслимо, ну, такой паноптикум 90-х. Не понимал долго, почему я возмущаюсь, что, вообще. ЛАРСЕН: Так вот ваше… РАЙКИН: Показываться пришел. ЛАРСЕН: Раз уж вы запугиваете своих актеров, то, наверное, и вас кто-то или что-то запугивает? РАЙКИН: Я их не запугиваю, они просто прекрасно знают условия игры, так сказать. Той серьезной игры, которую мы ведем, и условия работы, вот и все. И они, в общем-то, конечно, не хотят, в основном, их нарушить. Иногда нарушают, иногда сами ко мне приходят, говорят: нет, все. Я понимаю, что я могу, ну, нет, все, они говорят, что я пошел, пошел сниматься, пошел работать в антрепризу. Хотя у меня снимаются все работающие, у меня очень активно снимаются. ЛАРСЕН: Отпускаете? РАЙКИН: Я их отпускаю тогда, когда это не противоречит интересам театра. А иногда это очень в интересах театра вообще, ну, в принципе. Ну, мне со знаменитыми артистами, которых я вырастил, разве не приятно работать? Хотя они публику собирают уже фактом своего присутствия на сцене. АВЕРИН: Да, но с другой стороны, знаете, тоже странная такая ситуация, когда стоит очередь в 20 минут, чтобы до Аверина добраться, до Максима, естественно, и ему букет вручить. РАЙКИН: Ну, это все фанаты, это нормально. Вон, у нас гораздо более странные вещи с футболом происходят. С Авериным это как раз я понимаю. Нет, я сам-то футбол смотрю с интересом. Просто я, к чему говорю, просто, так или иначе, хорошо, когда артист знаменит, и его встречают аплодисментами. Просто работа в театре требует определенной дисциплины, сниматься надо в свободное от работы в театре время, ну, это научаются делать дисциплинированные артисты. С тем же Максом, я скажу, что я никогда не чувствую, что он снимается, например. Я с ним репетировал, скажем, в течение полугода, спектакль делали, он вообще не уходит со сцены, ну, просто таких там три главных роли, и одну из них там играл, репетировал Макс. Потом я узнал, что, оказывается, он все это время ночью снимался. Никогда я этого не чувствовал. Но это какое-то удивительное качество такое, молодец. АВЕРИН: Может быть, у него удивительное качество, но я разговаривал с несколькими актерами вашего театра из разных поколений, что называется, тот же Максим Аверин, та же Агриппина Стеклова, мальчик, фамилию которого я сейчас не вспомню нипочем, из «Шапито-шоу». РАЙКИН: А, это Степа Девонин. АВЕРИН: Роскошный совершенно. РАЙКИН: Да, замечательный. АВЕРИН: И они в какой-то момент говорили мне даже не здесь, не в эфире, а за его пределами, одну и ту же вещь про то, да простят они меня, сдам, про то, как они нежно и уважительно относятся к вам и к театру, и когда, я подчеркиваю, разные поколения и разные жизненные установки, когда они знают тоже, что это что-то такое важное, самое важное их дело это «Сатирикон». РАЙКИН: А здесь очень важно просто быть с головой. А дело тут не в страхе, а в том, что театр - это место, где артист приобретает умение. В кино у него нет возможности приобрести умение. Он умение тратит, он его использует. А в театре есть возможность научиться чему-то новому. Поэтому театр вообще, на самом деле, артисту драматическому необходим. Потому что он здесь может пробовать, он здесь получает замечания, он разбирает долго сцену, он к ней примеривается, он пробует так, по-другому, по-третьему, по-десятому. То есть, здесь есть возможность накопления. Театр не дает известности, потому что это малая, так сказать, форма, в любом случае, даже при большом зале, это совершенно несравнимая аудитория по размерам с кино или с телевидением. Но стать мастером можно в театре, именно в театре. А в кино ты свое мастерство используешь. АВЕРИН: Показываешь. РАЙКИН: Да-да, вот именно. ЛАРСЕН: У нас в гостях Константин Райкин. Вы сказали о том, что бывает, что вот у человека есть талант, но нет каких-то необходимых качеств, которые помогут ему этот талант реализовать и, в общем, состояться на сцене. В одном из своих интервью вы сказали, что для вас очень важно, не знаю, правильно себя вести как бы, потому что все под богом ходим, и поэтому все ваши достижения в профессии - это еще и человеческие достижения. Но мы очень часто сталкиваемся с такой ситуацией, когда человек - гений в своем деле и изрядная сволочь. РАЙКИН: И злодей при этом. ЛАРСЕН: Да, просто не злодей, а сволочь в жизни. РАЙКИН: Нет, гений и сволочь - это несовместно, как сказал Александр Сергеевич. Нет, просто мы часто это слово употребляем, так сказать, и по делу, и не по делу. Мы гениальным называем в гастрономе что-то. ЛАРСЕН: Не совсем то. РАЙКИН: Ну да, там еду гениальной называем: гениальное вино, гениальное… И вообще люди театральные очень слово это сделали совсем расхожим, таким бытовым и повседневным. Я вам скажу так. Талант и даже большой талант и сволочь - вполне, к сожалению, совместимы. Гений - это все-таки другое, другая категория. Я думаю, что Александр Сергеевич был прав, гений - это высокодуховное понятие какое-то, это иное, это еще личностная огромная работа, проделанная над собой. Потому что рождаются, мне кажется, люди с талантами, гениальными задатками, но чтобы стать гением в полном смысле слова, это нужно проделать огромную работу по преодолению себя, это большая личностная работа, тяжелейшая, такой некий подвиг. И тогда со злодейством это действительно не совмещается. Это некий путь к богу, это вообще какое-то божественное понятие, гений. Во всяком случае для русской культуры, так мне кажется. АВЕРИН: А тогда вот смотрите, а в актерской профессии может быть человек гением? РАЙКИН: Да. АВЕРИН: Почему? Он не создает, в веках не останется. Ну, там музыка, литература, архитектура, живопись… Сиюминутно все. РАЙКИН: Да, в этом и трагизм. Нет, но я видел, знаете, я видел. Я вот тот редкий, я не знаю, глазной оператор, свидетель, Згуриди, который редких животных, наверное, вот так сказать, видит, засекает. ЛАРСЕН: Ну а поделитесь. Гений - это кто? АВЕРИН: А чем отличается гений-актер? Вот тогда что это? РАЙКИН: Ну, Смоктуновский был гений. Я вам скажу, Марсель Марсо был гений, Луспекаев был гений, Евгений Александрович Евстигнеев был гений. Я это говорю абсолютно как жертва (в прекрасном смысле) воздействия этого излучения. Я в течение ста спектаклей, например, у Евстигнеева в ногах лежал ночлежником при Сатине, спиной к залу, и подавал ему пельмешки там… Я потом встал, меня повысили, я стал татарина играть. "Современник" - это вообще, так сказать, для меня такая замечательная школа, это мой дом родной, я эту школу как бы для себя так ее закончил. Все, что возможно было взять, я взял и ушел. И мне кажется, я правильно сделал. Но это для меня родной дом. И там вот я встретил вот такого гениального артиста, гениального, просто гениального, который творил чудеса, он был волшебник! Волшебник был Луспекаев, волшебник был Олег Борисов. Я просто был свидетелем этого волшебства. Первый волшебник, которого я увидел в моей жизни, был, наверное, мой папа. Но тут я не чистый, конечно, зритель, я все-таки был очень заинтересован, я его любил, как это ни странно. АВЕРИН: Вот здесь можете мне поверить, по поводу Аркадия Райкина вы можете поверить мне. РАЙКИН: Да, да. А вот первый чужой… Ну, я сейчас смотрю его записи, которые, конечно, бледная тень того, что он делал в реалии, потому что экран и есть экран, он экранирует. Но все равно, он на таких мягких лапах к тебе подкрадывается и берет тебя за горло мягко, и ты не можешь выбраться. Мягкими красками он работает, зараза такая, вот как сказать, мягкими… Ну как, на эстраде же надо вроде как… А он как-то мягко, незаметно. Боже мой, как это… АВЕРИН: Ну, все, кто был на спектаклях в зале, это не забыть. ЛАРСЕН: А женщины? РАЙКИН: Да, да, конечно, конечно. АВЕРИН: И женщины, да. ЛАРСЕН: Я про гениальных. АВЕРИН: Женщина - тоже человек. РАЙКИН: Алиса Фрейндлих, причем, с раннего моего детства. Она, когда еще была совсем юная актриса, она играла Малыша в "Малыше и Карлсоне". Ой, боже мой! А как она играла "Варшавскую мелодию"! Я уже был взрослый. Боже мой, у зрительного зала, как по кнопке какой-то общей, начинали течь слезы перпендикулярно лицу, прямо как у клоуна. ЛАРСЕН: Смотрите, но ведь это очень так показательно, что вы называете людей взрослых. РАЙКИН: Не-не-не, я могу вам из фантастически одаренных назвать гораздо младше меня. Не-не-не, что вы, что вы… ЛАРСЕН: Просто принято считать, что вот тогда было: о, да, поколение… А сейчас нет… РАЙКИН: Не-не-не, ой, я не люблю этих разговоров, это для меня почти вражеские разговоры. Что вы? ЛАРСЕН: Есть шанс сегодня у человека стать гениальным актером? РАЙКИН: Абюсолютно, конечно, конечно. АВЕРИН: А у вас в театре есть гении? РАЙКИН: Ну, во всяком случае, у меня есть… ЛАРСЕН: Об этом нельзя говорить. АВЕРИН: Почему? РАЙКИН: Ну, наверное, да, потому что я не чистый, так сказать, я их очень люблю. А я уж не скрою, я вам скажу заодно, что я и себя люблю тоже. АВЕРИН: Правильно. РАЙКИН: О, абсолютно правильно делаю. Потому что, не любя себя, и как ты будешь любить других, интересно? Нет, будем говорить, конечно, про более, так сказать, длинные дистанции. Но, скажем, есть Марина Неелова… Хорошо, опять будете говорить… Великая актриса просто! ЛАРСЕН: Да. АВЕРИН: Великая. РАЙКИН: Ну, там опять поколение взрослое, скажем. А я из молодых назову, ну, моложе себя, Женю Миронова, например. Это совершенно выдающийся артист, просто выдающийся. Совсем не потому, что про него там пишут, не пишут. У нас пишут или не пишут по каким-то там другим причинам, подбрасывают потом, кого-то не замечают. А есть замечательные, фантастические девочки в театре у Петра Наумовича Фоменко, фантастические две сестрички Кутеповы или, например, Галя Тюнина, или Мадлен Джабраилова, или Полина Агуреева. Ну, они выдающиеся актрисы, просто выдающиеся, понимаете? Есть потрясающий Олег Меньшиков, понимаете, есть замечательный Сережа Маковецкий. Ну, я взрослых беру. Есть фантастический Володя Машков, который, по-моему, большой дурак, потому что он не занимается театром, а у него… его бог в театре видит, а он, дурак, не видит, что его бог видит в театре. ЛАРСЕН: Потому что все поклонницы его видят голым по пояс, обмазанным сажей, с автоматом на плече. РАЙКИН: Вот да, потому что у него какие-то мальчишеские девственные мозги, у старого дурака. Я его очень люблю, говорю об этом со всей любовью, и от этого с досадой. Потому что мало того, что он актерски фантастически одарен, фантастически! Он гениально играл в "Матросской тишине" этого еврея Шварца. Гениально! Так не играют молодые артисты вообще, понимаете, это что-то… галлюцинации какие-то возникают. А кроме того, он еще фантастически одарен как режиссер, причем по театральному, у него в театре только будет и может получаться. Есть, есть… ЛАРСЕН: У нас в гостях Константин Райкин. Вы сегодня были в числе свидетелей того, как решалась судьба культуры российской на ближайшее десятилетие. В числе свидетелей или в числе все-таки участников? АВЕРИН: Решающий голос был или совещательный? РАЙКИН: Ну, я не знаю. Я сидел, молчал, слушал внимательно. Там, кстати, почему это называется Совет Федерации Федерального собрания Российской Федерации? Неужели нельзя услышать ухом, что это чудовищно - так называть?! Неужели нельзя было по-другому назвать? АВЕРИН: Зато сколько букв золотых на фасаде. РАЙКИН: Да дело не в этом. А почему три раза повторяется это слово? Это же тавтология чудовищная! Это вот тоже к вопросу о культуре. ЛАРСЕН: Ну, Совфед и Совфед… РАЙКИН: Нет, я сидел, слушал, думал. Я же, так сказать, оптимист. ЛАРСЕН: Есть надежда у культуры на выживание в ближайшее десятилетие? РАЙКИН: Если судить по цифрам, которые государство на культуру отдает, нет надежды. А если знать все-таки мускулы отечественной культуры и ее, так сказать, способности все-таки к само… Как это называется? АВЕРИН: Самовыживанию, самовоспроизводиться. РАЙКИН: Да, воспроизведению и, так сказать, некоторым свойствам птицы Феникс, понимаете, то тогда надежда есть. И, конечно, она у меня есть, но, я бы сказал, вопреки тем цифрам, которые я вижу. Потому что, к сожалению, я очень, как сказать, я очень печалюсь от того, что отношение у государства к культуре очень легкомысленное и, мне кажется, просто неверное. АВЕРИН: А вот смотрите, в свое время был такой ярлык приклеен к сельскому хозяйству - "черная дыра". Помните, тогда? Вот сколько ни дай, все черная дыра. В общем, по большому счету, с точки зрения человека, который распределяет финансы, культура - черная дыра. РАЙКИН: Ну да, да. АВЕРИН: Потому что все время туда, значит, какие-то деньги сбрасываются, а обратно… РАЙКИН: А тут же обратно не приходят. АВЕРИН: А обратно только от Стаса Михайлова приходят, понимаете? А совсем даже не от Большого театра, не говоря уже про все остальное, включая там сельские библиотеки. РАЙКИН: Ну, в этом и есть мудрость или ее отсутствие, понимаете? АВЕРИН: А зачем тогда, зачем? РАЙКИН: Что? АВЕРИН: А зачем тогда вот культура сегодня, по большому счету? Зачем театр? ЛАРСЕН: Зачем вас вызывать на эти собрания? РАЙКИН: Ну, туда вызывать, я думаю, для того, чтобы, так сказать… Ну, может быть, кто-то наивно полагает, что можно что-то вот так… Я ведь там не первый день сижу, так сказать, не первый раз. Раньше я был, так сказать, при другом составе президиума. АВЕРИН: Совета Федерации… РАЙКИН: Да, да. Ну, довольно бессмысленно, к сожалению. Там очень умно и резко высказываются люди, иногда так интересно, я имею в виду из деятелей культуры, так иногда интересно, так серьезно и тревожно искренне, что я иногда просто брал эти стенограммы к себе домой, и у меня они есть. Потому что там, скажем, Владимир Толстой когда высказался, например, и я прямо это запомнил, потому что это так попало в меня и совпало с какими-то моими ощущениями, и еще было так точно сформулировано… И так было не раз. Да и я там пару раз высказался довольно резко. Но потом я понял, что это, так сказать, какие-то такие самовыявления, которые там и гаснут, и там, так сказать, и остаются, к сожалению. ЛАРСЕН: Но мы тратим триллион рублей на оборонную промышленность, и при этом вы говорите, что культуре как-то совсем чего-то мало остается. Может быть, приоритеты действительно пора по-другому расставлять? РАЙКИН: Нет, я вам так скажу. Я-то считаю, что за культуру нужно взяться срочно, вообще за мозги, за души нужно взяться именно из соображений национальной безопасности. ЛАРСЕН: Вот вы вообще понимаете, что вы сейчас говорите? АВЕРИН: Поясните. ЛАРСЕН: "Взяться за мозги и за души". Ведь возьмутся же. РАЙКИН: Да, да. ЛАРСЕН: Если возьмутся в масштабе вот в таком федеральном и централизованно, то, может, лучше и не надо? РАЙКИН: Нет, надо. ЛАРСЕН: Почему? РАЙКИН: Надо деньги давать, надо деньги давать, но по-цивилизованному это делать. ЛАРСЕН: Просто за медицину взялись, за образование взялись, и теперь все митингуют, все смущаются, пишут открытые письма президенту в ЖЖ, собирают подписи против этих всех новых стандартов, и непонятно, чем это вообще закончится. РАЙКИН: Ну, мне кажется, что это иногда еще и симуляция какой-то деятельности. А потом, истинные цели как-то скрыты. ЛАРСЕН: А вы верите в то, что государство может взяться централизовано за души и за мозг, и это будет действительно вопросом прогрессивным, эффективным? РАЙКИН: Заниматься этим. Ну, я не про такую жесткую агрессивную идеологию говорю и не про цензуру. Хотя, вы знаете, я могу показаться совсем, так сказать, ретроградом, хотя я категорически не хочу обратно в это время, потому что я очень много идиотизма хлебнул просто лично, вспоминая, как мы сдавали спектакли, все-таки я работал и раньше в театре остром очень, в "Современнике", где по восемь раз сдавали, где сначала надо было изуродовать спектакль замечательный какой-нибудь до неузнаваемости, а уж потом его показывать публике. И этим занималось Управление культуры, там… Это я все прекрасно помню, все эти исправления, весь этот идиотизм и тоже симуляцию деятельности. Но дело в том, что та доза свободы, которая обрушилась на наше общество, обрушилась в таком обильном количестве, а мы, мне кажется, к этому… Мы не проходим этого испытания. АВЕРИН: Вот а почему не проходим? РАЙКИН: А потому, что внутри много свободы. Потому что свобода внешняя должна предполагать много "нельзя" внутри. АВЕРИН: Нет, подождите, а не потому ли как раз, что упала эта самая свобода на нутро, в котором мало культуры? РАЙКИН: Совершенно верно, совершенно верно. Потому что культура - это система запретов. Культура - это и есть ограничение, внутреннее ограничение. Во-первых, это десять заповедей: это нельзя то, это нельзя то, это нельзя… А так свободу, когда очень большое количество людей понимает как свободу грабить, хамить, клеветать и так далее, отнимать, бандитствовать, да, тогда… Потому что не готовы, потому что свято место пусто не бывает: там, где нет бога, поселяется дьявол, тут же, сразу же, сразу же, понимаете? И я про душу говорю, про мозги говорю. Культура - да… ЛАРСЕН: Но 70 лет… Вам возразят люди, которые хотели бы вернуться в Советский Союз и были счастливы в те времена. 70 лет не было бога в стране, но была культура, было понятие о том, что свобода и хаос - это разные вещи. АВЕРИН: И результат ее функционирования именно таков: как только получилась свобода, то выяснилось, что культуры не было. РАЙКИН: Это была культура тоже очень, как сказать… ЛАРСЕН: Условная. РАЙКИН: Условная, условная, да. Хотя я совершенно согласен, что что-то было более упорядочено, и более того, наши руководители, те партийные руководители коммунистические, они опасность инакомыслия понимали гораздо более остро и потому, так сказать, так занимались идеологией, так все отцеживали. И такой, казалось бы, безобидный такой микроб, как театр, так ими был контролируем, понимаете, и все такое. А правильно, потому что это очень сильный микроб. ЛАРСЕН: С другой стороны, они ведь любили очень ходить в театр. РАЙКИН: Ну, ладно! Так, тоже… ЛАРСЕН: Ну, ходили же. РАЙКИН: Кто ходил? Кто ходил, а кто не ходил. АВЕРИН: "Мой любимый старый дед обожал кордебалет…" у образцового спектакля. Я бы хотел знаете к чему вернуться? К смыслам существования. Вот смотрите, когда вы говорили про театр про свой, очень много про внутри, как актеру важно и как вам важно… А за ради чего, в конце концов? Потому что, ну вот правда, зал, даже вполне себе вместительный зал, но все равно это капля, это капля в море. РАЙКИН: Да эта капля очень сильная бывает, когда сильный идет спектакль… АВЕРИН: А вот в чем сила тогда, в чем сила этой капли? РАЙКИН: Сейчас скажу. Потому что бог просыпается. Ой, вы не были этому свидетелем, вообще это, может быть, не часто бывает, но когда это бывает, это запоминается на всю жизнь. Люди за два часа или за три часа идущего спектакля, если он сильно идет, вдруг так преображаются… АВЕРИН: Нет, я это видел. Я говорю про масштаб деятельности, я говорю про масштаб. РАЙКИН: И что? Эта капля, что вы, знаете, как много это - тысяча человек? Знаете, как я могу сразу определить, в любой город России прилетев куда-нибудь, в какой-нибудь Мухославск, условно говоря, и не зная заранее, есть там театр или нет, вот местный театр есть там, я сразу по публике, по публике, которая пришла ко мне. А у меня такой вроде как демократичный к ним разговор, совсем такой, вообще вроде как на первый взгляд развлекательный, ну совсем простой, но его не понять нельзя. Я сразу определяю по ним, по их реакциям, есть в этом городе театр вообще драматический или нет, даже плохой. Потому что люди города, где есть театр, все равно способны понимать русскую речь, такую сложносочиненную, ну такую повествовательную, а не короткими такими… ЛАРСЕН: Клиповыми. РАЙКИН: Ну да, такими - мат с междометиями, понимаете? А вот когда немножечко там есть иногда даже причастные обороты, иногда деепричастные обороты, ну какое-то сложносочиненное предложение… Потому что вот бывает город, где нету театра, и они хотят, они рады, что приехал столичный артист, но они не догоняют. АВЕРИН: На другом языке. РАЙКИН: Ну, это страшная работа мозгов и ушей, и глаз, и вообще интеллекта. Они не привыкли. А в городе, где есть театр, даже плохой, они все равно как-то привыкли. Там иногда идет классика, они имеют дело с русской речью. Казалось бы, кто вообще в театр ходит? В театр ходит в лучшем случае 10 процентов населения города, то есть 90 процентов города любого, в том числе и Москвы. 10 - это очень много. АВЕРИН: В Москве меньше.
Катюша: РАЙКИН: 90 с лишним не ходят в театр вообще никогда на свете. И тем не менее, вот эта речь, как от брошенного камешка в стоячем пруду, расходится. Вот это умение воспринимать русскую речь, оно как кругами расходится, и это заразительно, и это как-то потом чувствуется на всем населении, понимаете? Так что это очень сильно, это очень сильно, даже вот этот вот… А вот эти холеные… ЛАРСЕН: А вам важно такую почти, получается, миссионерскую деятельность вести? РАЙКИН: Конечно, важно. ЛАРСЕН: Ну а чего метать бисер-то? Есть у тебя публика, есть те, с кем ты разговариваешь на одном языке. Ведь это же не только в России. Я думаю, что, например, в какой-нибудь Великобритании уехать там чуть-чуть от Лондона… РАЙКИН: Да-да-да, то же, тоже, да. ЛАРСЕН: И там все то же самое, ничего, никаких театров, ничего. Ну и ладно, а у них там другие интересы. РАЙКИН: Нет-нет, почему, нет. Вообще по статистике там больше театров по стране и на душу населения, так сказать, чем у нас. АВЕРИН: Больше, да. РАЙКИН: У нас, я сегодня эту статистику слышал в очередной раз, у нас там около 600 театров на сегодняшний день, и у нас невероятно мало по отношению к населению, к нашим 140 миллионам. А в Европе больше, как правило, больше, больше. АВЕРИН: Зайди на любой сайт, там я не знаю, финский я недавно смотрел, музыкальные фестивали в Финляндии. ЛАРСЕН: Ну что ты? И ходят туда? АВЕРИН: И ходят. И они организуют их за свои деньги, между прочим. РАЙКИН: Ходят, да что вы! Я вам скажу, я видел, как в городе, как в Австрии… господи, вдруг почему у меня вылетел этот город… АВЕРИН: Зальцбург? РАЙКИН: В Зальцбурге, в Зальцбурге. 100 тысяч человек под дождем стоят с утра до вечера, стоят просто на площади… ЛАРСЕН: Слушайте, но это Зальцбург, это же не Мухославск все-таки. РАЙКИН: И что? А почему, это Мухославск. Зальцбург - это Мухославск. АВЕРИН: Ну ладно, тоже, да… Константин Райкин у нас в гостях. Я бы хотел перейти к личной жизни. РАЙКИН: Ну вот еще… Это еще хуже, чем политика. АВЕРИН: И задать вот вам какой вопрос. Скажите, а когда человек взрослеет? Я вот в связи с чем хочу вам его задать. Потому что я совершенно случайно в 1987-м году оказался в Большом театре, на сцене которого был объявлен концерт Аркадия Исааковича, и по состоянию здоровья он уже не мог выйти на сцену. И вот вы тогда весь этот концерт заменяли. РАЙКИН: В Большом театре? Нет-нет.. АВЕРИН: Ну, не знаю, в центре Москвы, для меня там… РАЙКИН: Нет, наверное, это было не в Большом, иначе бы это бы я запомнил отдельно. АВЕРИН: Ну, с Большим я, наверное, переврал, да. Но вот этот огромный зал, я помню точно, я тогда не жил в Москве. РАЙКИН: Да, такое было, да. Это было, наверное, в Олимпийской деревне, в каком-нибудь концертном зале. Ну да, в Москве. АВЕРИН: И вот тогда, когда пришла публика смотреть на папу собственно… РАЙКИН: А вышел сувенирный вариант. АВЕРИН: Да, а вышли вы. И я помню, как менялось настроение в зале, и как менялось настроение у вас. Я сидел довольно близко и имел возможность смотреть. Мне было за этим очень любопытно наблюдать. И тогда люди выходили из зала и как-то так говорили… вот знаете, когда - yes! Вот когда такая радость за то, что человек справился с непосильной, с нашей точки зрения, в начале этого концерта задачей. РАЙКИН: Ну да. АВЕРИН: Когда вы себя вот правда таким взрослым почувствовали? Когда вы почувствовали себя человеком, о котором вы говорили вначале, что вы такой хозяин театра, вот такой, вот сякой… РАЙКИН: Нет-нет-нет, вы так говорите про меня, я-то на самом деле не такой. Я хозяин, я хозяин - я так говорю, может, я в микрофон так выгляжу, знаете. А на самом деле я очень большой ученик, во мне это самое лучшее качество, я считаю, вот я больше всего в себе ценю, я ученик. Как бы вам сказать, мои студенты мне нужнее, чем я им. Они для меня элексир молодости, я у них все время что-то учу, я вдруг все время понимаю, что этого я не могу, не умею, я ужасно по этому поводу переживаю и, так сказать, скрежещу зубами, ну так по-доброму, но очень досадно на себя. И при этом под этим есть какая-то глубинная вера в себя, а под этим опять неуверенность. Поэтому, знаете, я, честно говоря, всегда знал, что я могу выйти и очень разочарованным, расстроенным от отсутствия моего отца зрителям, которые пришли на него, вот выйти и сделать так, чтобы через некоторое время они перестали бы об этом жалеть. Я всегда знал, то есть ну с каких-то моментов, момента какого-то своей профессиональной жизни я знал, что всегда могу это сделать, я могу это сделать. Это совершенно не значит, что я от себя, так сказать, и я там как-то умаляю вообще достоинства и высоту своего великого папы. Есть вещи, которые, конечно, никогда я не смогу сделать так, как он, и никто не сможет. АВЕРИН: Нет, я к тому, что вот это состояние, связанное с профессией, или это состояние, связанное с вашим осознанием себя - вот именно такой взрослый мужик? РАЙКИН: Да-да-да. Нет, я вам скажу, мне профессия нужна. Я очень неуверенный в себе человек, так вот говоря попросту и вот так если совсем бесстыдно. Профессия мне в некотором смысле нужна только для того, чтобы как можно больше скрыть неуверенность в себе. Я выхожу абсолютным на сцену милым танком таким, добрым, обаятельным, и, казалось бы, ничего, все сделано, все прекрасно, и я как бы… Ну, да, я профессионал. Но профессия мне изначально понадобилась эта как средство борьбы с собственной трусостью. Ира Роднина, 12-кратная чемпионка мира, стала чемпионкой, начав с того, что у нее были маленькие легкие, она очень часто болела, и ей доктор прописал ходить на лед, потому что это влияло как-то животворно на ее простуду, так сказать. ЛАРСЕН: На ее здоровье. РАЙКИН: Ну, как-то, в общем, давало ей какой-то иммунитет, на ее здоровье, да. И она в силу своего характера стала, вот она из ямы - к звездам. Вот в некотором смысле, там к звездам или не к звездам, но к профессионализму я вот, думаю, что пришел путем какой-то попытки победить свою неуверенность. ЛАРСЕН: То есть такой обратной ситуации, когда вы выходите со сцены, закрываете за собой дверь и больше в эту жизнь не возвращаетесь, ее не может быть? РАЙКИН: Что значит не возвращаюсь? ЛАРСЕН: Не знаю, просто взять и вообще… АВЕРИН: То же так: в пасечники… ЛАРСЕН: Да. Или уехать жить в Черногорию ловить рыбу. РАЙКИН: Нет, нет, нет. Для меня это все-таки способ существования. Более того, когда я болею иногда, знаете, как болеют здоровые люди, очень серьезно вдруг, вот так я не болею, не болею, запрещаю студентам своим болеть, мне кажется, что это вопрос профессионализма, как бы либо ты в себя впускаешь болезнь, либо… Но иногда она проламливается в тебя, уже просто совсем озверев, думает: ах, сволочь, вот он меня не пускает, так я вот его как-то измором возьму… И тогда я вот несколько раз в жизни так серьезно болел. И врачи мне советовали куда-то поехать на полгода, куда-то в Альпы… И вдруг я понял такую простую вещь, я говорю: как, а мне играть надо… Они говорят: ну нет, вам надо поправить свое здоровье. И вдруг я понимаю простую вещь, что мне здоровье отдельно от моей профессии просто не нужно, оно мне не нужно. Это для меня способ жизни, никакого в этом нет пафоса, это просто реально так. Просто эта профессия - это способ моего существования, худо-бедно, не знаю, хорошо или плохо, но я просто так устроен. И так папа мой жил, вот существовал. Это вот наследственное, что ли. К нему применительно понятие "дисциплина" теряло смысл, потому что он был сама дисциплина, это понятие было внутри, а не снаружи. Так оно и у меня так, понимаете? Ну что, не знаю, не хорошо это и не плохо, а просто так вот оно есть. АВЕРИН: Ну и не болейте. ЛАРСЕН: А семья? РАЙКИН: Это часть моей театральной жизни. Она у меня вся в театре, семья мне помогает. Семья - это моя дочка-артистка, которая мне очень нужна в театре и которую я выманил из другого театра не без большого труда, она не хотела работать у меня, при мне. И я это понимаю, потому что я так при папе не хотел работать долгое время, я артачился и всячески с этим спорил внутренне и внешне. Моя жена, которая мне помогает работать и преподавать, и вообще актриса… То есть у нас такая театральная семья. Это вот театральная семья и семья внутри театра, и театр внутри семьи. АВЕРИН: Еще одна часть вашей семьи, наверное (семьи в расширенном смысле), это студенты. Вы сказали, что очень многие артисты вашего театра - это ваши собственно ученики, которые прошли через вашу школу, в школе-студии МХАТ, например. А те, которых вы не можете взять к себе, вот это тяжкое испытание? РАЙКИН: А что это значит "не могу взять"? Объясните. АВЕРИН: Ну как? Все равно штат не резиновый. РАЙКИН: А, ну да. АВЕРИН: Значит, кто-то должен уйти. РАЙКИН: Да, кто-то должен уйти, да. И я периодически это делаю. АВЕРИН: Вы спокойно переживаете этот момент? РАЙКИН: Нет, спокойно - нельзя сказать. Но так надо делать, чтобы продлить жизнь театру. Театр стареет через артистов своих. Артисты очень часто большей частью, когда достигают определенного возраста или каких-то уже профессий, так сказать, и каких-то положений, они часто успокаиваются, и им перестает быть интересным играть. Там не все, но многие, я бы сказал так, большинство. И надо время от времени освежать кровь театральную. И тогда можно, как говорил Олег Павлович Табаков, обмануть судьбу. И я это делал несколько раз. Это очень трудная ситуация, когда мне приходится с кем-то говорить о том, что ему надо уйти. Ну, кто-то уходит сам, а кому-то я… АВЕРИН: А вас кто-то подпирает? Есть ощущение, что есть снизу кто-то, поколение, которое вас подпирает? РАЙКИН: Меня кто-то? Ну, во всяком случае я вполне трезвый по отношению к себе человек. Я так думаю. И придет время, когда я увижу, что я чему-то очень сильно препятствую, чему-то творческому... АВЕРИН: Оно не пришло. Спасибо. РАЙКИН: Не пришло. АВЕРИН: Константин Райкин был у нас в гостях. ЛАРСЕН: Спасибо огромное. АВЕРИН: Всего доброго! РАЙКИН: Оно не пришло! Ну, спасибо… ЛАРСЕН: Хорошего вечера!
Casi: click here Константин Райкин: заявить о нелюбви к критикам – как признаться, что не любишь арабов В июле в Израиле с моноспектаклем "Самое любимое" выступит художественный руководитель театра "Сатирикон" Константин Райкин. В концерте, который будет посвящен 100-летию со дня рождения Аркадия Райкина, прозвучат стихи Пушкина, Мандельштама, Заболоцкого, Самойлова, Рубцова. Накануне израильских гастролей Константин Райкин ответил на вопросы корреспондента NEWSru.co.il. Можно ли назвать моноспектакль, с которым вы приезжаете, новой редакцией вашего знаменитого "Давай, артист!"? Наверное, можно, но в очень измененной форме. Основную часть нового спектакля составляют стихи. В "Давай, артисте!" вы много рассказывали об Америке, о первом впечатлении, которое она на вас произвела. Это впечатление было сильным. А желания уехать из России у вас тогда не возникло? Нет. Я не буду напускать никакого пафоса. Тут все очень конкретно. Для меня главным занятием жизни, определяющим меня самого, является моя профессия, моя работа. А она связана с языком, со знанием языка. Работа драматического артиста связана с необходимостью знания и совершенного владения языком страны, в которой он живет. Именно поэтому у меня никогда не было такой мысли – уехать. Я повязан русской культурой, русским языком. В любой другой стране я обречен на то, чтобы расстаться с этой профессией, а я на это не согласен категорически. Но работает же в вашем театре молодой американский актер Один Байрон – выучил русский, играет главные роли, стал звездой сериала "Интерны". Во-первых, Один Байрон работает в "Сатириконе". У меня. Ни один другой театр его не пригласил. Это связано с моим отношением к иностранному акценту. Иностранный акцент, особенно американский, это же не "социальный" акцент. В России американский акцент, при хорошем знании русского, можно актеру простить. Во-вторых, американец в России – это совсем не то, что русский в Америке. У американца в России другая ценность. В России иностранец вызывает интерес. Кроме того, Один – человек другого поколения. В те годы, когда я был молод и – теоретически – способен уехать, уехавший становился изгоем. Это был болезненный вопрос. Для американца это не болезненный вопрос. Для него это вообще не вопрос. Американец просто путешествует и может находиться в этом состоянии долгие годы. И потом… Я только один раз в жизни мог доказывать, что я нужен. На второй раз у меня не хватило бы сил. Играть в пьесе, где нет роли "Костя Райкин", я бы не смог. Я так устроен. У вас, что называется, "спортивный" характер? Вам необходимо что-то кому-то доказывать? Работать "на сопротивлении"? Я – самоед. Я всю жизнь живу в такой ситуации, когда меня не надо – а я есть. Но ведь вы уже давно всем все доказали! А когда я всем все доказал, то меня опять не надо. Такая уж у нас страна. У нас страна некрофильская, в ней покойников любят больше, чем живых людей. Пока ты жив, ты все время должен рыпаться и доказывать, что ты необходим. В своем театре я создал такую ситуацию, при которой я нужен. Это единственное место на земле, где я необходим. Я говорю – все молчат. Ну, еще когда я на сцену выхожу. Но это благодаря моему театру, который я "под себя" организовал. Поэтому мне здесь хорошо. Судя по вашим словам, в вашем театре демократией и не пахнет. А возможна ли в театре демократия? Демократии вообще быть не может и не только в театре. Это, по-моему, очень несовершенное построение. Истина не там, где большинство. Большинство бесконечно ошибается, задайте большинству вопросы, и вы получите чудовищные ответы. Например, большинство всегда считало, что Земля – плоская. Джордано Бруно и Галилей были в меньшинстве, и их участь незавидна. У нас в стране большинство клеймило, гнобило Сахарова, причем, демократическое большинство. А он такой Иисус Христос современный… чего-то говорил им картаво, тихо. А когда меньшинство – в данном случае, российская оппозиция – устраивает протестные акции, вы примыкаете к нему? Мне не хочется говорить о политике. Такое ощущение, что мы делаем политике рекламу, как будто, кроме нее, ничего нет. А это не так. Ну, эти акции это не столько политика, сколько эмоциональное выражение гражданской позиции. Я не ходил на митинги. Я не люблю большое скопление народа. Конечно, ежевечерне я имею дело с большой группой людей, но это люди, организованные искусством. А когда это множество, собравшееся вместе по разным соображениям, то я таких вещей сторонюсь. Не моя сфера. Но, в принципе, протестное движение – это вещь серьезная, прогрессивная, заслуживающая внимания и уважения. Недавно Сергей Юрский высказался в том смысле, что он может ходить или не ходить на митинги, но, в любом случае, он – с протестующими, а не с теми, кто защищает то, что и так надежно защищено ОМОНом. Конечно, конечно. Это очевидно. Но я понимаю, что в рядах протестующих много всяких людей: и карьеристов, и провокаторов. У нас в стране так много поощрений находит подлость, она так лицедействует, так многолика, что проникает всюду. У нас любое начинание превращается в жульничество и воровство. Потому что упущены души и мозги. А на пустом месте, там, где нет святости, поселяется дьявол. Где нет внутренних установок, где отсутствуют внутренние запреты. А ведь свобода в лагере не нужна. Зачем давать свободу людям, у которых внутри беспредел? Театр может что-то изменить? Может, но тут нужна регулярность. Театр должен выступать единым фронтом с литературой, образованием. Государство должно помогать. А оно, наше легкомысленное государство, занимается сиюминутными ублажениями, самообогащением, делает то, что может стать губительным для будущего страны. Все думают о том, что дорожает-дешевеет баррель, но настоящие опасности нам грозят со стороны культуры, вернее, ее отсутствия. Мрачноватая картина… Нет, я оптимист. Горестный оптимист. Я все равно не буду участвовать в подлости, все равно буду выходить на сцену, вести свою безнадежную борьбу своим способом. У вас бывают моменты, когда вам хочется воскликнуть: "Боже мой, я – гений"? Если таких моментов нет, можно себя сожрать. Если твоя работа не приносит тебе высочайших моментов наслаждения, зачем тогда таким малооплачиваемым, таким кропотливым, трудоемким, таким микробным делом заниматься? Конечно, иногда думаешь о себе не без удовольствия, но потом приходит отрезвление, сомнения. В общем, в этом процессе есть "полосатость". Константин Аркадьевич, почему вы не любите критиков? Потому что их мнение, как правило, не совпадает с вашим? Почему это я не люблю критиков? Это все равно, что сказать: "Я не люблю арабов". Это национализм в профессиональном смысле. Критика – это профессия в искусстве необходимая. Просто среди критиков есть много людей малоодаренных, поверхностных, которым дано право быть напечатанными. А театр, он же ничего после себя не оставляет. Остаются только статьи. Когда плохо пишут о писателе, это не так страшно, потому что после него остается его книга. А после театра ничего не остается. Был спектакль – и нету. А какой-нибудь тупой критик написал, что это было плохо, когда это было хорошо. Просто этот критик ничего не просек, не почувствовал. А статья осталась. Важен ли для вас успех? Успех – вещь необходимая, но недостаточная. Спектакль должен произвести на зрителя впечатление. Если нет успеха, значит, где-то допущена ошибка. Для меня это – самый важный критерий. То есть, успех – недостаточный параметр для того, чтобы считать спектакль хорошим, но его отсутствие свидетельствует о серьезном просчете. В одной из телепередач Михаил Ефремов на вопрос, как его представить зрителям, сказал: "Я – актер русского психологического театра". А какое определение вы бы выбрали для себя? Я не только актер… я "что-то еще" в этом театре. Я думаю, что я – "театральный делатель". Не "деятель", потому что это звучит пафосно, а именно "делатель". В этом неуклюжем слове есть и мое актерство, и преподавание, и "худручество". И ваше отношение к театру как к делу всей жизни. Беседовала Елена Берсон
Administrator: телеканал НТВ. Спектакль 1996 год. Режиссёр: Валерий Фокин В ролях: Олег Табаков, Евгений Миронов, Владимир Машков, Константин Райкин, Марина Неёлова, Галина Волчек, Авангард Леонтьев Описание: Режиссер Валерий Фокин соединил в одном спектакле, на первый взгляд, несоединимое — «Бобок» Достоевского и «Двадцать минут с ангелом» Вампилова. Мистический рассказ, герои которого пребывают в загробном мире, и вполне бытовую историю, вся мистика которой остается в заглавии, где упомянут неведомый ангел. В первом действии торжествует смерть, зато во второй части спектакля простая провинциальная жизнь берет свое. Это — спектакль-бенефис, где бенефициантами становятся едва ли не половина актеров табаковского театра — Владимир Машков, Евгений Миронов и, конечно, сам Олег Табаков, к юбилею которого Фокин и поставил заново один из двух провинциальных анекдотов Вампилова.
полная версия страницы