Форум » Архив форума » ЧАЙКА. ЧАСТЬ 2 » Ответить
ЧАЙКА. ЧАСТЬ 2
Administrator: Материалы на сайте ЧАЙКА. Спектакль Юрия Бутусова Материалы на форуме: ЧАСТЬ 1
Lotta: Лев Семёркин Игра в двадцать четыре руки. Со второго раза бутусовская «Чайка» впечатлила еще сильнее (на первый раз откликнулся здесь и здесь ). В Сатириконе вчера наблюдалась предельно высокая концентрация режиссуры – Бутусов, Крымов, Серебренников и примкнувший к ним Писарев. Зал был заполнен (в основном молодежью), до конца досидели процентов 80, аплодировали стоя с криками браво. Принимали лучше, чем в апреле, когда я в первый раз смотрел. Было много реакций по ходу действия и аплодисменты начались с самых первых сцен. Объясняю это тем, что многие смотрели не в первый раз и их реакции задавали тон. Первое действие по второму разу намного лучше смотрится, это пожалуй главное преимущество второго раза. Первое действие, как отдельный спектакль в спектакле, оно вполне самодостаточно. Представлены все герои (почти все, кроме Тригорина), все темы – о любви, о театре, о жизни, о мечте. Предьявлен стиль, зашифрованный театральный код и ключ к шифру. Чайка в яблоках. О мечте и ключе надо сказать отдельно, проницательная блогоприятельница niet_azuren заметила, что Марина Дровосекова (девушка, которая танцует) появляется на сцене на реплике Кости "Надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах". Во второй раз я внимательно смотрел за игрой всех участников ансамбля и подтверждаю, именно так все и было, девушка в яблоках (то есть в светлом платье с розами :) вышла как раз после слова «мечта». Своим простодушием и отзывчивостью она сразу напомнила мне Благодарного Зрителя. Может быть она идеальный актер или идеальный зритель, представитель от зрительного зала на сцене. Но потом возникла другая гипотеза. Я воспринял девушку-мечту как заглавную героиню спектакля, то есть ту самую чайку, с которой сравнил Заречную Тригорин в сюжете для небольшого рассказа – «и счастлива, и свободна, как чайка». Именно она, девушка-чайка и завершает спектакль, уже в другом платье, в черном. Она оплакивает Костю. она свободно и счастливо «летает» качается на канатных качелях (то, чего так и не смог сделать Костя), а потом повисает на канате, как убитая чайка-мечта. А представители зрительного зала на сцене были другие. И в большом количестве. Это зрители треплевской постановки – все персонажи, которые сначала рассаживаются вдоль рампы, как в нулевом ряду зрительного зала (точнее сказать, в первом ряду, так как сцену выдвинули вперед, первый ряд кресел сняли и зал начинается со второго ряда). А потом выстраиваются у сгоревшей картины спиной к зрителям. Главная метафора первого действия - сожжение «вот-тебе-и-театра» и следы копоти (впечатления) на лицах зрителей. О яблоках тоже надо отдельно сказать. Они там в гринуэевском изобилии представлены. Составляют главный сценический натюрморт – украшают стол в застольной сцене второго акта (только слово «морт» в данном случае не подходит, яблоки представляют самую живую спелую налитую жизнь). Горизонтальный натюрморт (его особенно хорошо видно сверху, с задних рядов) находится в оппозиции к вертикальной черно-белой условной картине, которую рисует Костя-Трибунцев перед началом спектакля, пока зрители рассаживаются и слушают грозные обьявления. Но у яблок есть и другой узко-театральный смысл – бездарно паясничающего экс-поручика Шамраева закидывают спелыми яблоками, как гнилыми помидорами. Театр избыточен во всем! Вот и последнюю встречу Треплева и Нины повторяют на разные лады гротеска разные пары исполнителей, пока наконец не выйдет настоящая пара Трибунцев-Стеклова и не сыграют по-настоящему, по-чеховски, психологично петелька-крючочек. Они сыграют в одной этой сцене всю «Чайку» - от взаимной детской влюбленности до взрослого осознания, что пути разошлись навсегда. На этом психологический театр закончится. Будет еще театр непосредственный-щенячий (Дровосекова будет бегать за Кузнецовым), документальный (финальная фраза Дорна) и символический-метафорический. Множество театральных миров – бесконечно. Театральная арифметика 6+4=5+5. Теперь про состав ансамбля - действующих лиц и исполнителей. И тех и других по десять (если не считать вспомогательных слуг). В пьесе 10 персонажей – 6 мужчин (Константин, Петр, Илья, Борис, Евгений, Семен) и 4 женщины (Ирина, Нина, Марья, Полина). Для пьесы о любви – неправильное сочетание, перекос в мужскую сторону (а в труппах, как правило, актрис больше, чем актеров). Режиссер выровнял перекос и исполнил пьесу равным ансамблем – пять актеров и пять актрис. Для этого две мужские роли (Ильи и Семена) играет один актер – Антон Кузнецов. А пятая актриса – Марина Дровосекова, которой роли не досталось, играет чайку (образ женского рода, присутствует в пьесе, так что никакой отсебятины ;) К десяти основным участникам ансамбля на сцене присоединяются еще двое: Сергей Бубнов, играющий слугу (и словом и делом, но служит он не один, основные солисты тоже работают слугами просцениума), и Юрий Бутусов – позирует для портрета-контура Треплева на картине, исполняет монолог Треплева 4-го акта (в микрофон в формате стадионного рок-концерта), пишет зрителям УЖО, как Евгений Медному Всаднику, рисует свою кардиограмму, то и дело выбегает-дирижирует-колбасится на сцене – то есть постоянно переводит исполнение пьесы в формат личного высказывания. Таким образом, свободная фантазия на темы «Чайки» исполняется в 24 руки. Это я зацепился за образ игры в лото. Там за столом 9 участников. А Костя сидит на авансцене за печатной машинкой, как дирижер, или как суфлер в будке. И, то ли пишет для них текст, то ли записывает за ними (Полина-Нифонтова ему диктует). Он отдельный. Вот и во время застолья второго действия сидел один на противоположной стороне стола. И в обоих случаях не досидел до конца массовой сцены. Молитва клоунов. Монолог из пьесы Треплева часто повторяют в 4-м акте постановок «Чайки». Сам Чехов такой ход подсказал, Нина про этот монолог вспоминает. В ефремовской «Чайке» Вертинская повторяла монолог целиком, в той же декорации, столь же прекрасно, хотя и в другом состоянии. У Бутусова повтор монолога вынесен в самый финал. Он принадлежит уже не сюжетному, а театральному финалу спектакля, за пределами сюжета. И выглядит как главное театральное заклинание, как театральный «Отче наш», молитва Мельпомене. Волшебные слова крекс-пекс-фекс – «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом, все жизни, все жизни, все жизни». Как у Погребничко – «Молитва клоунов». Актеры – клоуны молятся фразами из чеховских пьес. О Погребничко я вспомнил еще и из-за бумажных масок (белая, печальная у Треплева и потом у Аркадиной, когда она сидит за гримировочным столиком слева), такие же маски были в «Трех сестрах» на Таганке. Зеркало на столике как киот, лампочки как свечи. Бутусовская «Чайка» вся целиком это театральная молитва, кресты-телеграфные столбы с правой стороны сцены (неси свой крест по дороге), а по бокам сцены трехстворчатые зеркала гримерок.
Lotta: Мой коммент к предыдущему посту. Моя знакомая поймала яблоко из числа тех, которыми закидывали Шамраева, и это оказался... помидор)) По поводу танцующей девушки. Поскольку она даже к внесценическим персонажам не относится (в отличие от Трезора) и целиком на совести ЮБ, можно нагружать её кааким угодно смыслом, благо форма спектакля позволяет. По мне она больше именно Зритель, или благодарный, или посвящённый. Она смотрит спектакль несколько со стороны, единственная контактирует с режиссёром (именно как с создателем, а не как персонажем), вдохновляется действием и сама вдохновляет (то есть муза - как натурщица у художника), сидит рядом с отдыхающими актёрами, может что-то сделать для них (спеть)) Она - жизнь (в противовес театру), яркая, плотская, красивая "натуральной" красотой, недаром после своей жизнелюбивой речи Сорин целует именно её. А в последнем действии, когда трагедия уже доходит до края, она, как некоторые зрители к концу спектакля, погружается в него настолько, что становится непосредственной участницей. Добавлю лишь, что это всё не исключает ни Чайку, ни Мечту... да и вообще мало ли кого))
Lotta: Лев Семёркин (это его 4-й пост о Чайке) Так что же гласила афиша на заборе ? Публика интересуется, какова дальнейшая судьба Нины Заречной? Добилась ли она успеха в театре? Режиссер Бутусов и актриса Стеклова отвечают – нет, не добилась. Поездка в Елец ничего не дала. Нина ушла из театра. В кино. Сменила имя и стала «королевой экрана». Нина Заречная стала Верой Холодной. Так что Треплев-Трибунцев угадал нечто из завтрашнего дня, когда писал про «бледное лицо, обрамленное темными рыжими волосами». Афиша на заборе гласила «Молчи, грусть… молчи…» И еще о прическе. Чтоб два раза не вставать. Седая прядь жгучего брюнета, любимца женщин Дорна-Осипова это привет Аркадию Райкину, человеку и театру. Этим изящным камео Бутусов отблагодарил «Сатирикон», перед возвращением в театр имени Ленсовета. И из его же коммента к посту: так получилось, что за два раза я смотрел с четырех разных точек с двадцатого, двенадцатого, девятого и третьего ряда (прямо по центру) не скажу, что чем ближе, тем лучше некоторые сцены "теряются" вблизи две застольные сцены (во втором действии с фруктами и в четвертом - игра в лото) лучше смотреть сверху но вот, что было абсолютно прекрасным из третьего ряда, так это поклоны актеров таких счастливых сияющих лиц мне в театре видеть не доводилось (а в жизни - тем более ;) если пойду еще раз, то на 18-00 когда никто никуда не спешит, можно скандировать долго (до 23-00 - пять часов театрального счастья)
Administrator: ИМХО достойный отзыв человека, которому НЕ ПОНРАВИЛОСЬ, с объяснением возможной тому причины: "Критическая масса креатива в спектакле превысила для меня предел допустимого". от зрителя "Чайка" в "Сатириконе". Не мое. В воскресенье, 26 июня мы собрались в "Сатирикон". Смотреть чеховскую "Чайку". Вездесущий сын подруги предрек нам неудачу:"Спектакль очень сложный. Вам не понравится. Там надо креативно мыслить". "Чайка" и не могла быть легким спектаклем по определению, несмотря на заявленный автором жанр - комедия. Мы были готовы ко всему. Тем более переворачивать классику с ног на голову уже давно не новость. Так сказать, мейнстрим, а не авангард. И все-таки сатириконовская "Чайка" озадачила. Здесь не то что все было перевернуто с ног на голову. Наоборот, сюжет был выстроен вполне традиционно в соответствии с текстом Чехова - от первой сцены к финальной.Более того некоторые сцены повторялись, очевидно для лучшего запоминания, по нескольку раз. Благо время позволяло, ибо перед спектаклем режиссер Юрий Бутусов грозно сообщил регламент спектакля: первое действие - 63 минуты, второе - 59 ... Итого 4 действия - 4 часа 12 минут. И, честно говоря, повторение не было лишним, потому что, как оказалось, исполнители в этом спектакле имели обыкновение меняться ролями. Только привыкнешь к тому, что энергичная рыжеволосая Агриппина Стеклова - Нина Заречная, глядь, а роль ушла к Лике Нифонтовой или Марьяне Спивак.Тоже самое с актерами - то актер Антон Кузнецов - учитель Медведенко, то вдруг обернется писающей на забор собакой Трезором, а то он же - управляющий Шамраев. Только вот, как выяснилось, повторы не помогали разобраться, а лишь запутывали дело. Потому что именно во время повторов обмен ролями начинал присходить наиболее интенсивно. Кроме повторов и обмена ролями и образами в спектакле было еще много придумок, больших и малых приколов, фишечек и фенечек. Были танцы на столах, стихи Бродского, сольные номера отдельных актеров и самого режиссера, много музыки, много бутафорского снега.,треск воображаемого пожара за сценой. Много всего было. (За 4-то часа 12 минут!) Не было самого спектакля. Живого "дышашего" театрального организма. Пьеса распадалась, раскалывалась на множество мелких осколков. Тромозила и буксовала. И от этого становилось грустно и постыло. Хотя осколки попадались довольно любопытные. Чаще всего безоборазные, иногда причудливые, иногда странно - красивые . Мне нравились те, что были с Агриппиной Стекловой. Каждый осколок играл своими гранями, идеями, ассоциациями и смыслами. Но это не спасало дела. Театрального драйва, пусть провокационного, абсурдистского, метафорического, какого угодно, но драйва, не случилось. Иннокентий оказался прав. Критическая масса креатива в спектакле превысила для меня предел допустимого. Не зацепило. Не мое.
Lotta: Интересно, что автор подразумевает под "танцами на столах"? Попыталась вспомнить, что бы это могло быть: Нина в момент "посвящения" ставит на стол ногу, Тригорин падает, Треплев запрыгивает перед приходом Нины... Всё, кажется? Или "игру в лото" тоже можно счесть "танцем на столе"?
Локоны: Lotta пишет:Попыталась вспомнить, что бы это могло быть: Нина в момент "посвящения" ставит на стол ногуДорн во время исполнения песни "Tombe la neige" тоже ставит ногу на стол.
Lotta: Ну вот и вспомнили все ТАНЦЫ НА СТОЛАХ! Но это обманчивое впечатление, оставшееся в памяти автора поста, позволило обратить внимание на роль СТОЛА в спектакле: это центральный предметный образ в двух актах - втором и четвёртом и явно связан с темой смерти. Собственно, "стол яств" и есть метафора смерти (это было замечено в одной из рецензий), а после "игры в лото" начинается уже настоящая погребальная процессия. В этом смысле есть ассоциации с вахтанговским "Дядей Ваней", там весь спектакль решается в таком ключе. В "Чайке" ощущение безысходности вроде бы нарастает к финалу... Но как-то снимается - фарсовостью "повторов" 4-го акта, когда часть зрителей разряжается через нервный смех, и... катарсисом. Ещё замечу, что финальный разговор Треплева и Нины - очень добрый, тёплый - несмотря на очевидную обречённость Треплева.
Мирра: Моя последняя "ЧАЙКА" тоже "упёрла" меня в персонажа Дровосековой, именно за нее, за "девушку, которая танцует", постоянно цеплялось мое внимание. Толкований на ее счет накопилось уже больше чем толкователей, но моя личная версия сложилась только-только (я вообще с "Чайкой" не тороплюсь: если уж давно очевидный всем факт, что Маша - дочь Дорна, добрался до меня только в воскресенье - то что уж говорить об остальном ) Она - Муза, Дух Искусства. Она - тот самый "подъем духа, какой бывает у художников во время творчества". Она - та тонкая материя, которая преврашает Homo sapiens'a обыкновенного в Художника. И она же - Удача Творца. В таком, видимом нам, зрителям, воплощении. В первый раз она появляется перед премьерой треплевской пьесы. "Надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах! Сера есть?!" - Костя влюблен, вдохновлен и пока еще ВЕРУЕТ - в себя и в нее, в творчество, в новые формы, в Нину. "Есть!" - она пока еще с ним, выбегает, танцует, потом - счастливая - усаживается среди зрителей, как какое-то божество, незримо присутствующее на ритуале в собственную честь. Но тут ломается все - не выдержав неприятия, почувствовав себя непонятым, Треплев останавливает пьесу и поджигает декорацию, которую сам полчаса назад нарисовал. И этим, может быть, предает Её - свою Музу? Понять сложно, если бы легко было понять ее и наладить с ней отношения - все желающие стали бы художниками... Ясно одно - с этого момента она его покинула, и не просто покинула - она боится его, бежит от него. Но все-таки в этом доме она задерживается надолго, то ли из-за того, что все уже отравлены дыханием "театрального чудовища", то ли полюбила она этот дом и этих людей за пресловутые "пять пудов любви", разлитые в воздухе, толи ей приятно видеть всеобщее рвение к искусству (может быть, только такой воздух пригоден для ее дыхания или она и вовсе этим рвением питается): извечное стремление "в актрисы", желание служить "святому искусству" театра, попытки писать, тоска по несостоявшейся карьере литератора и безумные танцы. Она выходит послушать пение Нины, подбадривает ее и вдохновляет на пару изящных жестов, провоцирует Дорна на постоянные выплески нереализованного природного артистизма (когда он в начале второго действия водит под ручку дам и раздает розы, то в конце концов подлетает и к ней - опять же, в танце), да и Сорина она провоцирует - на тоску по несбывшемуся и на отчаянное желание ЖИТЬ. В том или ином случае, к Треплеву она так и не вернется, и будет бежать от него как от огня до самого конца - до ЕГО конца. Тогда она оденет траур - и горько заплачет над человеком, который только что пытался взлететь - в последний раз, да вот - не смог. Мне кажется, именно ее , а не Нины, охлаждение - "страшно, невероятно". Все остальные потери можно было бы пережить, посвятив жизнь творчеству и любимому делу. Но талант, страстное желание творить и невозможность встретить эту самую "Девушку, которая танцует", услышать ее голос - несовместимо, невозможно. Все это не отменяет того, что она - и убитая Чайка, и "общая Мировая Душа". Ее, свою чайку, свой полет уничтожил Треплев. И она же - общая Мировая Душа - в финале рыдает над всеми нами, обреченными страдать и умирать, неспособными быть счастливыми.
Lotta: Маша, спасибо! это - первая членораздельная трактовка образа. Остальные (включая меня) больше подтасовывали факты, подгоняя их под своё желание, благо спектакль многомерный. Это правильная мысль: Муза отворачивается от Треплева, потому что он сжигает театр, то есть совершает страшное преступление, отказывается от своего призвания, не выдержав неприятия близких. А потом, как заметил Семёркин, из чувства соперничества с Тригориным он становится прозаиком - то есть по причине, не имеющей отношения к искусству. Это для творческого человека и есть предательство. Мне самой милее вариант Зрителя-который рядом, так что я, пожалуй, совмещу оба понимания.
Administrator: С дужественного форума от зрителя - Мы одни… - Кажется, там кто-то есть… - Где?.. (вместе) А-а-а-а-а-а!!! С ними так было и будет всегда. «С ними» - это не только с Ниной Заречной и Треплевым, персонажами чеховской «Чайки», которые ведут этот диалог. Да, они – взволнованные и радостные – только что переживали и смеялись, говоря о спектакле, который вот-вот начнётся и станет их общим дебютом: Нины – как актрисы, а Треплева – как писателя. И вдруг – они притихли, остановились, замерли где-то далеко, в полумраке. Начинается разговор двух влюблённых – разговор самый обыкновенный. В нём не будет ничего особенного – только знакомые каждому фразы и простые слова. Но он – личный. Поэтому так важно, чтобы в этот момент рядом не было никого, кто бы мог его услышать. Это тот случай, когда не нужны свидетели. Но свидетели есть! Вот они появились – в непонятно откуда взявшемся свете. Их много – сотни, а может быть, и тысячи. Они разные – сопереживающие и просто любопытствующие. Кто это? Зрители?! Да… Но почему они здесь? Зачем они сейчас?.. - Да нет тут никого! – успокаивает Нину Треплев. Действительно, свет снова гаснет, и в образовавшейся темноте больше не видно посторонних глаз. «Никого нет». Но все мы понимаем, что это только иллюзия… Подобно Нине и Треплеву, все творческие люди (и, прежде всего – актёры), люди известные, выставляющие свою работу – свою душу – на суд публики, всегда остаются на виду. Они могут быть одинокими. Они часто бывают одинокими: непонятыми, забытыми, осмеянными – несчастными… Но вот по-настоящему остаться наедине – друг с другом или даже сами с собой – они не смогут, пожалуй, никогда. Получается одиночество в окружении людей – грустный факт, вечная тема… Да, за ними постоянно наблюдают и даже следят. Их обсуждают, и внимание направлено буквально на всё: на их поведение, высказывания, личную жизнь… И конечно же, на творчество. Причём обсуждают чаще не с целью понять, а с целью выразить недовольство, вызванное своим непониманием. А то, как по-разному такое «недовольство» выражается, мы тоже видим в спектакле, во время показа пьесы Треплева. Например, можно вдруг просто засмеяться там, где это совершенно неуместно, как это делает Тригорин в самом начале монолога Нины. Или можно вообще уйти из зала, подобно некоторым зрителям, сидящим уже не на сцене, а с нами по соседству. А можно последовать примеру Аркадиной и тоже время от времени капризным голосом, прямо с места, лениво задавать уточняющие вопросы: «Это так нужно?..» И в ответ слышать громкий отчаянный крик: «Да!!!» Всё, что мы видим в бутусовской «Чайке» - это «так нужно». Нужно не для красивых приёмов, дающих возможность выделиться и сделать привычное так, как этого никто никогда не делал. И не для того, чтобы только рассмешить или только удивить. Это не оригинальность ради оригинальности – потому что в таком случае всё выглядело бы, возможно, и ярко, но поверхностно, а забывалось бы легко и без сожаления. А спектакль Бутусова – безусловно, не поверхностный, а очень глубокий. Всё в нём необычно и одновременно с этим – естественно. Да-да! Каждой режиссерской и актёрской придумке, находке сначала удивляешься: «Что это? Почему?», а потом думаешь: «А разве можно это сделать как-нибудь иначе? Нет, было бы совсем не то... Надо только так!» Никогда бы не достигли такого накала многие эпизоды, если бы не были повторены несколько раз. Неужели можно было обойтись без этих повторов? По-другому звучал бы текст, произносимый актёрами, если бы он был ими воспроизведён в точности так, как написан автором. В спектакле что-то переставлено местами, увеличены монологи за счёт объединения нескольких - в один, вычёркнуты некоторые фразы и добавлено что-то, чего в оригинале совсем не было, расставлены другие знаки препинания - в основном, вместо точек и многоточий использованы восклицательные знаки, и почти полностью отсутствуют бесконечные чеховские паузы... Многое изменено! Многое придумано! И впечатление создаётся целостное, сильное, яркое. И так на протяжении всего спектакля, до конца и с самого начала – после первого, а не после третьего, как мы привыкли, звонка, без остановок даже в антрактах – всё работает на то, чтобы раскрыть главную тему – о театре, о поиске, о творчестве... Об актёрах. О настоящих актёрах. Которые всегда искренни в том, что они делают. Которые, играя на сцене, верят, что всё это – по-настоящему. Которые «часто бывают несчастны, может быть, даже слишком часто и незаслуженно». И которые всё равно, несмотря ни на что, будут продолжать играть. «Весело играть».
Administrator: От зрителя «Чайка», театр «Сатирикон», 26.06.2011 Исполнители: Агриппина Стеклова, Полина Райкина, Лика Нифонтова, Марина Дровосекова, Тимофей Трибунцев, Денис Суханов, Артем Осипов, Антон Кузнецов, Владимир Большов Режиссер – Юрий Бутусов Желая снова испытать безумный, свободный полет «Чайки», посмаковать эту замечательную постановку, соприкоснуться с игрой прекрасных артистов во главе с режиссером Юрием Бутусовым, я вновь пришла в театр. «Чайка» - великолепнейший спектакль! Я в восторге от всех спектаклей театра «Сатирикон», но «Чайка» вызывает настолько сильные эмоции, что у меня не хватает слов, чтобы описать их - настоящий внеземной полет, вихрь, ураган! Эта «Чайка» напомнила мне одновременно и метаморфозы Сальвадора Дали - целостный, но при этом изменчивый образ, который во многом зависит от того, как ты смотришь, на что обращаешь внимание, с каким настроением и мыслями пришел в театр, и красочный калейдоскоп, каждый кусочек которого составляет большую удивительную и непостижимую картину. Я с такой постановкой сталкиваюсь впервые, поэтому мне было интересно собрать вместе те кусочки, которые, как мне кажется, мне удалось рассмотреть. Я еще раз уверилась в том, что эта «Чайка» - тот самый спектакль Константина Треплева, о котором писал Чехов. Спектакль, призванный изображать жизнь «не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах». Потому и назван спектакль - «Чайка» - летящая в небесах птица! Зрители в зале, режиссер и артисты, выпустившие эту птицу на волю, следят за ее полетом, пытаются постичь его, оторваться от земли и взлететь вместе с ней! Спектакль показывает жизнь этой свободной птицы – от рождения до смерти, поэтому так явственно, от действия к действию, меняется в нем настроение. Мне показалось, что «Чайка» Ю. Бутусова - о жизни и театре, о том, как призрачна грань театрального и жизненного, ведь, как сказал Шекспир: «Вся наша жизнь – театр, и люди в ней – актеры». Быть может даже, что этот спектакль о жизни именно театра! Это спектакль о творчестве, о том, как важно для творческого человека – быть понятым. Действие I: Рождение: «Как все нервны! И сколько любви…» Потрясающе трогательное действие! Что лежит в основе вдохновения, что побуждает создавать, творить - любовь и мечта, владеющие всеми героями пьесы! Создатели маленького домашнего спектакля, Костя Треплев и Нина Заречная, любят, понимают друг друга и идут одной дорогой пока мечта у них одна. Все превратности и горести жизни они наблюдают как бы со стороны, крепко, по-детски обнявшись друг с другом. Именно из гармонии любви, мечты и взаимопонимания рождается трепетная, беспокойная птица – спектакль «Чайка». Эта «Чайка» и выносится на суд публике. Константин Треплев, произнося вступительное слово, представляет ее зрителям на сцене, режиссер спектакля Юрий Бутусов – зрителям в зале. А в ответ – настоящий парад критиков, вырывающих друг у друга слово, не понявших, не почувствовавших, высмеявших. Мне кажется, что режиссер как будто предчувствует, что его спектакль, даже если и произведет впечатление, то все равно до конца понят не будет, и останется общее впечатление, что «это шутка», или: «Я ничего не понял… впрочем, смотрел я с удовольствием… так искренно играли… и декорация была прекрасная». Поэтому именно он, режиссер, разрушает декорацию, а в конце пляшет на ее обломках, как на костях. Действие II: Рана: «… вы выражаетесь непонятно, какими-то символами. И вот эта чайка тоже, по-видимому, символ, но, простите, я не понимаю…» В этом действии показано возрастающее взаимное непонимание всех героев, они уже не слышат друг друга, каждый говорит о своем: трещину дали бокалы Треплева и Нины, Полина Андреевна воет от неразделенной любви, а Нина непонимающе улыбается ей, Сорин говорит о том, что «жить хочется», но его никто не воспринимает всерьез. Убитая Треплевым чайка – символ этого непонимания. И вместе с тем кульминация: разговор Заречной и Тригорина о творчестве. Казалось бы, они не понимают друг друга, но из этой разности взглядов, характеров и судеб рождается взаимный интерес и увлечение! И здесь я не могу не отвлечься и не сказать, как потрясающе был произнесен монолог Тригорина Денисом Сухановым: почти тихо, один на один с залом, каждое его слово выражало чувство, было осязаемо и осмысленно. Мне казалось, что герой обращается ко мне, более того, что это я - Тригорин, настолько сильно я ему сопереживала в тот момент. Великолепный артист! Заречная и Тригорин размышляют о том, что такое творчество, мука это или счастье: еще не знающая творческих страданий Заречная увлечена красотой воображаемого мира богемы, она страстно стремиться принадлежать ему. Известный писатель Тригорин, познавший неуспех, творческие сомнения, искания, неудовлетворенность самим собой – ироничен («Агамемнон я, что ли?»), но вместе с тем, слова и интерес юной неопытной девушки увлекают его, пробуждают в нем писателя («Сюжет мелькнул, сюжет для небольшого рассказа…»). Сцена «сюжет мелькнул» повторяется несколько раз, отражая ужасы бездны, с которыми столкнется неопытная девушка, выйдя в большую жизнь: обман, неприкаянность, смерть ребенка. Это предсказание, предупреждение, от которого Нина падает в обморок. А Тригорину не страшно, он уже знаком с этими ужасами, прошел через них (быть может, что он сам принадлежит этой бездне). Все герои обречены, именно в этом действии они становятся на ту тропу, которая в конце приведет их к трагедии. Поэтому в заключении режиссер в повязке, закрывающей рану. Рану Треплева от выстрела непонимания. Она не привела к мгновенной смерти, но стала причиной тяжелой болезни «Чайки». Действие III: Болезнь: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее». В начале действия режиссер рисует кардиограмму спектакля – пульс тяжело больного. Сердце еще бьется, но скоро остановится. «Время наше уходит» - говорит Полина Андреевна при прощании. Жизни героев разрушаются: Маша решает выйти замуж за Семена, повторяя историю матери, Нина уходит из дома, чтобы поступить на сцену, болен Сорин, Треплев признается матери: «Я все потерял… я уже не могу писать… пропали все надежды», и здесь же: «Она меня не любит» - нет больше любви, нет понимания, нет мечты - основы жизни «Чайки». Но при этом, какое страстное желание всех героев жить, любить, исполнить мечту! «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее» - мне показалось, что каждый герой как будто жертвует свою жизнь кому-то... Столько восторженной радости, надежды в произносящем эти слова Тригорине, как по-детски весело, вприпрыжку бегает он вокруг Аркадиной, все повторяя и повторяя их! Но почему этот «призыв чистой души» произносит именно Тригорин? Ведь они были написаны им в книге. Слышал ли он их раньше? Или, быть может, мечтал услышать и услышал, и это принесло ему безудержное счастье? Но в следующий же момент - осознание невозможности счастливого конца. Сколько напряжения, боли, сдерживаемой страсти, слез в глазах Тригорина перед тем, как закричать: «Я забыл свою трость!», сколько нескрываемой нежности и искренности в словах: «О, какое счастье думать, что мы скоро увидимся». Мне кажется, что эта встреча – своего рода Рубикон, который переходят Заречная и Тригорин, назад пути уже нет. Это их решение отразится на судьбе всех героев пьесы. Праздник уходит, как уходит прежняя светлая радостная жизнь, которая была показана в первом действии. Трагедию этого ухода подчеркивает сцена спившегося Шамраева, забрасываемого яблоками. Не собрать воедино разлетевшиеся в разные стороны яркие кусочки жизни! Действие IV: Мертвые души: «Поймите, жить хочется! - По законам природы всякая жизнь должна иметь конец». Мне кажется, что уже в начале действия души всех героев, кроме Треплева и Нины, уже мертвы, по сути, это – мертвые души. Потому и сидят они все вместе за столом, играя в лото, в которое играла «покойная мать»: Аркадина рассказывает об устроенной ей овации, цветах и венках (уж не похоронных ли?), о том, что она не читала произведений сына (не удивительно, не успела), а в центре стола – бездушное чучело Чайки. И потом, после игры, – стройный марш покойников. Как необычно, интересно показывает режиссер гибель души персонажей - все любовные линии соединяются в финальном диалоге Треплева и Нины в одну, но при этом в каждой развязке узнаваемы именно конкретные чеховские персонажи: Дорн по-прежнему равнодушен к Полине Андреевне, и радуется жизни у камелька, семья Маши и Семена разрушена; растоптана, уничтожена Тригориным «чистая душа» Нины. Как интересно, Тригорин охвачен ужасом, раскаянием, он на коленях рыдает перед опустошенной, вульгарной Ниной, в которой уже не осталось ничего духовного! Какая потрясающая по выразительности кульминация – истеричный вопль самого режиссера – монолог Треплева о неудавшейся судьбе Нины, можно сказать, ее гибели, а затем – метафорическое самоубийство. Эта сцена подчеркивает невозможность для героев другого исхода. В конце своей жизни встретившиеся в последний раз Треплев и Нина снова возвращаются к началу: «Люди, львы, орлы и куропатки… совершив печальный круг угасли… Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа…» - они остались одни, единственные живые души, и никто не мешает им говорить, понять друг друга. Но изменить ничего нельзя, как и повернуть время вспять. В заключение Треплев, обмотавшись канатами, пытается взлететь, взлететь в небеса подобно Чайке, именно об этом он мечтал, создавая свои произведения: о свободном полете, о том, что сможет творить, не думая ни о каких формах, а потому, что это будет «свободно литься из его души». Ему не удалось достичь своей мечты, поэтому он обессиленный падает на сцену. И уже после того, как разобраны декорации, актер Артем Осипов, уже не в образе Дорна, сообщает зрителям как будто не имеющее отношение к пьесе: «Уведите отсюда Ирину Николаевну», как бы говоря – расходитесь – «Константин Гаврилович застрелился…» - спектакль закончился. Но после этого видишь, как над сценой раскачивается на канатах «Чайка», та самая Чайка, сопровождавшая героев на протяжении всего спектакля в образе Девушки, которая танцует. Она летит! Никаким «законам природы» не подчиняются мечта, любовь и творчество. И этот спектакль, подобно выпущенной на свободу птице, – летит. И никакой выстрел непонимания не сможет остановить прекрасный полет этой «Чайки»!
Lotta: от зрителя - Про влияние Сегодня проснулась и вдруг - выстрел (то есть, конечно, скорее всего запустили петарду). Первая мысль:"О, сюжет родился. Сюжет для небольшого рассказа". Это та зрительница, которая Бутусова "буйным психом гением" обозвала.
Elena: "ЧАЙКА" 26 июня Ну что ж, продолжим. После моего не столь длительного отсутствия, мне было очень приятно увидеть многих из вас на нашем любимом спектакле. Друзья, прекрасен наш союз! С некоторых пор, в любой компании - будь то в русской или во французской - я всегда завожу разговор о театре. И всегда встречаюсь с очень разными, полярными мнениями, свидетельствующими о том, что до драматического театра (как, впрочем, и до многого другого) нужно дорасти. У кого-то это происходит раньше, у кого-то позже - это не критично. И хотя смотреть последнее детище Бутусова совсем не тяжело в плане восприятия, мало-мальски разбираться в человеческой природе все же не будет лишним. Представление и переживание - две чуждые друг другу системы работы над ролью, характеризующие европейский и русский театр. Оказывается, представление подразумевает эффектность, профессионализм и в то же время отсутствие чувства. Тут конечная цель - изображение переживания. Русский актер играет от сердца - таков неписаный закон отечественной сцены. На мой взгляд, в "Чайке" соединились традиции и европейского, и русского театра; при этом сердцевиной остается неподражаемый бутусовский гипергротеск. Два главных личных потрясения воскресенья - Спивак и Кузнецов. Спивак, я уже успела восхититься в апреле, но сейчас это что-то невероятное. Чувственная, утонченная, неудовлетворенная, бесконечно одинокая в своем отчаянии женщина-богиня (да простит меня Марьяна, но это так!). Не соглашусь с мнением, что ее любовь ею же и надумана. Желание обычного счастья, в силу отсутствия взаимности, перерастает в неутоленную боль, заглушить которую Маша не в состоянии. Как ни парадоксально, эту болезненную одержимость Марьяна отыгрывает абсолютно органично без малейшего намека на истерию. Кузнецов. Со второй попытки он добивает и меня. Все четыре образа - на одном дыхании; при этом несмотря на объединяющую все роли основу, очень сильно выделяется разноплановая характерность с преобладанием той или иной черты: загнанный в своей безысходности Медведенко, упивающийся яркой мишурой-буффонадой Шамраев, рефлексирующий Треплев. Как ни странно, наиболее остро во мне отзывается именно резвящийся управляющий. Райкина-Аркадина: на втором просмотре я совершенно убеждена, насколько точно Полина выбрана на эту роль и с каким достоинством занимает свою нишу. Ее харизма неоспорима. Изысканная, раскрепощенная, притягивающая к себе. Но самое главное - та предельная ирония, которую она очень тонко передает. Вот эта Аркадина, изменяющая своему сыну и в то же время пытающаяся соблазнить его, в итоге теряет его навсегда - и этот конец неизбежен, абсолютно закономерен. Трибунцев... Трибунцев-Треплев - это какая-то невозможная вершина всего спектакля. Потерянный, истерзанный, до конца не понятый, задавленный своим непосильным крестом; и вместе с тем, глядя на этого Треплева, я не могу смириться с тем, что он уничтожен, - этот образ для меня поднимается на несколько другой уровень, он становится символом. Две ключевые для моего понимания сцены: неприятие Заречной-актрисы с одновременным проявлением любви к ней и хладнокровно-страшный финал. Последняя спокойная попытка тщедушного Треплева поставить точку в своем никчемном существовании; полное понимание неосуществимости полета и осознанное принятие конца - именно таким его и видит сам Чехов. Я снова без ума от Нины-Стекловой. Ее заключительные слова трогают меня безмерно, потому что они в высшей степени истинны и потому что то, что она утверждает, прожито ею в полной мере. Карикатурная, нелепая, несуразная фиглярка в ботинках без шнурков - и опять же, как и в случае с Аркадиной-Райкиной, она, вне всяких сомнений, на своем месте. Ведь это - театр, это - иллюзия; а иначе и быть не может, не должно. Мы уже обсуждали пути-дороги и Кости и Нины; я глубоко убеждена, что именно осознание творческого предназначения оставляет ей силы переживать личные удары и не сломаться окончательно. Ну, Суханов, ну, блин, актерище. Что это было в воскресенье? Этот Борис Алексеевич совершенно из другой оперы, если не сказать, пьесы. Он и не думал больше стенать и плакать, - сменив маску, веселился и паясничал без всякого сожаления. "Мелькание сюжета" несколько поутихло, зато рассказ о "былом и думах" у самой рампы - интим так интим, скажу я вам! Этот приглушенный полушепот - он пронимает, будоражит, возбуждает - все, что хотите! Прощание с Ниной в надежде на скорую встречу - и я уже с трудом более-менее адекватно воспринимаю происходящее... И вот смотрю я на этого чумачечего Суханова и понимаю, что он раскован настолько, что играет самого себя. И это вовсе не значит пропитать роль, в данном случае, Тригорина, определенными соответствующими познаниями или перенести на сцену какие-либо сегодняшние личные переживания. Играть себя - значит добиться полной внутренней свободы. Это элементарный прием начинающего актера и последняя истина мастера. ...И вот эти три обезумевшие пары. Неукротимые, неистовые загнанные лошади, несущиеся к своей пропасти. И четвертая - трепетная, нежная, беззащитная. Кто такие Заречная-Стеклова и Треплев-Трибунцев? Я разгадываю эту загадку: конечно, это вечные дети, ибо это актеры, которые таковыми и остаются. Гимн Театру. И не только. Это гимн всем нам, зрителям, ибо без зрителей театр не существует. Достаточно было увидеть лица артистов, выходящих на поклоны и срывающих наши овации, чтобы убедиться и в первом, и во втором.
Lotta: Elena пишет: Это гимн всем нам, зрителям, ибо без зрителей театр не существует. Да! Потому что в понимании ЮБ театр ВКЛЮЧАЕТ В СЕБЯ и зрителей. Нет, точнее, зрителей включает в себя СПЕКТАКЛЬ.
Филифьонка: Elena пишет click here Последняя спокойная попытка тщедушного Треплева поставить точку в своем никчемном существовании; Даже при самом пессимистичном взгляде на спектакль,никак не могу согласиться с тем,что жизнь Треплева-никчемное существование.Мне кажется, он живее всех в этом спектакле.Этим он и опасен для остальных.Самый слабый,самый нервный,самый искренний и,что парадоксально-единственный(из "творческих" и "творчески одаренных"),кто живет не в мечтах-одним своим присутствием может в любой момент разрушить зыбкое статус-кво,вызвать замешательство в тех,кто не может,а ,главное,не хочет ничего менять."Кабак все тот-же"... "Человек или больше своей судьбы, или меньше своей человечности"-М.Бахтин. Треплев-это человек,который "больше своей судьбы".Это его качественное отличие.И его осознанный выбор вызывал бы у меня гораздо больше горечи и протеста..,если бы я была УВЕРЕНА в том,что "Константин Гаврилыч Застрелился". Звучит по-дурацки,я понимаю.Но пока я вижу только прерванную попытку очень трезвого,и ,наконец-то!,свободного человека... А фраза Осипова(не Дорна) -о ком-то другом,и словно,действительно,и не из "этой оперы". Administrator/Ирината: Сделала перенос поста из "Мерцающих разумов". ИМХО, здесь он больше в теме.
Lotta: Филифьонка пишет: А фраза Осипова(не Дорна) -о ком-то другом,и словно,действительно,и не из "этой оперы". Именно так - не из "этой оперы". Мирра писала о Девушке, которая танцует - это заодно и очень логичная, хоть и жестокая, трактовка треплевской истории: Муза отвернулась от Кости, потому что он совершил предательство - сжёг театр. Финальная фраза Дорна-актёра - странная и приводит в недоумение многих. Возможно очень мрачное её объяснение. Костя-Трибунцев смиряется и умирает - и на этом заканчивается "театр в театре", треплевская постановка. А "стреляется" уже Костя-Бутусов, то есть НАСТОЯЩИЙ Треплев, поставивший спектакль ПРО СЕБЯ. И чтобы подчеркнуть, что это происходит ВНЕ трибунцевской "Чайки", Дорн-актёр просто констатирует факт. Всё-таки рано или поздно выведем мы Бутусова на чистую воду!
Lotta: Из комментов Льва Семёркина здесь насчет "муза отвернулась от Кости за то, что он сжег театр" я не согласен акт сожжения театра (самосожжения) это очень театральный акт, за такой "прорыв" муза не отвернется вот за подлость (убийство чайки), пожалуй может отвернуться и зачем он ее подстретил? все то же соперничество с Тригориным, хотел показать, что он мачо круче, тот рыбу удит, а этот настоящий охотник или репетиция самоубийства потом выясняется, что Костя, как Раскольников, "не старушку убил, а себя" девушка-Чайка это его душа и в ифнале она висит на канате точь-в-точь как эмблема с мхатовского занавеса
Филифьонка: "Муза" сначала просто не узнала,а потом,приглядевшись, испугалась Треплева,когда увидела его "бледным".Чайку же он убил много позже. Эта подчеркнутая маской "бледность" в придачу с "выражением лица"(Глубокое уныние?) наводит на мысль,что Треплев провалился не как драматург,а как человек.Его надежды были слишком велики.А вот чем они были вскормлены-"неудержимым желанием писать"(тогда и надежд особо не надо) или чем-то другим. Ключевой фразой мне представляется это "У меня в мозгу точно гвоздь,будь он проклят с моим самолюбием,которое сосет мою кровь,сосет как змея...". Несмотря на все остальные "страшные"сцены,этот Костин монолог,с трижды повторенным "Я НЕ БУДУ МЕШАТЬ ВАМ!..." остается для меня самым страшным местом.
Ирината: Есть такая детская игрушка - калейдоскоп. Три зеркальца, осколки разноцветного стекла. Приставляешь к глазу, и вертишь-любуешься. Иной раз... ну, такой узор составится... АББАЛДЕТЬ! Но попробуй показать его другому человеку: пока донесешь, хоть чуть рука дрогнет, хоть один осколочек, да скатится. И уже не то... не то!.. Так и с этой "Чайкой": и зеркала режиссуры одни и те же, и стеклышки-актеры не меняются, и в одну и ту же трубку пьесы вставлены. Но для каждого из нас каждый раз всё это складывется в разные узоры. И попробуй докажи даже единомышленнику, в соседнем сатириконовском кресле этому же ЧУДУ внимающему - что было вот так, и именно так - верно и прекрасно. Потому что только что дрогнуло зеркало его души - и составилась другая картинка. Вот и попробуй после этого откомментировать картинку спектакля. Попробуй рассказать (и доказать), кто есть танцующая девушка и насколько талантливы Тригорин или Треплев... ...Каждый пишет, как он слышит. Каждый слышит, как он дышит. Как он дышит,так и пишет, не стараясь угодить... Так природа захотела. Почему? Не наше дело. Для чего? Не нам судить... (с)
Lotta: А не надо и доказывать - ВСЁ ЭТО В СПЕКТАКЛЕ ЕСТЬ! И танцующая девушка олицетворяет всё, что мы увидели.... Особое удовольствие именно в том, чтобы не ограничиваясь одним узором, видеть все остальные ОДНОВРЕМЕННО. Одна трактовка вовсе не исключает другую, они сосуществуют вместе. Да, это "разомкнутый", открытый спектакль, многомерный и многомирный. Когда погружаешься в эту бесконечность, "аж голова кругом, дух захватывает".
полная версия страницы