Форум » Архив форума » ЧАЙКА » Ответить
ЧАЙКА
Administrator:
Lotta: Уверена: причина разногласия именно в РАЗНЫХ ВКУСАХ. И это касается не только музыки.
Administrator: От зрителя. От мудрого зрителя, умеющего смотреть и думать. СПАСИБО, ИРИНА! Чёрно-белая “Чайка” Юрия Бутусова в Сатириконе. Падают, падают стеклянные шарики в медную плошку. Стекают по щекам, падают со звоном, впивающимся иглами в оцепеневший полумрак зрительного зала, выплёскиваются на пол. Бутафорские слёзы, стеклянные шарики.. Но ладони Ангела Скорби, прижатые к глазам – мокры, а медная плошка до краёв наполняется влагой. Это – Театр. И бутафорские слёзы – бутафорскими только кажутся. Они – самые настоящие. Может быть, даже более настоящие, нежели наши. И бутафорская кровь, разливаясь ненатуральным цветом по лицу или белой рубахе Треплева – самая настоящая. Может быть, даже более настоящая, чем наша. И пламя, съедающее самодельный театр Треплева – не смотрите, что выплеснуто на холст из плошки – оно тоже самое настоящее и обжигает руки, и сажа от него будет тоже самая настоящая.. И целофановая луна, и пластмассовые яблоки, и бумажный снег, и рукотворный ветер – всё это самое что ни на есть настоящее.. Потому что это – Театр.. Глубокий, умный и тонкий режиссёр Юрий Бутусов, блистательно сочетающий в своих постановках приёмы европейского (игрового) и отечественного (психологического) театра, умеет извлекать из художественных произведений, из которых, казалось бы, вытащено уже всё, что можно, абсолютно неожиданные вещи и делает это так ювелирно, что обе мелодии произведения – оригинальная и написанная поверх (или сквозь, кто как слышит) – звучат ясно и чисто, не мешая, а то и усиливая друг друга. А ты сидишь в зале, ошеломлённый, и думаешь: “А ведь точно.. Почему я раньше этого не замечал? Не думал об этом?” А он вот – замечает и думает. И заставляет думать нас. И не только думать, но и чувствовать, ибо все его спектакли – порывистые, резкие, жёсткие, непременно с элементами любимого им абсурда и фарса – абсолютно без кожи, с распахнутой настежь грудной клеткой, в которой пульсирует ранимое и беззащитное нежное сердце, и как бы ты ни был бесчувственнен, остаться равнодушным на его спектаклях, невозможно – ты отзовёшься, откликнешься непременно. После спектакля по дороге к метро я слышала за спиной возбуждённые, символично “дорновские”, разговоры: “Я не всё понял, но мне понравилось!” Это значит, попало туда, куда надо, значит, задело что-то важное, значит, это сердце – услышало. А как красивы у него актёры. Профессионально красивы. Подсвечены внимательным режиссёрским взглядом, раскрыты порой с совершенно неожиданных сторон, но неизменно красивы. И многие из них лучшие свои роли сыграли именно в его постановках. Думаю, нет – уверена, что “Чайка” в этом смысле тоже не станет исключением. Меня не перестаёт изумлять это его умение, его совершенно особенное, необычное вИдение любого материала, в т.ч. человеческого. Как он это делает? Почему он так видит? Его “Чайка”, кажется, даёт шанс приблизиться к пониманию причин.. Это уже второй его Чехов в Москве. Первый – “Иванов” в МХТ – недопонятый и недорасслышанный – к глубочайшему прискорбию многих просуществовал в репертуаре театра недолго, но есть надежда, что второй – сегодняшняя “Чайка” в Сатириконе, несмотря на 4,5-часовую продолжительность – будет иметь более счастливую судьбу, ибо Константин Аркадьевич Райкин, собственно, и открывший столичному зрителю этого удивительного режиссёра, знает цену его таланту, доверяет ему и неизменно остаётся вследствие этого в выигрыше – спектакли Юрия Бутусова в Сатириконе стали своеобразной визитной карточкой театра, его хедлайнерами. Я думаю, есть в этом во всём элемент какой-то химии – словно этот театр и этот режиссёр совпадают по формуле крови, чувствуя друг друга на каком-то молекулярном уровне.. Так вот у него свой Чехов. Он проникает под сфумато чеховских диалогов и открывает зрителю человеческие трагедии в их подлинном масштабе, в их “натуральную величину”. Ведь все чеховские персонажи – странные, нелепые, забавные – бесконечно несчастные люди, и он словно вылущивает каждого из них до сердцевины и – горькую и кровоточащую – открывает её нам. Негромкий голос Чехова сейчас мало кем слышим, неслучайно в год его юбилея в разных дискуссиях периодически возникала удивительная тема о том, нужен ли он сейчас вообще. А Юрий Бутусов хорошо чувствует время. И он пытается сквозь него до нас достучаться. В его “Чайке” много истерик, много нутряного.. какого-то животного крика, много слёз. Там очень-очень много боли – так много, что слово “комедия” под названием спектакля на чёрно-белой программке воспринимается, как крайний предел иронии. Этот спектакль – не придуман им, не сочинён, не сконструирован – он им выстрадан и прожит, а точнее, это его “всегда”, потому что с помощью пьесы Чехова он рассказал об обратной стороне праздника, имя которому Театр. Любимый им Шекспир констатировал когда-то: “Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль”. Юрий Николаевич прочитал чеховскую “Чайку” сквозь призму шекспировского афоризма, причём применил его к ней – буквально: мир героев пьесы – Театр. Словно в подтверждение этому действие изобилует прелестными “вставными номерами”. Они играют.. То Нина исполнит песенку на корейском языке. То Сорин – женским голосом пропоёт казачий романс “Розы”. То Дорн (на его докторском чемоданчике, как на чемоданчике иллюзиониста – чьё-то лицо, не Гудини ли?) с упоением начнёт повторять монолог Мировой Души и сорвёт бурные аплодисменты остальных персонажей. Он же, со сломаным красным зонтом и розами в руках, комично забарматывая длинный текст, вдохновенно пропоёт “Памяти Карузо”. Он же, накинув на плечи чёрную шкурку, проартикулирует за Адамо нетленную Tombe la neige, чем вызовет с неба над собою пепельный “снегопад”. Или вдруг выскочит из-за стола и буквально отожжёт на авансцене жаркий рок-н-ролл.. Не то блаженный, не то юродивый трогательнейший Шамраев – вечно босой, угловатый, на цыпочках – то и дело врывается на сцену и, трепеща от радости, показывает “почтеннейшей публике” наивные незатейливые фокусы.. И так далее.. В театральное Зазеркалье их затягивает по разным причинам. Для кого-то из них Театр – спасение, они убегают в него от горестной реальности: несчастный Шамраев, у которого при наличии жены и дочери по факту нет ни жены (она любит Дорна), ни дочери (Маша – дочь Дорна), и Шамраев знает это; несчастная безответно влюблённая Маша, дошедшая в своём отчаянии до самоуничижения (“Всё это я вам рассказываю как писателю – можете воспользоваться!” – крикнет она.. Треплеву и вновь будет им отвержена); несчастная Полина Андреевна, задыхающаяся от любви и ревности к Дорну и отвращения к мужу.. Кого-то, как наивную простодушную Нину, манит громкая слава и “жизнь интересная, светлая, полная значения”. Кому-то (Сорин) Театр грезится единственной возможностью воплотить в жизнь то, что за оную жизнь не удалось.. Кто-то жаждет самовыражения (Дорн). Даже Треплев, отвергающий традиционный театр, ступая на тернистый путь сочинительства, всё-таки первой напишет не рассказ, не роман, а именно пьесу – пусть в “новых формах”, но это произведение для Театра.. И так далее. То есть Театр является неотъемлемой частью их жизни. Настолько неотъемлемой, что грань между вымышленной жизнью, разыгрываемой ими на сцене, и их собственной, настоящей, незаметно стирается. Призрачность границ сможет ощутить и зритель: события чеховской пьесы будут развиваться своим чередом, но то Треплев обращается к кому-то в зале (а вовсе не к дяде): “Борода у тебя взлохмачена, ты бы постригся”, то рассаживающиеся перед треплевским театром персонажи будут участливо спрашивать у зрителей партера, хорошо ли тем видно за их спинами, не загораживают ли они обзор, будут предлагать поменяться местами. То выбегут на сцену сатириконовские гримёры и раздадут персонажам салфетки – стереть с лиц сажу. Аркадина будет оправдываться, почему обидела сына – в микрофон, обращаясь отнюдь не к брату, а к зрительному залу. И отвечать будет Сорин точно так же – в зал, через микрофон.. В антрактах и между сценами персонажи вперемешку с техническим персоналом театра сами будут убирать сцену и монтировать декорации к следующей сцене. В 4-м действии Нина-Маша, заходясь в истерике, будет просить у Треплева воды, и стакан с водой принесёт тоже кто-то из технического персонала.. Это театр, театр в театре или реальность? Но чем ближе герои пьесы подходят к этому Зазеркалью, тем меньше они принадлежат себе. Театр принимает их в свою заповедную зону, но плата за вход огромна. Присмотритесь и прислушайтесь к Аркадиной, знаменитой талантливой актрисе. Она не говорит – она декламирует. Ни слова в простоте – всё игра на публику. Она воспринимает лишь то, что имеет отношение к Театру. Она не помнит, как выхаживала соседскую прачку, но помнит двух соседок-балерин. Собственный сын для неё – лишь напоминание ей о её возрасте.. У Сомерсета Моэма в романе “Театр” Роджер, сын не менее знаменитой и талантливой актрисы Джулии Ламберт выговаривает матери то, что молча переносит в чеховской “Чайке” Треплев: “Для тебя нет разницы между правдой и выдумкой. Ты всегда играешь. Эта привычка – твоя вторая натура. Ты играешь, когда принимаешь гостей. Ты играешь перед слугами, перед отцом, передо мной. Передо мной ты играешь роль нежной, снисходительной, знаменитой матери. Ты не существуешь. Ты – это только бесчисленные роли, которые ты исполняла. Я часто спрашиваю себя: была ли ты когда-нибудь сама собой или с самого начала служила лишь средством воплощения в жизнь всех тех персонажей, которые ты изображала. Когда ты заходишь в пустую комнату, мне иногда хочется внезапно распахнуть дверь туда, но я ни разу не решился на это – боюсь, что никого там не найду.” Ты не существуешь. Ты – это только бесчисленные роли, которые ты исполняла.. Вот почему Аркадиных будет в спектакле так много, и сыграны они будут разными актрисами и актёрами (и удивляет и пугает это дробление, к слову, одну только Нину, которая стоит пока на пороге пути в актрисы и ничего ещё не понимает о Театре; но в финале Нина уже расчетверится сама). И вот почему на страстные мольбы о взаимности Полины Андреевны Дорн сможет только развести руками и указав на своё сердце, сказать: “Ничего..” Вот почему милая прелестная Нина, которой предначертано быть Актрисой (воображаемый длинный её волос Треплев натянет в воздухе и – зазвенит театральный звонок) со спокойной улыбкой будет уплетать яблоко, в то время как за стеной, нарастая и леденя в жилах кровь, будут раздаваться душераздирающие стенания живого существа (Треплев, да?) Театр отбирает и в конце-концов отберёт у человека всё мирское. Разорвёт все связи, заберёт время, чувства, мысли, понимание близких и самих близких, возможность иметь детей (ребёнок Аркадиной покончит жизнь самоубийством; ребёнок Нины умрёт; ребёнок Маши Машу нисколько не интересует; отшвырнёт в сторону кукольного младенца, протянутого ему Машей, Треплев). Он требует себе человека всего без остатка и не всегда что-то даёт взамен (см.монолог Тригорина). Это для зрителя, приходящего поглазеть на красочное действо и поразвлекаться, Театр – праздник, для тех же, кто создаёт этот праздник, Театр – Молох, жертв которому никогда не бывает достаточно. “Отчего вы всегда ходите в чёрном?” – спросит в начале пьесы у Маши Медведенко. “Это траур по моей жизни, я несчастна”, – ответит Маша. Цвет Театра в спетакле Юрия Бутусова – чёрный. И Заречная, читающая первый свой театральный монолог – глухо в чёрном. И при посвящении её в актрисы две жрицы Театра в чёрном, в чёрных париках и чёрных очках начнут наряжать её во всё чёрное. БОльшую часть времени в чёрном Аркадина. Всё чаще – Маша. Полина Андреевна. В чёрном фраке Дорн.. Постепенно практически все персонажи спектакля сменят светлую или пёструю одежду на чёрную. Станут говорить механическими голосами. И долго-долго будут стелить саванами постель для Сорина Маша, Полина и Девушка, которая танцует, а потом.. прилягут на белое полотно сами. Белая чайка – один из символов Театра – белая только для нас, находящихся по эту сторону занавеса. Символ Театра там, за чертой – чёрная птица. И наверняка неслучайно важная деталь декорации спектакля – свешивающиеся с колосников и заканичвающиеся петлями канаты, отдалённо напоминающие и тарзанки, и лонжи, и виселицы, и силки для птиц и даже верёвки, на которых после забоя висит скот. И так же явно неслучаен в спектакле эпизод, где волокомый Дорном, выкатится-выплывет на сцену лодочка-гроб, куда в беспорядке, вперемешку с “макбеттовскими” трупами, будут сгружены “лапками вверх” тела персонажей спектакля. Белая птица и чёрная птица – это лицо и изнанка Театра (к слову, так оформлена и программка к спектаклю: белые буквы на чёрном фоне снаружи, чёрные буквы на белом фоне внутри). Театр по ту сторону занавеса – гетто Чёрных Птиц. Птиц, которые, как выработается их ресурс, будут выброшены на свалку истории и, возможно, преданы забвению. В спектакле несколько раз появляется собака, в связи с этим вспомнилось: в одиночестве умерла великая Раневская, рядом с ней была только её верная собака Мальчик; лишь через неделю хватились и вскрыли квартиру замечательной актрисы Анастасии Георгиевской, за это время собака актрисы объела её тело.. И подобных страшных историй много. Юрий Бутусов посвятил свой спектакль Валентине Караваевой, актрисе, творческую судьбу которой переломила-искалечила автомобильная авария (в память об этом – две автомобильных шины на сцене) – после её смерти открылось, что всю жизнь перед любительской камерой она репетировала роль Нины Заречной. Рядом с ней нашли самодельное чучело чайки – из проволоки, бумаги и перьев.. Во сне мы никогда не умрём – подсознание не обладает информацией о процессе умирания, о том, каково это, ибо мы не имеем такого опыта. То же здесь: находясь по эту сторону черты, мы не в состоянии понять, что такое Театр на самом деле, и почему люди, посвятившие себя Театру, с опытом уже понесённых потерь и знанием о будущих, сознательно продолжают до конца жизни отдавать ему (и отдадут всю до донышка) свою кровь. Видимо на второй чаше весов лежит что-то, что перевешивает все жертвы. Или словами Юрия Бутусова, вынесенными на программку: “..вероятно они знают что-то, чего не знает никто”. “Главное – это умение терпеть, – скажет ставшая Чёрной Птицей актрисой Нина. – Умей нести свой крест и веруй.” А если станет совсем невмоготу, если покажется, что силы исчерпаны, если дрогнет мужество, и боль, которую ты в себе носишь, с опасностью разорвать тебя изнутри подступит к самому горлу – танцуй. Сбрасывай, вытанцовывый из себя свою боль. “Обязательно нужно танцевать. Мало того: танцевать очень здорово и никак иначе. Так, чтобы все на тебя смотрели.. Пока играет музыка – танцуй.” (Мураками) Падают и падают стеклянные шарики в медную плошку. Бутафорские слёзы, стеклянные шарики.. Вокруг автомобильных шин, в которые вставлена плошка, уже разлилось целое озерцо.. На деревянном кресте в правом дальнем углу сцены – нитка разноцветных фонариков. Это вера Нины, обретшей смысл жизни. Собака, играя, стащит с ноги бездыханного Треплева ботинок. Выйдет Дорн, чтобы будничным тоном попросить увести куда-нибудь Ирину Николаевну. Сцена начнёт потихоньку растворяться во тьме, но пока не растает свет, будет видно, как вглубине её, раскачиваясь на верёвочных качелях, Чёрная Птица становится на крыло.. “Роджер утверждает, что мы не существуем. – говорит моэмовская Джулия Ламберт. – Как раз наоборот, только мы и существуем.. Мы – символы всей этой беспорядочной, бесцельной борьбы, которая называется жизнью, а только символ реален. Говорят: игра – притворство. Это притворство и есть единственная реальность”. Этот спектакль – ода и реквием людям Театра. И... пожалуй, ещё это попытка протянуть мост через пропасть, разделяющую два мира. Мост – это понимание. Со времён Вавилонского столпотворения проблема понимания по-прежнему остаётся для человечества актуальной, хотя и перестала быть лингвистической. Ничего так не жаждет человек от других людей, как понимания (как там.. “счастье – это когда тебя понимают”). “Мы – вот такие, – словно говорит Юрий Николаевич Бутусов, стоя на сцене и глядя зрителю в глаза. – Узнайте это, услышьте. И нас не нужно после этого немедленно начинать любить с утроенной силой или ненавидеть, или жалеть.. Просто узнайте это и – постарайтесь понять.”
вишенка: Я так понимаю Tatiana имеет в виду и все образы, сыгранные Кузнецовым. Смог то он смог. И у Шамраева было не только "сделайте смешно, развеселите и т.д.перечисленное", он и сам там всем на смех, что он прекрасно понимает (потому что далее твердость касательно лошадей и разоблачение одежд). Чего стоят его одеяния, поведение, позы и обыгрываемые вещи. В сцене, где он в роли Шамраева пред этой "богемой" за столом, разве он с недостаточным уважением и вниманием к ним? При всей твердости позже, он даже жалок в своей искренности до щемящей местами нежности. Он и в цветочках, и весь в ленточках, шариках (не помню точно что там при нем в этом образе еще было) - один большой праздник. Да куда там!.. Он дал то, что смог, что и как посчитал нужным. Я и говорила, что этот изменяющийся образ – Трезор-Шамраев-Мадведенко-Треплев – яркий и одновременно тихий, очень многогранный и сложный, даже по боле многих (4-рее образа совершенно разных! Но в каждом наличествует какая-то одной линией через все образы внутренняя уверенность) некоторых других персонажей! Так талантливо сыграть все перевоплощения образов (и каждый по-своему незабываем и прекрасен!), как это сделал Антон - не просто. Высокое мастерство артиста. Блеск! Браво и низкий поклон Антону Кузнецову за его работу! Это потрясающе гибкий, и при этом точный в своем мастерстве, и талантливый артист! Уже не в одной роли его работу наблюдаю. Он какой-то вот всегда цельный и настоящий. Вот как-то так этот артист характеризуется в моем восприятии. Tatiana пишет: И нет этому любителю дела до "полной гибели всерьез" Не соглашусь. Вы видели Трезора, когда он лежал у мусорной кучи? Если мне не изменяет память, то это было как раз в момент монолога Тригорина в зал в 4-м действии. Не смотря на то место, где он оказался, и положение, – он собакой лежал спокойно, но был при этом внутренне собран, напряжен, внимателен и серьезен (без зауськиваний или агрессии заметьте). Вы видели его глаза в тот момент????!! А я вот заметила и очень четко помню этот кадр! Очень глубокий и проникающий до нутра взгляд. Душевная боль и одновременно как бы сила (может потому, что какая-то уверенность в его взгляде чувствовалась) в этой боли.
Lotta: вишенка пишет: Трезор-Шамраев-Мадведенко-Треплев ... а ещё он - оборотень в кресле и с топором (в сцене "о, сюжет мелькнул")
вишенка: Lotta пишет: ... а ещё он - оборотень в кресле и с топором (в сцене "о, сюжет мелькнул") А разве это Кузнецов в этом образе? Разве не Трибунцев? Как я поняла этот образ оборотня-Треплева в каталке играет Трибунцев.
Lotta: Нет, именно Кузнецов потом выбегает в юбке (!) наводить порядок вместе с остальными - собирать сброшенные Тригориным со стола фрукты и цветы. И это не Треплев-оборотень, а Аркадина-оборотень.
Administrator: Литературная газета (в традиционном для этого издания полутупом стиле ) В «Сатириконе» и ЦАТРА практически одновременно выпустили чеховских «Чаек» «Когда же начало?» Обе постановки в столь популярный ныне двухчасовой «евроформат» категорически не вписываются. В Театре армии спектакль идёт чуть больше трёх часов, и, памятуя о московских расстояниях, начинают его в 18.00. В «Сатириконе» о «безлошадных» зрителях не подумали. Почти пятичасовое (при заявленных в программке 4 ч. 10 мин.) действо – четыре акта, три антракта – начинают, как обычно, в 19.00. В результате значительной части тех, кто принял героическое решение досмотреть спектакль до конца (первые из не выдержавших марафона начали покидать зал минут через 20 после начала), пришлось сломя голову нестись наперегонки к выходу, даже не дождавшись поклонов. Ропот в рядах уходящих был велик: неудобно перед артистами, но что делать, если общественный транспорт в столице регулярно ходит только до часу ночи и далеко не все театралы имеют счастье жить в пределах Марьиной Рощи и её окрестностей?.. «Новые формы нужны» Использовать классику для интерпретации дня сегодняшнего – традиция. В отказе от декораций, костюмов, реквизита и прочих деталей, соответствующих эпохе автора – будь то Шекспир, Сервантес или Бомарше, – всегда ощущается некий вызов: «формы» изменились, но «содержание» осталось неизменным, а мы прибегаем к посредничеству классика лишь потому, что современники пока ещё не написали о современности ничего адекватного. Драматургия, как всегда, в большом долгу перед театром и современностью: написать полноценную пьесу для репертуарного театра не в пример сложнее, чем побегать пару-тройку дней с диктофоном за прохожими на улице, а затем устроить фестивально-лабораторную показательную читку. Можно переодеть героев из костюмов в джинсы и майки, а героинь из туалетов с турнюрами и рукавами-буф – в трикотажные платья полуприталенного кроя, но тогда и текст придётся модифицировать. Согласитесь, «возьмите меня к себе» (как у Чехова) и «возьмите меня» (как у Бутусова) произносят разные Полины Андреевны. Можно и колдовское озеро нарисовать чёрной краской на большом листе ватмана. И навалить в глубине сцены огромную кучу мусора. И время от времени засыпать актёров то искусственными цветами, то бутафорскими яблоками. Можно даже заставить их танцевать нечто психоделическое под столь же психоделическую музыку (Бутусов позвал на постановку модного нынче композитора Фаустаса Латенаса и даже ввёл специальный персонаж – «девушку, которая танцует»). Но под всеми этими перештриховками очень трудно восстановить первоначальное чеховское полотно. Как фреску мастера под более поздними слоями красок. В спектакле «Сатирикона» Бутусова гораздо больше, чем Чехова. Получилось броско, ярко, гротесково. Но так ли уж велика была необходимость жертвовать чеховской драматургией ради этого пиршества абсурдистской буффонады (или буффонного абсурда?) У режиссёров всё чаще признаком хорошего тона считается попытка полностью разломать драматургическую конструкцию автора пьесы ради декларации собственных взглядов. Камни колизеев всё чаще становятся строительным материалом для загородных коттеджей. Сохранить энергетику и философию драматурга, реинкарнировав их в современную жизнь, очень непросто. Александр Бурдонский, рискуя быть обвинённым в старомодности, оставил и костюмы чеховских времён, и Бетховена в «соавторы» пригласил, и сравнения человеческой жизни со свечой, горящей на ветру, не убоялся. Но его лишённый особых режиссёрских изысков спектакль (кого теперь удивишь размещением зрителя на сцене и переносом части действия в зал?) получился и тёплым, и человечным. Спинки кресел в полумраке зала чем-то схожи с волнами на озере, а еле угадывающиеся вдалеке окна с тяжёлыми занавесями создают иллюзию старой доброй барской усадьбы. Но главное, тех, кто в двух шагах от тебя мучается в тщетной попытке поймать ускользающее счастье, искренне жаль. Почти как самих себя. Как и хотелось в своё время доктору Чехову. «Когда меня нет, ей только тридцать два» Юрий Бутусов решил такой «условностью», как возраст персонажей, пренебречь. Нину Заречную играет Агриппина Стеклова, и играет мастерски. Но мастерство в данном случае, увы, «играет» против неё. Скрыть накопленный опыт, и профессиональный, и жизненный, ей не удаётся, и оттого образ восторженной девочки, мечты которой жизнь разбивает на самом взлёте, не складывается. Получается трагедия зрелой, сложившейся актрисы, вынужденной играть совсем не то и не так, как хочется. Та же проблема возникает и перед Тимофеем Трибунцевым, актёром, безусловно, ярким и своеобразным: его Треплев тоже как-то не тянет на юнца, мающегося собственными неизжитыми комплексами. Равно как не веришь и Артёму Осипову, от имени доктора Дорна заявляющему, что ему уже 55 лет и «поздно что-то менять в своей жизни» (это при тех-то головокружительных коленцах, которые он то и дело выдаёт под музыку и без?!). Зато в случае Аркадиной ситуация обратная. Полина Райкина (приглашённая на постановку из драматического Театра им. Станиславского) моложе своей героини лет на двадцать, так что отсутствие актёрского и, что ещё важнее, женского опыта она пытается компенсировать прикладным конструированием, что лишает образ Аркадиной глубины. Неудивительно, что самыми убедительными и сочными получились работы тех актёров, кто сумел вложить в своих персонажей немалую толику самих себя. От Лики Нифонтовой (Полина Андреевна), Владимира Большова (Сорин) и Дениса Суханова (Тригорин) просто глаз нельзя оторвать, несмотря на то что бурлящую вокруг вакханалию душа приемлет с большим трудом. В постановке Бурдонского всё традиционнее и, по правде говоря, естественнее. Под обаяние искреннего наива Татьяны Морозовой (Нина) и Сергея Кемпо (Треплев) подпадаешь, даже понимая, что во многом они играют самих себя – молодых, восторженных максималистов. Веришь, что седеющий Тригорин (Сергей Колесников) действительно пытается убедить себя, что он ещё открыт для юной страсти, а уже поседевший Дорн (Виталий Стремовский) действительно ничего не хочет менять в своей жизни. Можно не во всём соглашаться с линией, которую проводит Анастасия Бусыгина в роли Аркадиной, но сцены её героини с Ниной сыграны с потрясающей реалистичностью: кажется, что ты вдруг оказался на светской тусовке, где заходящая звезда столкнулась с входящей в моду дебютанткой. Зритель в большинстве своём идёт в театр смотреть историю про себя, любимого. В этой «Чайке» он такую историю найдёт. «…по-моему, непременно должна быть любовь» Чем больше спектаклей на счету Юрия Бутусова, тем явственнее прослеживается его стремление вывернуть наизнанку изначальный замысел драматурга. В «Мере за меру», вахтанговской премьере начала нынешнего сезона, он так изменил финал, что свёл на нет стремление Шекспира воздать всем своим персонажам по заслугам. В конце сезона он вывернул наизнанку Чехова, чтобы рассказать о том, каким на самом деле чудовищным балаганом является современный театр. Он посвятил свой спектакль Валентине Караваевой, актрисе, которая в 23 года попала в автокатастрофу и, лишённая возможности играть, умерла в нищете и забвении. Сумасшедшие клоуны с поломанными судьбами, мечущиеся в темноте кносского лабиринта в тщетной надежде убежать от кровожадного Минотавра, – такова для Бутусова изнанка театра. Можно восхититься эпичностью замысла, но что на таком спектакле делать зрителю обыкновенному, не являющемуся заядлым театралом и не посвящённому в закулисье актёрских судеб? Кого ему жалеть? Кому сострадать? И что делать со своей собственной жизнью? И не исключено, что при всей своей традиционности спектакль Александра Бурдонского в гораздо большей мере отвечает идеалу Кости Треплева. Режиссёр не стесняется своей веры в то, что нормальные, гармоничные отношения между людьми, ныне нами почти полностью утраченные, ещё можно возродить. Может, и правда жизнь надо показывать такой, какой она представляется в мечтах? Ну хотя бы иногда?. . Виктория ПЕШКОВА
Химик: Чёрно-белая “Чайка” Юрия Бутусова в Сатириконе. Потрясающий отзыв! И хоть я его буквально только что прочитала на форуме Максима Аверина, все равно хочу сказать... Спасибо, Ирина, за то, что откопали его на просторах интернета! По-моему, это лучший отзыв о "Чайке", в котором не просто эмоции и негатив или позитив, но и понимание всего спектакля в целом и Юрия Бутусова в частности. Девушка Иллария П. настолько подробно описала многие детали, на которые я даже не обратила внимание. Очень здорово! Вот что надо писать в различных театральных журналах.
Кука: Administrator пишет: несчастный Шамраев, у которого при наличии жены и дочери по факту нет ни жены (она любит Дорна), ни дочери (Маша – дочь Дорна), и Шамраев знает это Маша - дочь Дорна Это мнение автора или так в действительности???
Ирината: Химик пишет: Вот что надо писать в различных театральных журналах. Как-то однажды мы заметили, что "профессиональные критики", публикующие свои статьи после ЖЖ-отзывов Ирины/Илларии Павловны, "один в один" повторяют ее слова, выдавая их за свои... Если посмотреть самое начало тем о "Ричарде" и "Макбетте" - там есть ШИКАРНЫЕ эссе Ирина (а это она и есть) об этих спектаклях. К сожалению, пишет она редко... да и в театры сейчас редко ходит... Ее профессия никак с театром не связана. Она ПРОСТО ЗРИТЕЛЬ. Кука пишет: Маша - дочь Дорна Это мнение автора или так в действительности??? В пьесе нас в это носом не тычут. Но почему такого не может быть? Вспомните, как реагирует Шамраев, влетев на сцену с цветами и увидев три печальные фигуры "на качелях"...
Кука: Ирината пишет: Но почему такого не может быть? У меня такой мысли не возникало и поясню почему. Второе действие, когда все собрались за большим столом, появление Шамраева, когда он тянет за галстук на стене, а в итоге протягивает через всю сцену длинную гирлянду А держит ее Маша. Так вот, я обратила внимание на то, КАК он фактически заставляет ее стать второй опорой для гирлянды. Злостным взглядом, топнув ногой, Шамраев указывает Маше (наверно как по привычке Трезору) ее место. Я думаю подобным образом можно позволить себе обращаться только со своими детьми. Хотя...этот же эпизод сейчас толкнул меня на обратную мысль..надо подумать
Tatiana: Маша - дочь Дорна Это мнение автора или так в действительности??? В первоначальной редакции "Чайки" Маша была дочерью Дорна, что выяснялось в конце 1-го действия. Но т.к. эта линия дальше никак не развивалась, Станиславский или Немирович-Данченко (не помню, который из них) предложил Чехову это убрать. Чехов согласился.
Irisha_s: Cколько не читай отзывов, и замечательно вдумчивых, и безжалостно глупых, но счастье зрительское в том, что сегодня иду на "Чайку" в третий раз и, конечно, не в последний!
Ирината: Tatiana пишет: В первоначальной редакции "Чайки" Маша была дочерью Дорна, Tatiana, спасибо Вам за пояснение! Administrator/Ирината: Кстати, Tatiana, не могли бы Вы зарегистрироваться на форуме? Это просто - надо наверху страницы ввести свой ник, любой удобный пароль и поставить отметку в "зарегистрироваться". Это ни к чему не обязывает, к тому же можно выходить из регистрации, оставаясь на форуме "анонимом". Просто у Вас будет возможность мгновенно видеть здешние обновления тем. И еще - зарегистрированные форумчане могут (а иногда это нужно) общаться на публично, на форуме, а тет-а-тет, приватно, посредством Личных Сообщений (ЛС). Впрочем... не настаиваю! Как захотите!
Administrator: От зрителя Лучшее, что я смотрел и читал в апреле 2011 ...Спектакль: Антон Чехов "Чайка" реж. Юрий Бутусов ("Сатирикон", Москва) - считаю, этапный спектакль для русского театра, для меня точно лучший в этом сезоне...
вишенка: отсюдаХимик пишет: цитата: Я почему-то сразу для себя решила, что Треплева должен играть Леша Бардуков. Такой наивный, молодой литератор... Химик пишет: цитата: Сейчас не могу себе представить, кто еще может играть Треплева, как не Трибунцев Что касается наивного и молодого.. и более трогательного..да, Леша Бардуков, как мне кажется, соответствует. Но! Спектакль очень сильный, ударный, учитывая еще его 4-ре действия с антрактами, и ведь все по не слабой психологической нарастающей идет, тут немалый актерский опыт нужен, немалое мастерство. Тимофей очень гармонично вписался в эту роль. В нем прекрасно сочетались и трогательность образа молодого литератора и сила характера в совокупе с душевным надрывом. Ведь достаточно спокойно и твердо звучит Элегия в его исполнении. Но. Я очень даже легко представляю в этой роли другого артиста. По моему восприятию, чистое ИМХО, но ответ на его вопрос из Элегии "зачем лгала ты?", я вижу один ИЗ ответов в одной из строчек одного из переводов песни CARUSO: Сила лирики, Где каждая драма фальшива, В том, что с гримом и мастерством Можно стать другим. В том же переводе слова мужчины: "Я так люблю тебя, ты это знаешь" -они на мой взгляд обесцениваются (учитывая еще неживым исполнением их Дорном) этим: "драма фальшива, в том, что с гримом и мастерством можно стать другим". Вот лично я, как человек с абсолютным слухом в том числе, не терплю фальшь как таковую. Ни в чем-то, ни в ком-то (ни в себе, ни в других). И иллюзии тоже (разве что на время, и то только в отношении себя), как бы они не были прекрасны. И не лгала она: "Помните? Какая ясная, теплая, радостная, чистая жизнь, какие чувства, - чувства, похожие на нежные, изящные цветы... Помните?.." Ну и конечно же.. обратите внимание.. тут в одной из тем разговор вроде как шел о том, что же (кто из "задвоенных") в "Чайке" близко к настоящему, какие сцены и персонажи в них за всей этой буффонадой выглядят и звучат естественно. Вот как, например, смотришь на картины великих художников (возьмем любую бытовую тему, где люди) и первоочередно видишь, что изображено на первом плане. Ведь в основе своей художник на первый план выводит самое главное, зерно/зерна. Так вот очень даже не "срывающая мозг", не гротесковая Нина-Стеклова, на мой взгляд, - в сцене начала монолога "люди, львы.....". В одном из роликов по этому спектаклю это очень четко видно. Это ощущается по ее взгляду (!), по интонациям. Один момент в этой сцене в итоге решил все, явился началом остального последующего. Еще из первого плана (и естественного, на мой взгляд): 1. Это Бутусов (среди других персонажей - просто одетый парень, это выделяется, цепляет, фокусирует взгляд). Раздирающий бумажный театрик, одним махом срывающий и зажимающий в кулак имя НИНА и так же стремительно убегающий, как и ворвался до этого. Это и его экспрессивный танец. Даже в 4-м действии он уже не естественнен, как в этом танце, после он как бы тонет уже в этом "театре", его монолог Треплева в рассказе о судьбе Нины уже не слышен, он уходит, уплывает на второй план, в то время как Треплев-Трибунцев говорит это ровно и спокойно, находясь ближе к зрителю). 2. Вырывается на первый план Тригорин-Суханов в монологе в 4-м действии (а также, что касается не буффонадности, - это момент, когда он стоит спиной; опять же выделяется простота, естественность, одежд). А Трезор-Кузнецов в этот момент тоже очень даже естественный, хоть и на втором плане, но будто служит отражением (или увеличением, усилением) того или на то, что происходит в этот момент на первом плане "картины". 3. Ну и, как уже говорила выше, монолог в 1-м действии Нины-Стекловой и Элегия Треплева-Трибунцева. Еще отметила один момент: После того, как спектакль в имении был сорван и выбежал и убежал Бутусов, сцена будто развернулась на 180 градусов. Изначально богема сидела к зрителям спиной (и Тригорин-Суханов стоял спиной к зрителям), Бутусов выбегал из зала, потом – Бутусов вылетает на сцену уже с другой стороны "картины". И Тригорин-Суханов, и Треплев-Трибунцев уже выходят на 1-й план, обращаясь к зрителю в зал. Лицо и изнанка, ложь и правда. "..зачем мой слух уже не отличает лжи от правды..". А зритель?? Зрителю тоже не легко отличить ложь от правды, когда "с гримом и мастерством можно стать другим". И еще. Я сначала никак не могла понять "2 минуты, 1 минута". 1,2,3 – она давала ему шансы. 3,2,1 - она, как мне кажется, отсчитывает ему "штрафы", после чего отворачивается. Она всегда будет незримо рядом, но не придет. А вот к Треплеву она приходит объясниться. Почему то я совсем не помню эти кресты, о которых все говорят. Но. Я смотрела спектакль всего лишь один раз- прогон. На самом спектакле не была, не сложилось, не срослось. И все свои впечатления говорю лишь по тем воспоминаниям от 12.04. Все чистое ИМХО.
Administrator: ЗДЕСЬ - еще один пост от великолепной Ирины/Илларии П. Читать надо внимательно, вспоминать, думать... добавлять свои воспоминания и небанальные ассоциации. к Чайке. детали, материал на “подумать” и пр. В качестве эпиграфа: “Дурак не видит того, что есть; глупец видит то, чего нет.” Возможно, я и то, и то. Спектакль – большой. Вернее, он не просто большой – он огромный. Я говорю не о продолжительности, а о его наполнении. Судьбы персонажей, событийность, детальность здесь простираются далеко за рамки, ограниченные пьесой. Можно узнать, например, что Шамраев – бывший военный (и он до сих пор в шинельке, в солдатской пилотке, в военных штанах), что, возможно, он ушёл на войну и как раз в это время в жизни Полины Андреевны появился Дорн. Маша, как я говорила выше – его дочь, а не Шамраева. Шамраев знает это (с остервенением бьёт за сценой собаку, кричит: “Сука!” ). Можно узнать, как могли бы развиваться отношения в парах Маша-Медведенко, Нина-Тригорин, Полина-Дорн. Вернее, чем могли бы завершиться. Всё это – на примере сцены встречи Нины и Треплева в 4-м действии. Ревность доведёт Медведенко до убийства Маши (задушит примерно как Лир Шута). Тригорин не сможет пережить потрясения от того, что он сделал с Ниной – к нему придёт грубая, неряшливая, опустившаяся женщина (см. Нехлюдов и Катюша). Тригорин застрелится. Бесчувственный Дорн сам вытолкает за дверь приползшую к нему – дрожащую, голодную, промокшую, вскрикивающую, как чайка – Полину и устроится у печки, прихлёбывая вино. Полина вернётся, застрелит Дорна из ружья. У этих повторов одной сцены с разными актёрами есть и другой смысл, “технический” что ли: так актёры своей индивидуальностью влияют на построение сцены во время создания спектакля. Очень лаконично и ярко – суть ненависти Треплева к театру (сцена в душе): мать (первая женщина в жизни мальчика, к которой он испытывает влечение, Фрейд) изменяет ему с Театром, уходит от него к Театру. Психологическая травма на всю жизнь. Собственно, вторая его любовь точно так же уйдёт от него к Театру. Треплев пытается вернуть Нину, оттащить её от опасного пути: снимет с неё “театральные” детали одежды – чёрный воротник, чёрную меховую накидку. На какое-то мгновенье покажется, что это удаётся. Но потом её волос зазвенит театральным звонком (призвание). (Някрошюс, Калигула). Нина практически соблазняет Тригорина. Отчаянно кокетничает. Поначалу он просто принимает условия привычной ему игры – как бы разыгрывают партию по стандартным ходам. Затем происходит момент истины, Тригорин неожиданно для себя и Нины раскрывается перед ней в исповедальном монологе. Это разрыв шаблона, и он отказывается от начатой было игры. Надежда на выход из замкнутого круга, благодаря любви Нины. Счастлив, как ребёнок. Отрезвление. Понимает, что замкнутый круг не разовать и, не желая губить девушку, после нескольких согласий (повторы) отказывается от 2-х минут свидания. Пытается избежать очевидного развития событий. На протяжении нескольких сцен Тригорин появляется в разных образах (в зависимости от внутренних перемен): пресыщенный жизнью богемный писатель – юный Ромео – персонаж вестерна. _________________________________________________________________________________ “Рабочий материал”. Детали (какие вспомню, ибо им нет числа) с предположениями и без, откуда они. По обе стороны от портала сцены – две гримёрных с белыми париками на столах. На левой 3 кукольных голыша, три младенца (ссылка на Трёх сестёр? почему здесь? чьих? у фоменок три “взрослых” куклы. Някрошюса не видела) + один младенец будет сидеть в 1-м действии в “цветнике” из автомобильных шин, во 2 действии – на столе среди сервиза и фруктов, лицом к Аркадиной и Нине. В 3-м действии 3 младенца будут сидеть на разостланной на полу меховой белой шкурке (ассоциативно: есть поверье: дети сверху, “с облака” смотрят вниз на наш мир и выбирают, у кого им родиться). Маша уляжется среди них, сгребёт в кучку, притянет к себе. + четвёртый малыш – Машин ребёнок. Усадит его на качели, оставит одного, он ей не нужен. Треплев в начале – в очках и клетчатой рубашке навыпуск. Тихий отличник, Знайка. Очки – от Анджело (Мера за меру). В очках и Дорн, и Медведенко. Самодельный театр Треплева: над ним самим – туча плачет дождём, над Ниной – радостное солнце. По бокам картины свисает целофан (Гамлет) Сорин в костюме макбеттовского шута, над ним тоже дождь. Ударит ладонью в тазик, как Банко. Сцена практически сразу “замусоривается” цветами – “мусор” из последней сцены Меры за меру. “Волшебница. Даже звук её шагов прекрасен” – обведёт контуры нининых ступней, покажет залу (Калигула Някрошюса). Я люблю Вас – Тсс.. – В пьесе должна быть любовь – и сцена Шамраев с Полиной. Трезор Вас не знает – собака (Някрошюс, Калигула ?) – среди прочих команда “Играть!” Белые цветы, которыми засыпАет Нину Треплев – ричардовские погребальные. Над Ниной снег. Как над Марианной в Мере.. Нине от Шамраева после выступления – охапка жёлтых цветов. Цвет печали. Дорн то с белым, то с красным зонтиком, оба сломаны (Ричард). Треплев разрушает декорацию своего театра: срывает сверху вниз полосы, первая же – разделяет силуэты Треплева и Нины на рисунке. Сцена м/у Дорном и Треплевым. Треплев – грустный смайлик. Пьют что-то крепкое из флакончика в Дорновском чемоданчике (Иванов) Нина поёт корейскую песенку (корейская Чайка), на руке на верёвочке висит блокнотик на пружинках.. Пока поёт, выводят по одной, как на конкурсе, всех героинь пьесы, цветы, снег. Tombe la neige. Пепел с неба (от сгоревшего театра Треплева? или сгоревшего счастья) Нина жуёт яблоко. Яблоко – плод греха. Вообще много яблок. Тригорин вертит в руке, потом отшвырнёт (не хочет губить Нину), Шамраев вместо слив рассыплет “на дорожку” Аркадиной и Тригорину. Сцена “Сюжет мелькнул”. Повтор 5 раз по нарастающей (соответственно, Треплев за сценой стреляется 5 раз). (Иванов) Первая ипостась Аркадиной выйдет на сцену с 2-мя чемоданами, как Калигула у Някрошюса. Элегия Бродского.. Сцена “чёт-нечет”. Повторы в разных стилях. Медальон. Тригорин повесит на палец, маятник (символ “маятник” первый раз появляется в 1-м действии: Полина-Маша-Дорн, +бой часов). В другой раз медальон – розовая длинная лента (не знаю, как перевести, пока только вариант: лента – жизнь, т.е. “если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь – приди и возьми её”). В сцене диалога Сорин-Аркадина (“живи ты в деревне”) Сорин одет как Шабельский, которому тоже вечно не дают лошадей выехать из ивановской усадьбы. “Вот тебе и Театр!” – крик Треплева (боль запредельная, тот самый крайний предел иронии), и кровавый след по стене, и “ужо” (а повязку ужо доктор сделает) “Мама, перемени мне повязку”. Макбеттовский душ. Повязка – верёвка-удавка, покрывает всю голову, с лицом, поэтому перевожу так: “Мама, помоги мне, спаси меня, оттащи от самоубийства”. Далее намёк на инцест, но скорее это – о травме, полученной Треплевым от измены Аркадиной ему, мальчику, с Театром. Уже говорила выше. Приживал – скряга – оборвыш. И страшная картинка: Треплев плачет: лицо мёртвое, пальцами “собирает” с сухих щёк слезинки. Вода. Много воды во всех действиях. Вода как символ многозначна. Выборочно из словаря: “Вода – источник и гробница всего сущего во вселенной. Символ непроявленного, первичной материи. Жидкость все проверяющая (Платон). Любая вода является символом Великой Матери и ассоциируется с рождением, женским началом, утробой вселенной, prima materia, водами плодородия и свежести, источником жизни. Она также сравнивается с непрерывным изменением материального мира, бессознательным, забывчивостью. Вода растворяет, уничтожает, очищает, смывает и восстанавливает. Вода возвращает к жизни и дает новую жизнь, вода и кровь смывают старую жизнь и освящают новую. Погружение в воду символизирует не только возврат к первоначальному состоянию чистоты, смерть в старой жизни и возрождение в новой, но также омовение души в материальном мире” Медведенко в застывшей позе. Маша столкнёт. Корабль в руках Тригорина. Сорин в инвалидной коляске – Крёстный Отец. Просил постелить у Кости. Ему стелят саван. Монолог Треплева о судьбе Нины – дважды: на разрыв аорты (как чувствует) и более-менее сдержанный (на людях).. “Игра в старинное лото”. Постепенно нарастает музыка и постепенно игра превращается в фортепианный концерт в исполнении всех, кто за столом, со всё нарастающей амплитудой движений. Механические и “птичьи” голоса. Чёрный грим на лицах женщин (признак принадлежности Зазеркалью Театра). Эхом в разговоре “Не помню.. Не помню.. Не помню..” Оборвётся музыка – персонажи уткнутся лицами в стол (Гамлет). Смысл – они уже все там, по ту сторону черты, а для этого мира – умерли. Треплев стреляется из воображаемого пистолета (Иванов) Встреча Нины и Треплева (последняя). Нина в чёрном, чёрный грим. Лицо озарено внутренним светом, уйдёт, таща за собой макбеттовскую кровать (“неси свой крест и веруй”), а Треплева прикроет саваном. После её ухода попытается “взлететь” (вставит руки-ноги в петли канатов), несколько бесполезных усилий, поняв полную безнадежность – обвиснет на верёвках, скользнёт на пол, замрёт. Это всё. Ангел Скорби. Собака. И – Чёрная Птица над сценой. Да, и – мощнейший саундтрек. Мощнейший. Подумалось о Треплеве: он застрял между мирами. Он уже не в этом мире (писатель, “носится в хаосе грёз и образов”), но и не в мире Нины, матери и т.д. “..Время в своем движении тоже сталкивается с препятствиями и терпит аварии, а потому кусок времени может отколоться и навечно застрять в какой-нибудь комнате..” (Маркес) Что-то подобное произошло и с Треплевым, в его комнате тоже застрял кусок времени – всегда острый, всегда ранящий – времени, в котором Нина читала монолог Мировой Души на сцене его самодельного театра, и он не смог выбраться из этой комнаты.
Tatiana: Пришло вдруг в голову о пупсах: часто актеров называют детьми, отсюда и игрушки-куклы. Со скакалкой или мячиком не поиграешь в жизнь, в жизнь играют куклой. Голая кукла, а еще лучше тряпичная без лица, в воображении ребенка может стать любым персонажем. Может быть пупсы это намек на детскую природу актерства и, шире, игровую природу театра. Отсюда и тележка Дорна с куклами, тряпичными (те же пупсы), и уже одетыми в костюмы персонажей, для игры в "Чайку".
Administrator: Перенесла линию беседы о наших личных судьбах и мнениях, увиденных через призму "Чайки" Чехова и "Чайки" Бутусова в "Беседы мерцающих разумов".
Administrator: От зрителя? в нескольких словах:http://twitter.com/#!/OlgaFolga/statuses/66786062529343488 ходили вчера в сатирикон на чайку. 4 часа 30 минут. понравилось.советую. но надо запастись провизией и питьем)))мозговскрывательно
полная версия страницы