Форум » Архив форума » Хорошие стихи. ЧАСТЬ 11 » Ответить
Хорошие стихи. ЧАСТЬ 11
Administrator: Хорошие стихи. Часть1 Хорошие стихи. Часть 2 Хорошие стихи. Часть 3 Хорошие стихи. Часть 4 Хорошие стихи. Часть 5 Хорошие стихи. Часть 6 Хорошие стихи. Часть 7 Хорошие стихи. Часть 8 Хорошие стихи. Часть 9 Хорошие стихи. Часть 10 Одна из самых популярных из тем форума в очередной раз начата "с нуля". А снова повторяю прежний текст... заменяя только текст стихов Гумилева: Есть темы, который из-за обилия в них информации "закрываются" на этом форуме стремительно... Например, Хорошие стихи. Ибо хорошей поэзии - российской и зарубежной, классической и современной - много. И мы находим в ее строчках созвучие нашим настроениям... Уже традиционно новую/старую темку начинаю со стихов Николая Гумилева. Однообразные мелькают Все с той же болью дни мои, Как будто розы опадают И умирают соловьи. Но и она печальна тоже, Мне приказавшая любовь, И под ее атласной кожей Бежит отравленная кровь. И если я живу на свете, То лишь из-за одной мечты: Мы оба, как слепые дети, Пойдем на горные хребты, Туда, где бродят только козы, В мир самых белых облаков, Искать увянувшие розы И слушать мертвых соловьев. (июль 1917)
Джоник: я варю себе кофе с выдумкой и ванилью мы отличная пара: звонишь – я не отвечаю говоришь со мной на всех аккордах полифонии говорю с тобой на всех языках молчания я варю себе кофе – потише, мой друг, потише я могла бы тебе ответить – так каждый сможет это азбука морзе; я слышу тебя, я слышу просто слов не осталось и слёз не осталось тоже я легка, как кораблик в весенней воде бумажный я пуста, как колокол на деревянной башне я могла бы тебе ответить, так может каждый, - просто это неважно. неважно. неважно. неваневажно. © Copyright: Ракель Напрочь, 2008
Божена: Марина Цветаева Реквием Уж сколько их упало в эту бездну, Разверстую вдали! Настанет день, когда и я исчезну С поверхности земли. Застынет все, что пело и боролось, Сияло и рвалось. И зелень глаз моих, и нежный голос, И золото волос. И будет жизнь с ее насущным хлебом, С забывчивостью дня. И будет все - как будто бы под небом И не было меня! Изменчивой, как дети, в каждой мине, И так недолго злой, Любившей час, когда дрова в камине Становятся золой. Виолончель, и кавалькады в чаще, И колокол в селе... - Меня, такой живой и настоящей На ласковой земле! К вам всем - что мне, ни в чем не знавшей меры, Чужие и свои?! - Я обращаюсь с требованьем веры И с просьбой о любви. И день и ночь, и письменно и устно: За правду да и нет, За то, что мне так часто - слишком грустно И только двадцать лет, За то, что мне прямая неизбежность - Прощение обид, За всю мою безудержную нежность И слишком гордый вид, За быстроту стремительных событий, За правду, за игру... - Послушайте! - Еще меня любите За то, что я умру.
Ирината: Борис Смоленский Учебник в угол - и на пароход В июнь, в свободу, в ветер, в поцелуи И только берега, как пара хорд, Стянули неба синюю кривую.
Ирината: Иосиф Бродский ПИСЬМА РИМСКОМУ ДРУГУ Из Марциала --- Нынче ветрено и волны с перехлестом. Скоро осень, все изменится в округе. Смена красок этих трогательней, Постум, чем наряда перемены у подруги. Дева тешит до известного предела - дальше локтя не пойдешь или колена. Сколь же радостней прекрасное вне тела: ни объятье невозможно, ни измена! --- Посылаю тебе, Постум, эти книги Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко? Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги? Все интриги, вероятно, да обжорство. Я сижу в своем саду, горит светильник. Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых. Ввместо слабых мира этого и сильных - лишь согласное гуденье насекомых. --- Здесь лежит купец из Азии, толковым был купцом он - деловит, но незаметен. Умер быстро: лихорадка. По торговым он делам сюда приплыл, а не за этим. Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем. Он в сражениях Империю прославил. Столько раз могли убить! а умер старцем. Даже здесь не существует, Постум, правил. --- Пусть и вправду, Постум, курица не птица, но с куриными мозгами хватишь горя. Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря. И от Цезаря далеко, и от вьюги. Лебезить не нужно, трусить, торопиться. Говоришь, что все наместники - ворюги? Но ворюга мне милей, чем кровопийца. --- Этот ливень переждать с тобой, гетера, я согласен, но давай-ка без торговли: брать сестерций с покрывающего тела все равно, что дранку требовать у кровли. Протекаю, говоришь? Но где же лужа? Чтобы лужу оставлял я, не бывало. Вот найдешь себе какого-нибудь мужа, Он и будет протекать на покрывало --- Вот и прожили мы больше половины. Как сказал мне старый раб перед таверной: "Мы, оглядываясь, видим лишь руины". Взгляд, конечно, очень варварский, но верный. Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом. Разыщу большой кувшин, воды налью им... Как там в Ливии, мой Постум,- или где там? Неужели до сих пор еще воюем? --- Помнишь, Постум, у наместника сестрица? Худощавая, но с полными ногами. Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица. Жрица, Постум, и общается с богами. Приезжай, попьем вина, закусим хлебом. Или сливами. Расскажешь мне известья. Постелю тебе в саду под чистым небом и скажу, как называются созвездья. --- Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье, долг свой давний вычитанию заплатит. Забери из-под подушки сбереженья, там немного, но на похороны хватит. Поезжай на вороной своей кобыле в дом гетер под городскую нашу стену. Дай им цену, за которую любили, чтоб за ту же и оплакивали цену. --- Зелень лавра, доходящая до дрожи. Дверь распахнутая, пыльное оконце. Стул покинутый, оставленное ложе. Ткань, впитавшая полуденное солнце. Понт шумит за черной изгородью пиний. Чье-то судно с ветром борется у мыса. На рассохшейся скамейке - Старший Плиний. Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
Ирината: Аркадий Суров Мы уедем с тобою когда-то на греческий остров, Сложим дом из камней, и очаг, и поймаем козу, Назовем ее Арфа, и жить будем тихо и просто, Лишь бы крыша не очень у нас протекала в грозу. А вокруг будет море, оно будет добрым и щедрым, Я в погожие дни из него буду рыбу ловить, Так состаримся мы, нас соленые выбелят ветры, И зимою умрем, и коза нас пойдет хоронить.
Ирината: Илья Сельвинский Ах, что ни говори, а молодость прошла... Еще я женщинам привычно улыбаюсь, Еще лоснюсь пером могучего крыла, Чего-то жду еще - а в сердце хаос, хаос! Еще хочу дышать, и слушать, и смотреть; Еще могу шагнуть на радости, на муки, Но знаю: впереди, средь океана скуки, Одно лишь замечательное: смерть.
Катюша: Николай Гумилёв Сергею Маковскому Я верил, я думал, и свет мне блеснул наконец; Создав, навсегда уступил меня року Создатель; Я продан! Я больше не Божий! Ушел продавец, И с явной насмешкой глядит на меня покупатель. Летящей горою за мною несется Вчера, А Завтра меня впереди ожидает, как бездна, Иду… но когда-нибудь в Бездну сорвется Гора. Я знаю, я знаю, дорога моя бесполезна. И если я волей себе покоряю людей, И если слетает ко мне по ночам вдохновенье, И если я ведаю тайны — поэт, чародей, Властитель вселенной — тем будет страшнее паденье. И вот мне приснилось, что сердце мое не болит, Оно — колокольчик фарфоровый в желтом Китае На пагоде пестрой… висит и приветно звенит, В эмалевом небе дразня журавлиные стаи. А тихая девушка в платье из красных шелков, Где золотом вышиты осы, цветы и драконы, С поджатыми ножками смотрит без мыслей и снов, Внимательно слушая легкие, легкие звоны.
Александра: Поющий циферблат. Крылатые часы. - Скажи, который час? - Час утренней росы. Час утренней росы и птичьих голосов. Волшебные часы. Точнее нет часов. - Живя по тем часам, скажи, который час? - Тот самый заревой, когда Всевышний спас Нас, грешных, от тоски, вручив бесценный клад: Крылатые часы, поющий циферблат. Л.Миллер
Ирината: Аркадий Суров ДРУГОЙ ВИННИ ПУХ I Как-то Время пришло к Винни Пуху, и он повзрослел. Он свой лес обошел и зарыл свою книгу под дубом. Птицы в кронах кричали: "Куда ж ты собрался, пострел?", Но молчал Винни Пух, закрывая глаза нерасчесанным чубом. А за лесом лежала долина и пальцы дорог, Он пожал эти пальцы и выбрал, которые к морю, А вдогонку ему все махал и махал Пятачок, И всего впереди было вдоволь - и счастья, и горя. II А ветер дует Винни Пуху в спину, А то - в лицо, то лоб ему, как сыну, Вечернею прохладой освежит, Подошвы стерты ровно вполовину, Песок шуршит, а путь далек лежит. Пух долго шел в пыли и к морю вышел, И переплыл его, и у мальчишек, Хозяев порта и ловцов трески, Его назвали как-то "дядя Миша", И он очнулся, глянув на виски. Что ж, вот и "дядя". Ветер в спину дует, И непогода в небесах колдует, Дорога - прямо, нет дороги вспять. Закат червонным облака рисует. И кто нас ждёт? А некому нас ждать. III Посредине земли, посредине горячего вечного лета, На чужом берегу, пропуская сквозь уши чужую гортанную речь, Я вдруг вспомнил тебя, Пятачок, как кричал ты мне вслед, и порывами ветра Уносило слова твои в сторону, может быть, чтобы сберечь. Я письмо бы тебе написал, да у нас там и адреса нету, Я тебя не забыл, и надеюсь, что кто-нибудь помнит меня, Ты всегда был домашним, а я вот болтаюсь по белому свету, И забрался далеко, до вас не доскачешь, и нету деньжат на коня. Знаешь, я здесь один, а приятели - им бы поесть да напиться. Всё гогочут по-своему, некому даже про лес рассказать. Я диктую письмо в пустоту, может, слышит какая-то птица, Может, знает по-нашему, может быть, сможет тебя разыскать. IV Как, ты думаешь, живем мы тут, Винни? Все старинную толчем воду в ступе, Коротаем у окна вечер зимний, Да болтаем по утрам ложкой в супе. Что ни глянь, все бурелом да валежник. Старый лес, и что, к чертям, в нем такого? Ну орехи, ну весною подснежник, Нет, ты там счастливей нас, право слово. Про тебя мне начирикала птица, Говорит, летела долго-далеко. Будь по-твоему, решил возвратиться - Приезжай, мне тоже тут одиноко. Помнишь, ты тогда ушел, было лето. Я считал, ну через годик вернется. Тридцать лет прошло, а ты - все по свету, И твой дуб в мое окно веткой бьется. V Над Стамбулом - туман, а Европа засыпана снегом. В небо трубы дымят, и кострами зажглись пустыри. Старый доктор, закутавшись в плед, пишет длинные письма коллегам. Далеко до весны и, по звездам видать, далеко до зари. Пишет он, что отмеряно всем, без поправок по росту и весу, Мелких пакостей, крупных обид, тишины и случайных даров. Если вышел из леса, то значит вернешься когда-нибудь к лесу. По Писанию так. Возвращаются все под родительский кров. Лес обнимет тебя лопухами, закутает в травы, Сядешь ты у корней, и охватит тебя забытье. И кусты зацветут над тобой, и пахнет беленою-отравой, И останется после тебя только детское имя твое.
Божена: Владимир Высоцкий Баллада о времени Замок временем срыт и укутан, укрыт В нежный плед из зеленых побегов. Но развяжет язык молчаливый гранит, И холодное прошлое заговорит О походах, боях и победах. Время подвиги эти не стерло, Оторвать от него верхний пласт Или взять его крепче за горло, И оно свои тайны отдаст. Упадут сто замков и спадут сто оков, И сойдут сто потов целой грудой мехов, И польются легенды из сотен стихов Про турниры, осады, про вольных стрелков. Ты к знакомым мелодиям ухо готовь И гляди понимающим оком. Потому что любовь - это вечно любовь, Даже в будущем вашем далеком. Звонко лопалась сталь под напором меча, Тетива от натуги дымилась, Смерть на копьях сидела, утробно урча, В грязь валились враги, о пощаде крича, Победивщим сдаваясь на милость. Но не все, оставаясь живыми, В доброте сохраняли сердца. Защитив свое доброе имя От заведомой лжи подлеца. Хорошо, если конь закусил удила, И рука на копье поудобней легла, Хорошо, если знаешь откуда стрела, Хуже, если по-подлому, из-за угла. Как у вас там с мерзавцем? Бьют? Поделом! Ведьмы вас не пугают шабашем? Но неправда ли: зло называется злом Даже там, в светлом будущем вашем? И во веки веков и во все времена Трус, предатель всегда презираем. Враг есть враг и война все равно есть война, И темница тесна, и свобода одна, И всегда на нее уповаем. Время эти понятья не стерло, Нужно только поднять верхний пласт, И дымящейся кровью из горла Чувства вечные хлынут на нас. Ныне, присно, и во веки веков, старина, И цена есть цена, и вина есть вина, И всегда хорошо, если честь спасена, Если другом надежно прикрыта спина. Чистоту, простоту мы у древних берем, Саги, сказки из прошлого тащим, Потому что добро остается добром В прошлом, будущем и настоящем.
Татьяна: Не помню, было ли... Наум Басовский ЛЮБОВЬ В. Падает снег, и рождается стих, в каждой зенице – по ягоде... Это случайная встреча двоих в мире, расчисленном загодя. Прошлое пролито – тёмен раствор, будущее – не налито: это распахнутый их разговор в мире, застёгнутом намертво. В небе звезда, ничего не пророчь, – пусть загорится соседняя!.. Это одна милосердная ночь в мире, где нет милосердия. Февраль 1984
Александра: Фиолетовой, белой, лиловой, Ледяной, голубой, бестолковой Перед взором предстанет сирень. Летний полдень разбит на осколки, Острых листьев блестят треуголки, И, как облако, стелется тень. Сколько свежести в ветви тяжелой, Как стараются важные пчелы, Допотопная блещет краса! Но вглядись в эти вспышки и блестки: Здесь уже побывал Кончаловский, Трогал кисти и щурил глаза. Тем сильней у забора с канавкой Восхищение наше, с поправкой На тяжелый музейный букет, Нависающий в желтой плетенке Над столом, и две грозди в сторонке, И от локтя на скатерти след. Александр Кушнер
Ирината: Григорий Остер "Вредные советы" Посещайте почаще Театральный буфет. Там пирожные с кремом, С пузырьками вода. Как дрова, на тарелках Шоколадки лежат, И сквозь трубочку можно Пить молочный коктейль. Hе просите билеты Hа балкон и в партер. Пусть дадут вам билеты В театральный буфет. Уходя из театра, Унесете с собой Под трепещущим сердцем В животе бутерброд.
Lotta: Марина Цветаева Не надо ее окликать: Ей оклик - что охлест. Ей зов Твой - раною по рукоять. До самых органных низов Встревожена - творческий страх Вторжения - бойся, с высот - Все крепости на пропастях! - Пожалуй - органом вспоет. А справишься? Сталь и базальт Гора, но лавиной в лазурь На твой серафический альт Вспоет - полногласием бурь. И сбудется! - Бойся! - Из ста На сотый срываются... Чу! На оклик гортанный певца Органною бурею мщу!
GLAFIRA: Сегодня день рождения "НАШЕГО ВСЕГО" - Александра Сергеевича ПУШКИНА *** Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный Волны, плеснувшей в берег дальный, Как звук ночной в лесу глухом. Оно на памятном листке Оставит мертвый след, подобный Узору надписи надгробной На непонятном языке. Что в нем? Забытое давно В волненьях новых и мятежных, Твоей душе не даст оно Воспоминаний чистых, нежных. Но в день печали, в тишине, Произнеси его тоскуя; Скажи: есть память обо мне, Есть в мире сердце, где живу я.. 1830
Ирината: А.С.Пушкин Глухой глухого звал к суду судьи глухого, Глухой кричал: "Моя им сведена корова!"- "Помилуй,- возопил глухой тому в ответ:- Сей пустошью владел еще покойный дед". Судья решил: "Чтоб не было разврата, Жените молодца, хоть девка виновата".
Мирра: Владимир Маяковский ЮБИЛЕЙНОЕ Александр Сергеевич, разрешите представиться. Маяковский. Дайте руку! Вот грудная клетка. Слушайте, уже не стук, а стон; тревожусь я о нем, в щенка смиренном львенке. Я никогда не знал, что столько тысяч тонн в моей позорно легкомыслой головенке. Я тащу вас. Удивляетесь, конечно? Стиснул? Больно? Извините, дорогой. У меня, да и у вас, в запасе вечность. Что нам потерять часок-другой?! Будто бы вода — давайте мчать, болтая, Будто бы весна — свободно и раскованно! В небе вон луна такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно. Я теперь свободен от любви и от плакатов. Шкурой ревности медведь лежит когтист. Можно убедиться, что земля поката,— сядь на собственные ягодицы и катись! Нет, не навяжусь в меланхолишке черной, да и разговаривать не хочется ни с кем. Только жабры рифм топырит учащенно у таких, как мы, на поэтическом песке. Вред — мечта, и бесполезно грезить, надо весть служебную нуду. Но бывает — жизнь встает в другом разрезе, и большое понимаешь через ерунду. Нами лирика в штыки неоднократно атакована, ищем речи точной и нагой. Но поэзия — пресволочнейшая штуковина: существует — и ни в зуб ногой. Например вот это — говорится или блеется? Синемордое, в оранжевых усах, Навуходоносором библейцем — «Коопсах». Дайте нам стаканы! знаю способ старый в горе дуть винище, но смотрите — из выплывают Red и White Star'ы1 с ворохом разнообразных виз. Мне приятно с вами,— рад, что вы у столика. Муза это ловко за язык вас тянет. Как это у вас говаривала Ольга?.. Да не Ольга! из письма Онегина к Татьяне. — Дескать, муж у вас дурак и старый мерин, я люблю вас, будьте обязательно моя, я сейчас же утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я.— Было всякое: и под окном стояние, письма, тряски нервное желе. Вот когда и горевать не в состоянии — это, Александр Сергеич, много тяжелей. Айда, Маяковский! Маячь на юг! Сердце рифмами вымучь — вот и любви пришел каюк, дорогой Владим Владимыч. Нет, не старость этому имя! Тушу вперед стремя, я с удовольствием справлюсь с двоими, а разозлить — и с тремя. Говорят — я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н! Entre nous..2 чтоб цензор не нацыкал. Передам вам — говорят — видали даже двух влюбленных членов ВЦИКа. Вот — пустили сплетню, тешат душу ею. Александр Сергеич, да не слушайте ж вы их! Может, я один действительно жалею, что сегодня нету вас в живых. Мне при жизни с вами сговориться б надо. Скоро вот и я умру и буду нем. После смерти нам стоять почти что рядом: вы на Пе, а я на эМ. Кто меж нами? с кем велите знаться?! Чересчур страна моя поэтами нища. Между нами — вот беда — позатесался Надсон3. Мы попросим, чтоб его куда-нибудь на Ща! А Некрасов4 Коля, сын покойного Алеши,— он и в карты, он и в стих, и так неплох на вид. Знаете его? вот он мужик хороший. Этот нам компания — пускай стоит. Что ж о современниках?! Не просчитались бы, за вас полсотни отдав. От зевоты скулы разворачивает аж! Дорогойченко, Герасимов5, Кириллов, Родов — кар он однаробразный пейзаж! Ну Есенин6. мужиковствующих свора. Смех! Коровою в перчатках лаечных. Раз послушаешь.. но это ведь из хора! Балалаечник! Надо, чтоб поэт и в жизни был мастак. Мы крепки, как спирт в полтавском штофе. Ну, а что вот Безыменский?! Так... ничего... морковный кофе. Правда, есть у нас Асеев7 Колька. Этот может. Хватка у него моя. Но ведь надо заработать сколько! Маленькая, но семья. Были б живы — стали бы по Лефу соредактор. Я бы и агитки вам доверить мог. Раз бы показал: — вот так-то, мол, и так-то... Вы б смогли — у вас хороший слог. Я дал бы вам жиркость и сукна, в рекламу б выдал гумских дам. (Я даже ямбом подсюсюкнул, чтоб только быть приятней вам.) Вам теперь пришлось бы бросить ямб картавый. Нынче наши перья — штык да зубья вил,— битвы революций посерьезнее «Полтавы», и любовь пограндиознее онегинской любви. Бойтесь пушкинистов. Старомозгий Плюшкин, перышко держа, полезет с перержавленным. — Тоже, мол, у лефов появился Пушкин8. Вот арап! а состязается — с Державиным9...— Я люблю вас, но живого, а не мумию. Навели хрестоматийный глянец. Вы по-моему при жизни — думаю — тоже бушевали. Африканец! Сукин сын Дантес! Великосветский шкода. Мы б его спросили: — А ваши кто родители? Чем вы занимались до 17-го года?— Только этого Дантеса бы и видели. Впрочем, что ж болтанье! Спиритизма вроде. Так сказать, невольник чести... пулею сражен... Их и по сегодня много ходит — всяческих охотников до наших жен. Хорошо у нас в Стране Советов. Можно жить, работать можно дружно. Только вот поэтов, к сожаленью, нету — впрочем, может, это и не нужно. Ну, пора: рассвет лучища выкалил. Как бы милиционер разыскивать не стал. На Тверском бульваре очень к вам привыкли. Ну, давайте, подсажу на пьедестал. Мне бы памятник при жизни полагается по чину. Заложил бы динамиту — ну-ка, дрызнь! Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь! 1924
Филифьонка: М.И.Цветаева Молодость 1 Молодость моя! Моя чужая Молодость! Мой сапожок непарный! Воспаленные глаза сужая, Так листок срывают календарный. Ничего из всей твоей добычи Не взяла задумчивая Муза. Молодость моя! - Назад не кличу- Ты была мне ношей и обузой. Ты в ночи нашептывала гребнем, Ты в ночи оттачивала стрелы. Щедростью твоей давясь, как щебнем, За чужие я грехи терпела. Скипетр тебе вернув до сроку - Что уже душе до яств и брашна! Молодость моя! Моя морока- Молодость! Мой лоскуток кумашный! 18 ноября 1921 2 Скоро уж из ласточек - в колдуньи! Молодость! Простимся накануне... Постоим с тобою на ветру! Смуглая моя! Утешь сестру! Полыхни малиновою юбкой, Молодость моя! Моя голубка Смуглая! Раззор моей души! Молодость моя! Утешь, спляши! Полосни лазоревою шалью, Шалая моя! Пошалевали Досыта с тобой! - Спляши, ошпарь! Золотце мое - прощай - янтарь! Неспроста руки твоей касаюсь, Как с любовником с тобой прощаюсь. Вырванная из грудных глубин - Молодость моя! - Иди к другим! 20 ноября 1921
Ирината: Владимир Высоцкий Корабли постоят — и ложатся на курс, Но они возвращаются сквозь непогоду... Не пройдёт и полгода — и я появлюсь, Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода. Возвращаются все, кроме лучших друзей, Кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все, кроме тех, кто нужней. Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе — ещё меньше. И мне хочется верить, что это не так, Что сжигать корабли скоро выйдет из моды. Я, конечно, вернусь — весь в друзьях и в мечтах, Я, конечно, спою — не пройдёт и полгода.
Александра: Георгий Иванов Над розовым морем вставала луна Во льду зеленела бутылка вина И томно кружились влюбленные пары Под жалобный рокот гавайской гитары. - Послушай. О как это было давно, Такое же море и то же вино. Мне кажется будто и музыка та же Послушай, послушай,- мне кажется даже. - Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой. Мы жили тогда на планете другой И слишком устали и слишком стары Для этого вальса и этой гитары.
полная версия страницы