Форум » Архив форума » КОРОЛЬ ЛИР. Часть 4. » Ответить
КОРОЛЬ ЛИР. Часть 4.
Administrator: Король Лир. Материалы на сайте Материалы на форуме: КОРОЛЬ ЛИР. Часть 1 КОРОЛЬ ЛИР. Часть 2. КОРОЛЬ ЛИР. Часть 3.
Irisska: Сходила на Короля Лира:) Общие впечатления довольно сложные, но... ПРЕКРАСЕН Денис Суханов. ПРЕ-КРА-СЕН. Поразительный. Невероятный. ТАЛАНТ, одним словом, не скроешь. Да и вообще от него самого идут волны какого-то такого света, чего-то очень хорошего... Как он искренне цветам радовался, это ж вообще до слёз трогает...:) Очень-очень щемящесветлотёплое чувство вызывает. Возвращаясь к спектаклю. Трудно сказать что-то определённое, очень сложный, заставляющий вдумываться и прислушиваться к спектаклю и к себе, не из тех, которые сразу можно как-то описать. В нём есть БЕЗУМНО пронзительные сцены. Особенно сцены с ослепшим Глостером и финальная. На финальной вообще в кресло вросла от ужаса. Какого-то леденящего... Замечательный Аверин. Очаровательный Ломкин. Я бы сказала, уморительный Ломкин)) Очень понравилась Елизавета Мартинес в роли шута:) В общем, теперь есть, о чём поразмыслить...:)))
Lotta: "Король Лир" 29 июня Последний в этом сезоне "Лир" - очень горький и очень человечный. В глазах до сих пор соль от невыплаканных слёз. Весь спектакль переживаешь и мучишься за героев - слабых, запутавшихся, себялюбивых, но очень родных - как будто своими ошибками и страданиями они искупают наши ошибки, снимают с нас наши грехи... "Лир" - от начала и до конца, во всех своих составляющих - настоящее произведение искусства. Я ещё на "Макбетте" поняла, что у ТАКОГО ВОТ Бутусова в спектаклях возникает катарсис особого рода - очищение, освобождение, раскаяние, а возможно, и отпущение грехов. В рамках одной семьи, в стенах коммунальной квартиры, между людьми, ВЫНУЖДЕННЫМИ жить рядом - чего только не бывает! В том числе и того, что простить нельзя. Как отцовского проклятья Гонерилье, как предательства и братоубийства... Страшно... Но всё это - люди, всё это - кто-нибудь... Мои главные герои в этом спектакле - Лир, Глостер, Эдгар и Гонерилья. Прекрасные Кент и Регана, противоречивый Эдмонд остаются несколько в стороне от темы, кажущейся мне главной. Первым четырём суждено ПОНЯТЬ и РАСКАЯТЬСЯ - а это в какой-то степени влечёт за собой ПРЕОБРАЖЕНИЕ. Как всегда, оно особенно сильно у сухановского героя и, как всегда, я не могу проследить все стадии его пути вверх при том, что логика такого преображения безупречна. Сначала рафинированный аристократ, про которого даже не скажешь, хороший ли он человек или просто живущий ПО ПРИНЦИПАМ. Потом накапливаются значимые мелочи... и - открытый вызов силе, потом ослепление - и уже преображённый Глостер продолжает свой тернистый путь. Судьба Лира ещё более сложна и не столь символична. Он старше Глостера, подвержен бОльшим слабостям, в нём больше суетности и... у него дочери, а не сыновья, которые всё-таки часть ответственности по-мужски принимают на себя. Лиру труднее. Осипов-Эдгар мне нравится всё больше. Его интонации врезаются в память, актёр точен и выразителен, образ Эдгара стал очень цельным - и даётся в развитии. Очень важная роль. Гонерилья тоже постепенно меняется в зависимости от испытаний, уготованных судьбой. В ней сильно сочетание человеческих-женских черт и звериных, восходящих к инстинктам. В конце концов она превращается в какое-то мифологическое существо... и одним махом перечёркивает всё, что сделала из-за любви к Эдмонду, отчаянно пытаясь спасти сестру. Что касается Реганы, то эта роль сыграна необыкновенно тонко, но преображения героине не дано. Не дано оно почему-то и Эдмонду, хотя вся логика спектакля подталкивает к этому. Аверин вчера играл великолепно в том, что было связано с отдельными состояниями его героя. То есть в каждой сцене он был очень хорош, но цельной картины всё-таки не получилось и на этот раз, а потому мне всё так же непонятны его последний рывок к отцу, желание во что бы то ни стало убить Лира и Корделию, отчаяние перед последним боем... Кажется, ещё немного - и пазл сложится, мы увидим полнокровный художественный образ... Не пойму, в чём тут дело - возможно, в частых изменениях, вносимых в спектакль. Эдмонд и Шекспиром задуман как самый противоречивый герой, но тут уже какая-то путаница происходит в действиях и намерениях. Но - повторяю - безукоризненная пластика Аверина и его актёрская индивидуальность удерживают образ от распада. Я не могу назвать этот спектакль совершенным, у него другие достоинства. Который раз смотрю его - и снова понимаю, что тут ещё думать и думать, сострадать и любоваться. А кому повезёт - уйдёт домой просветлённым и счастливым.
Ирината: Король Лир. 29.06.2010 В "Макбетте", сразу после убийства Дункана, была ничего не значащая сцена. Двое (пусть в данном контексте они будут поварами или официантами) задорно и весело перечисляли блюда, которые будут поданы на свадебном пиру героя. Утки из Пекина перемежались с подстреленной на мелковолье китихой, тонны горчицы - с уральской водочкой... Не короткая и очень веселая сцена... Сцена, не нужная в спектакле ни для чего, кроме как - чтобы мы промыли глаза слезами и стерли в них изображение невероятной красоты юноши, только что убитого соратниками... и любимой женщиной. "Лир" дает нам такую передышку лишь в первом действии. Буквально физически ощущаемая, выливаемая на зал боль ослепленного Глостера (я опять поймала себя на том, что в этой сцене непрерывно тихонько вою... и хорошо, что музыка это заглушает) прерывается темнотой... в которой можно, наконец, выдохнуть... а потом вдохнуть... А потом - антракт. Безупречная сцена псевдосамоубийства Глостера, встречи героев с Лиром и затем с Освальдом, последующей передышки не дает. И мне всегда очень стыдно перед актерами за то, что я потом какое-то время и смотрю на действие... на почти не вижу его. Задыхающийся Глостер, еще не до конца пришедший в себя после несостоявшейся "смерти", его утверждение о том, что он может стоять - и падение, попытка "на голос" доползти до короля и дотронуться до него... Необъяснимые вроде бы движения кистей рук, повороты головы - всё это от непрерывной, страшной боли... Вот - прижимает Лир к своей груди лицо Глостера - а через какое-то время резко поворачивается к Эдгару... и голова слепца, лишившись опоры, бессильно падает на грудь... Нет силы ждать. Нет силы терпеть боль. Нет силы жить... И - почти нет нашей, зрительской силы перетерпеть эту запредельную боль героя... **************************** Вчерашний "Лир" - последний в сезоне - был превосходный. С энергетикой - непрерывно взбиравшейся в гору, к последней страшной сцене... И - АХ! - как прекрасно играли вчера практически все...
Lotta: из коммента к моему посту в жж А я первый раз вчера. И понимаю, что надо ещё... Аверин как раз не понравился, потому что он слишком... по мне так густой. Нагнетено в нём многое, а выражается малое. Понравились зато второстепенные - шут, Кент, французский король. Суханов же вообще превосходен и "Маску" надо было бы ему дать... А ещё музыка удивительно точная. Вообще, Бутусов режиссёр очень интересный, но всё никак моим не станет. Напоследок вопрос к Вам как к знатоку) Хорошо смотреть спект этот издалека? Я близко сидела, охват сцены хороший, но интересно бы увидеть в большем развороте.
Administrator: От зрителя "Душистый майоран. - Проходи" или пароль для Короля Тысячу лет не была в театре. Вчера после Бутусовской постановки "Короля Лира" в Сатириконе (конечно же) пост фактум задумалась. Тыщу лет не была, потому что меня утомили все эти пыльные кринолины, вертящиеся сцены (это не прошлый век, это серьезно век, который никогда не должен наступить), когда переигрывают, когда сидишь в ряду и прячешься за своими коленками, чтобы не показывать актерам на сцене как тебе за них стыдно. режиссер, балетмейстер, художник и художник по свету заслуживают похвалы необъятной. Последние из них создают эдакую рамку, эдакое пространство, в котором можно вертеть и вертеться безумной головой с криками и хохотаньем, раздорами и разладами. Об актерах ниже. Это было то, что нужно для возвращения. Вернуться внезапно. в конце июня в такое жаркое и светлое для театра время, когда ты идешь по улице около 7 часов и никак не можешь понять, что за толпа собралась на улице. А потом извиняешься, окидывая глазами здания. Ах "им. Пушкина", ах "им. Горького", дальше - "у Никитских ворот". Король Лир без пампушечек и финтифлюшечек, без всего этого напыщенного, когда трагедии хотят придать еще более трагичности. у всех сплошь босые ноги (или кросовки, да), голые мужские ноги, кондиционеры на полную мощность, громкие и не громкие голоса у актеров, которые вытолкали из себя свой максимум (легко и свободно, спасибо), Райкин, вертящийся на голове, мертвые дочери-куклы, падающие на пианино, отчего они позвякивали тоскливо-тоскливо, много газеты, много газеты рвать на мелкие кусочки, мыть ноги, извазюкиваться в клее, и да худые длинные мужские ноги, запомните.) Всё выше в сочетании с шекспировским текстом и идеей (о раздоре в семье, в стране и даже больше: в голове) выглядит "классно"). Да, я вполне могу написать - заставляет думать, что нужно еще раз сходить и туда же, перечитать и пересмотреть, вплетается в тебя и впечатления самые очаровательные. Ровно так, как читать Шекспира поздней осенью. Взахлеб. Но на самом деле - это просто классно.
Administrator: Неожиданно найденное в инет-архивах - на этом форуме. И, кажется, до сегодняшнего дня отсутствовавшее здесь... Фрагмент. ... Легендарного "В ожидании Годо" поблизости не оказалось, поэтому знакомство с Юрием Бутусовым произошло посредством Шекспира: сначала "Гамлет", после - "Король Лир"... ..."Король Лир" заметно уступает "Гамлету" по изобразительной части, хотя вместе с Бутусовым его придумывал все тот же Александр Шишкин. К сожалению, ту же претензию можно предъявить и режиссуре: Бутусов вновь ставит классический текст в том же ключе, что и абсурдистские пьесы Беккета и Камю, но на сей раз его выдумки не поражают воображение. Это просто каскад разнокалиберных номеров, где недурно сыгранные монологи перемежаются клоунадой и не самыми удачными пластическими интермедиями, да так, что в глазах рябит. В силу монтажных извращений пьеса рассыпается на глазах, но никакого скрепляющего материала постановщик, увы, не нашел. Спектакль мог бы держаться на Лире, но когда Константина Райкина нет на сцене, о его существовании и не вспоминаешь. Не то чтобы его Лир был плох или неубедителен, просто нет на сцене никакой человеческой драмы, нет прожитой истории, а есть отличный актер Константин Райкин, демонстрирующий публике свои завидные технические возможности. Эмоции в моем случае пришли откуда не ждали - от пронзительного Дениса Суханова, сыгравшего отчаяние ослепленного Глостера как самую что ни на есть высокую трагедию. Что же до остальных артистов "Сатирикона", работали они вполне достойно, особенно Максим Аверин в роли Эдмонда и Тимофей Трибунцев, в котором я с удивлением узнала человека, косвенно виновного в моем нежданном увлечении театром.
Ирината: ...Вы знаете, я много бы дала, чтобы вернуть тот первый, удивительно БУТУСОВСКИЙ вариант спектакля, который был сыгран на первом прогоне в июле 2006 года. Если сейчас "Лир" выровнен во многих местах и оттого иногда даже скучен по построению , вытягиваясь только за счет актерской энергетики, то изначально это были какие-то немыслимые американские горки, когда уже не понимаешь - где верх, где низ... и только сердце замирает от очередного виража или почти свободного падения. Я и тогда-то, по свежим впечатлениям, не бралась ответить - зачем спектаклю нужен был попугай/Глостер с забавным легком хохолком, перебирающий лапками по краю пианино... Или - зачем, предтечей бури, метались над желтым покрывалом стола Эдмонд с окровавленной рукой и все остальные (эту сцену все тогдашние завсегдатаи тут же прозвали "по кочкам"). Зачем законный и незаконный сыновья Глостера чертили на листах фанеры черные круги... Зачем Освальд чистил ботинки Гонерилье - пылью? Да-да, тогда в спектакле было много необъяснимого... но настолько НАСТОЯЩЕГО, что даже дышать после этих сцен было трудно (а уж секундное появление СЛЕПОГО попугая вообще, что называется, сносило крышу)... Если кто-то не поленится прочитать здешнюю "лирскую" тему ИЗ ГЛУБИНЫ, он увидит изменения цифр возле названия спектакля: Лир-2, Лир-2.5, Лир-3... По велению режиссера спектакль менялся... Сначала его сцены просто слегка видоизменялись. И это было здОрово! А уж возвращение в спектакль после израильских гастролей "Циркового марша" (о чем мы мечтали... впрочем, уже и не мечтали даже, смирившись с его отсутствием...) - это было чудо из чудес. И вдруг... спектакль начал упрощаться. Сумасшествие "американских горок" заменилось в нем тряской езды по булыжникам... Уходили фрагменты декораций, изменялись костюмы... В общем, понятно, почему это произошло. Набить под завязку тысячный зал Сатирикона думающими зртелями невозможно. Большинству надо, чтобы им "сделали красиво"... да была бы возможность похвастаться потом, что самого Райкина в трусах видели... Но мы-то помним. Кто-то помнит и старый лист гофрокартона, замененный нынче на изящный зонтик... Кто-то - уже только ноги Глостера и Кента, прижимающие к земле хребет "незаконного". В принципе, спектакль этот настолько хорошо "заквашен", что еще долго не прокиснет. На это и надежда... Тем более, актеры в нем играют, что называется, отборные, штучные... талантливые, очень талантливые и даже стабильно, без отклонений и провисаний, ГЕНИАЛЬНЫЕ. Не хочу перечислять всех... Но очень "выросли" со дня премьеры Осипов и Дровосекова. Они и с самого начала были хороши, но сейчас - ПРЕВОСХОДНЫ (Осипов регулярно срывает аплодисменты - не за узнаваемость лица, а за прекрасную игру). С автором предыдущего поста согласна: Эмоции в моем случае пришли откуда не ждали - от пронзительного Дениса Суханова, сыгравшего отчаяние ослепленного Глостера как самую что ни на есть высокую трагедию. Так было - еще на прогонах. Так есть - из спектакля в спектакль. Рисунок роли Глостера сильно изменился - и даже, на наше счастье, добавилось его присутствие в одной из сцен... Но еще на большее счастье - не были убраны и изменены сцены, в которых ослепленный Глостер взаимодействует с Эдгаром (при том, что, повторяю, Осипов раз от раза играет все замечательнее). Сердце путает ритмы свои и стучит с перебоями - когда готовится Глостер к мнимому прыжку с горы-утёса, когда, не зная, что происходит рядом, он мечется между сражающимися Освальдом и Эдраром... Да-да, вся эта роль - и особенно вторая ее часть - это стопроцентная, стабильная, безупречная ГЕНИАЛЬНОСТЬ. Очень жаль, что единственным "провисом" в спектакле стала роль Эдмонда... Если раньше от первой сцены он буквально ощутимо шел от человечности к озверению... чтобы вновь вернуться в себя, человека, за мгновение до смерти... то сейчас от начала до финала - нет никаких... не то что американских горок - нет и мелких кочек: всё правильно... всё гармонично... Почти от рождения "незаконный" был собакой со злым и мстительным характером - и к гибели не подобрел... Вот только... бросок уже не к отцу - к ДУШЕ отца... но только - черно-красные крылья за спиной... но только - кончина на руках у брата... ...они из того, прежнего спектакля... Впрочем... вот придет Бутусов, да и поправит все. Подождем нового сезона, а?
Ирината: Этот Живой Журнал уже давно удален из сети, и спектакль сейчас выглядит совсем по-иному... но архивы "всемирной паутины" иной раз подкидывают нам такие подарки... ******************************************************************** "О чём-то мы не договорили с Вами на том спектакле, надо продолжить на следующем..." "Так молода, милорд, и прямодушна." Я видела "Лира" трижды. С каждым следующим просмотром крепнет ощущение, что я недооцениваю реального объёма подводной части айсберга... Иногда мне начинает казаться, что это и вовсе неподъёмный материал для меня, что все мои выводы - нежизнеспособны и могут разрушиться, как карточный домик, будучи опровергнуты любой - даже, возможно, одной-единственной - деталью из тех, смысл которых мне так и недоступен… "Он вымотал мне душу, государь..." Но не думать о "Лире" я не могу. Программа работает, образы и аллегории складываются то в один, то в другой калейдоскопический узор, ответы и вопросы дробятся и множатся, как в зеркальном лабиринте... Выкладываю ещё одну порцию рассуждений, размышлений... – фрагментарно и бессвязно, чтобы хоть что-то зафиксировать в букве. При этом вполне допускаю, что они все - ошибочны... "К тому ж хоть связи нет в её словах, в них нет безумья" Самое умное существо в пьесе - Шут. При этом буквально все называют его "дураком". Дурак и сумасшедший - это где-то очень рядом, не правда ли. "Сойдя с ума" (намеренно закавычиваю), Лир словно становится тем самым "дураком", Шутом, т.е. умным человеком (он и выражаться начинает, как Шут - байками, прибаутками, в чём лично я вижу ещё одно подтверждение того, что Шут "вошёл" в Лира). Дурачок Том из Бедлама, т.е. Эдгар, как мы знаем, совершенно нормальный человек, и приютивший Эдгара Лир безумным его вовсе не считает. Вспомним, кстати же, "безумного" Гамлета, который на деле также абсолютно нормален... Шекспир "надевает" сумасшествие на своих героев, как маску, для того, чтобы те могли безболезненно проговаривать вслух какие-то важные вещи. Из Шекспировских сумасшедших, пожалуй, только одна Офелия по-настоящему безумна. Остальные - нормальны. И подчас даже более нормальны, чем остальные герои пьес, за что и сочтены окружающими - сумасшедшими... Как там в "Калигуле": "Как все, у кого нет души, вы не можете выносить тех, у кого её слишком много. Слишком много души - это мешает, правда? И тогда это называют "душевной болезнью", а высоколобые болваны остаются при своей чистой совести и своём самодовольстве." Сумасшествие - не насморк. Оно не может пройти за несколько дней. Да, Лир пережил сильнейшее потрясение (и дочки подсуропили, и светопреставление в природе), рассудок его помутился от пережитого, НО. Это помутнение не кардинально и не долговременно, и в финале Лир уже совершенно адекватен. На его адекватность, кстати, прямым текстом указывает Корделии Кент. Я не вижу в Лире Райкина признаков болезненного сумасшествия. Я вижу человека, стремительно свалившегося с небес на землю, вследствие чего получившего сильнейший удар. Мысли его, хотя и путаются от пережитого потрясения, но вполне здравы и логичны... И даже вот эта душещипательная сцена - "пропрыг" короля через сцену в одних трусах с горделиво поднятой головой - не признак безумия. Это свидетельство того, что Лир окончательно отказывается от какой бы то ни было фальши, избавляется от последней внешней оболочки прежнего себя, т.е. самодура-короля, тем самым закрепляя факт становления Человеком (кстати, как писали в своё время, "голый человек на голой земле" – есть условная модель спектаклей Бутусова). Вспомните, что он говорит, увидев практически голого Тома из Бедлама: "Посмотри на него хорошенько: на нем нет ни кожи от зверя, ни шерсти от овцы, ни шелку от червя! А мы все трое не люди - мы подделаны! Вот человек, как он есть, - бедное, голое, двуногое животное... Прочь с меня все чужое!.." И ещё один аргумент в доказательство душевного здоровья Лира. Скажите мне, пожалуйста, какой сумасшедший сможет произнести фразу следующего содержания: "Нет виноватых в мире. Правы все". Это может произнести только очень мудрый человек, человек, которому открылись некие истины из категории вечных. В общем, нет в "Лире" сумасшедших. Здравы все. (Повторяю, имеется в виду исключительно медицинская сторона вопроса). Кстати, как интересно: сквозь спектакль словно пронесён диалог Лира с Корделией: прощаясь с сёстрами в самом начале, девушка говорит: "Кто виноват, кто прав – покажет время". И словно ответом ей после всех испытаний и уроков, ниспосланных на его голову судьбой, звучат слова Лира ближе к финалу: "Нет виноватых в мире. Правы все"… И вот в свете вышесказанного... Я не могу взять в толк. Почему Гонерилья и Регана в финале в чёрных платьях, а Корделия в белом? Ведь даже если абстрагироваться от относительности зла, Смерть - Великий Миротворец – всех и вся примиряет. "Моей любви не выразить словами..." Я уже говорила о том, что все пьесы Шекспира - о любви. В самом широком понимании этого слова. И хотя в "Лире" все священные человеческие чувства оказываются попранными, тонкий и чуткий Юрий Николаевич Бутусов всё-таки тащит, тащит их на свет. Любовь пробивается сквозь хаос, грубость, разрушения нежными побегами. Контраст её с хаосом усилен жёстким переводом, использованным в постановке. И это лишает практически все линии сюжета очевидной, на первый взгляд, прямолинейности. По большей части любовь "закодирована" в прикосновениях. Бутусов виртуозно умеет передавать чувства через прикосновения... Как пример - несколько сцен, в которых буквально звенит эта щемящая чистая нота (про финал уже говорила в предыдущем тексте о "Лире"): 1. Прощание Корделии с сёстрами. Разговор достаточно враждебен: "Я ваши свойства знаю, но, вас щадя, не буду называть. Смотрите за отцом. Его с тревогой вверяю вашей показной любви " – "Просим не учить. Учись сама, как угождать супругу, который взял из милости тебя". Но, произнося эти жёсткие слова, девушки захлёбываются самыми настоящими, неподдельными слезами, крепко и горестно обнимаются перед разлукой и осыпают друг друга прощальными поцелуями. 2. Пронзительнейшая сцена с Эдгаром и Глостером, где Эдгар помогает обессилевшему слепому старику идти, будто вливая энергию в его движения. Кукловод, вдыхающий жизнь в куклу-марионетку (пластика Дениса Суханова в этой сцене просто завораживает) 3. Смерть Эдмонда. Он умирает - словно засыпает, положив голову на колени брата, как наверняка частенько бывало в детстве. На колени брата, заметьте, только что убившего его. На колени брата, которого сам мечтал сжить со света. И Эдгар, словно осознав, наконец, что именно сейчас произошло, покидает место поединка, нетвёрдой походкой и повторяя: "Страшно… Страшно…" 4. Сцена прощания Лира с мёртвой Корделией. Истерзанный горем Лир не перестаёт говорить: с окружающими, с небесами, с самой Корделией – о ней. Зовёт её, плачет. Но белая фигурка на полу неподвижна. "Мне больно. Пуговицу расстегните" – говорит Лир, и вдруг девушка приподнимается и молча расстёгивает отцу тугую пуговку на вороте. Если отец просит о помощи, разве может помешать оказать её - какая-то смерть?.. И коли уж заговорила о любви... В спектакле три великолепных любовных сцены. Коротких, но мощнейших, как три ярких всполоха пламени: Регана и герцог Корнуэлл, Гонерилья и Эдмонд и Регана и Эдмонд. Не могу не вспомнить в связи с этим не менее роскошные любовные сцены из других Бутусовских спектаклей: леди Дункан и Макбетт (танец), леди Анна и Ричард, Катюша Маслова и Нехлюдов. Немного о конкретных персонажах "Лира" Хочу опять отметить замечательную способность Бутусова двумя-тремя штрихами создавать законченный образ персонажа. Принцессы: Гонерилья и Регана. Гонерилья месит ногами какую-то строительную смесь, на своих плечах тащит тяжёлую доску (она же - аллегорично - крест?). Взгляд её прям и жёсток, голос резок, во всех движениях скользит нерастраченная энергия и неутолённая жажда сильных ощущений. Воительница. Завоевательница. Она задыхается в размеренном вялом течении жизни подле скучного мягкого супруга. "Королевство мне мало, развернуться негде" – это про неё. Нежная Регана с фальшивым негромким голоском тоже проявит своё истинное лицо. Отдельные резкие слова то и дело прорываются сквозь благообразную внешнюю оболочку, когда слабеет её самоконтроль. И окончательно маска спадёт с её лица в сцене ослепления Глостера - от её ведьминского хохота стынет в жилах кровь. Но это ещё не всё. Регана – нимфоманка. Любопытный штришок промелькнул в сцене с манекеном. Регана кружит с ним в танце, не отрывая зачарованного взгляда от тряпичного лица. Мне казалось, что этот манекен – воображаемый Эдмонд. Нет. В этой кукле для Реганы сконцентрировано вообще мужское начало. Она видит в нём и погибшего мужа, и новоявленного жениха, по-моему, не ощущая особой разницы между ними. Главное, что оба – мужчины… Только что горестно простонала: "Мой муж скончался" и буквально сразу, со сладострастной улыбкой: "Я помолвлена с Эдмондом". Кстати, Эдмонд.... "Ты заграждаешь свет мне. Бойся, Кларенс Эдгар"... На премьере я проглядела на Максима Аверина все глаза. Максим играл совсем не так, как на летнем прогоне. Вокруг Эдмонда слово сгустилась, уплотнилась атмосфера, в ней зазвучали какие-то даже инфернальные ноты... Может быть, это дикость - то, что я сейчас скажу, но мне кажется, я не ошиблась: Максим, то есть Эдмонд - это Ричард III, "лишь с тою разницей", что это не "скрюченный урод", а статный красавец, и на то, чтобы усыпить бдительность окружающих ему требуется несколько меньше усилий, чем Ричарду... И выстроилась схема. Мальчик, "заклеймённый с самого рожденья" клеймом незаконнорожденности, затаивший злобу на окружающий мир, решил отомстить миру за это клеймо. Даже монолог Эдмонда в самом начале пьесы едва ли не в точности повторяет по смыслу аналогичный монолог Ричарда... Скрипучая раскладушка, на которой Макс со своим размышлением о положении дел так похож на Банко ("привет" зрителям из "Макбетта") - чем не металлическая кровать, на которой снится Ричарду кошмарный сон... Предавая близких людей, соблазняя женщин, Эдмонд стремится завоевать мир. И так же, как и Ричард, достигнув цели (Ричард - получив королевский титул, Эдмонд - графский), хотя на достигнутом явно не собирался останавливаться, а только-только начал входить во вкус, он срывается в пропасть, на дне которой все его завоевания обесцениваются. Любопытно ещё и то, что в спектаклях Бутусова оба персонажа: и Ричард, и Эдмонд примут смерть от рук близких людей: Ричард (аллегорично) - от рук племянников, Эдмонд - от руки брата... И конечно, финал, финал... Юрий Николаевич ведь очень любит нас мучить. Он, в конечном итоге, заставил нас сострадать монстру Ричарду. То же самое произойдёт с нами и к моменту смерти Эдмонда. Несмотря на все его чудовищные поступки, стремления и желания, после его предсмертного преображения от острой жалости к нему сожмётся сердце. И вообще, как я уже говорила раньше, Бутусов делает практически всех своих героев такими неоднозначными, что их невозможно ни осудить, ни украсить нимбом. Практически всех. И от этого очень некомфортно и трудно. Мы ведь привыкли развешивать ярлыки: этот - плох, тот - хорош. Но человек - сложнейшая структура, сочетающая в себе как возвышенное, так и низменное, а иногда эти противоположные его сущности проявляются в нём одновременно. "Где мой дурак?!" Шут меня вконец измучил. Кто - он? Или что - он? Из этого образа торчат несколько ниточек: за какую ни потяни - вытаскиваешь новую вполне логичную версию. В прошлый раз я предположила, что это Лирово alter ego, и эта версия мне самой очень нравится. Но вот недавно в одном из очередных разговоров о спектакле вдруг выплыла и замаячила перед мысленным взглядом одна прелюбопытнейшая деталь. И я потяну теперь за следующую ниточку. Смотрите... Роль Шута поручена режиссёром девушке. Корделия искренна и прямодушна, говорит только правду, как бы ни была эта правда опасна даже для неё самой. Точно так же ведёт себя Шут. "С отъезда молодой госпожи во Францию королевский шут все время хандрит." (с) Шута все называют "дураком", а вспомним, что говорит Лир над телом бездыханной Корделии: "Повесили дурочку мою!" Шут умирает, как и Корделия - от удушения. В смерти обоих - повинен Лир: в смерти Шута - прямо, в смерти Корделии - косвенно... Любопытная сцена после воображаемого суда Лира над дочерьми: Лир склоняется над Шутом и выдёргивает из него длинный лоскут ослепительно белой материи (которую потом будет латать иголкой с ниткой), немедленно отсылающий нас ассоциациями к... длинному шлейфу Корделии! Да и вообще к белому цвету, как символу чистоты души и помыслов, что олицетворяет собой Корделия. Здесь же - неустанная трогательная забота Шута о короле. И Шут застёгивает на Лире какую-то пуговку, как позже - мёртвая Корделия - расстёгивает... Мне не хватает нескольких звеньев в этой цепи, чтобы замкнуть круг... Вот я же говорю... Только начни с ним говорить - остановиться невозможно. "О чём-то мы не договорили с Вами на этом спектакле, надо продолжить на следующем..."
Administrator: Удалось скопировать комменты к предыдущему посту Ирина. Многие из них достойны прочтения и осмысления - в контексте того спектакля, который игрался тогда, в 2006 году. комментарий daisy_gorgeous в журнале factum_dictum блин, Ириш, сильно! я опять пережила все свои эмоции! Про Корделию и Шута сейчас буду думать! комментарий factum_dictum в журнале factum_dictum О, да. Сама прокручиваю по сотому разу всё, что помню... комментарий daisy_gorgeous в журнале factum_dictum А на то, что не помню, я опять хочу сходить! :)) мне моих 4 раз недостаточно. Подсела... комментарий factum_dictum в журнале factum_dictum Да-да! И я думаю, потихоньку мы докопаемся до истины... нет, до истиН. комментарий je_anna в журнале factum_dictum "Бутусов делает практически всех своих героев такими неоднозначными, что их невозможно ни осудить, ни украсить нимбом." - Да, да, я тоже хотела написать размышляя над этим впечатлением, что в этом смысле Бутусов идеальный режиссер для Шекспира - они совпадают по духу абсолютно ! Я как-то прочла и запомнила одну поразившую меня мысль о Шекспире(поразившую тем, что разгадала загадку его на меня завораживающего воздействия) Он в некоем смысле является наименее нравственным из всех писателей, поскольку мораль, то, что её называют обычно строится на негативных определениях того или иного поступка, а его талант заключается в сочувственном отношении к человеческой природе во всех её проявлениях. Он моралист настолько, насколько моралистом может быть сама природа. И это очень глубоко верно по сути - как к этому не относись. Ир, спасибо, опять очень интересно написано...! - рождает всплеск размышлений. комментарий lev_semerkin в журнале factum_dictum Вы интересно написали про Аверина-Эдмунда. Сгущение вокруг него я тоже почувствовал. По-моему это самый внятный из героев спектакля. Но на Ричарда непохож, ИМХО. Больше всего мешает такому сходству – финальное раскаяние Эдмунда. Роль выстроена как подьем от положения собаки (униженной в социальном смысле, но и нравственно низкой – состоящей только из зависти, ненависти, обиды) к человеку (в социальном смысле он становится одним из лидеров страны, в нравственном - избавляется от комплекса ущербности и умирая совершает «добрый поступок»). Через хаотический мир спектакля, через броуновское дергание остальных персонажей (они дергаются, как будто под током, в сцене бури) его несет некая сила, поначалу слепая сила – восходящий социальный поток. Амбивалентность этой силы и мощную энергию Аверин просто-таки излучает. Если использовать цирковые образы (на форуме об этом было – «цирк сгорел, по сцене бродят клоуны»), то побочную линию «Короля Лира» (Эдмунд –Эдгар) Бутусов видит как классическую цирковую пару – рыжий клоун Эдмунд, белый клоун Эдгар. Повторяет ту же идею, что была в Воскресении.Супер (Хомяков-Егоров). Но там идея была доведена, а здесь Бутусов возможно преднамеренно не стал разжевывать, не стал подчеркивать цирковую тему вообще и пару Арлекин-Пьеро частности . К тому же Аверин свою роль сыграл, а Эдгар получился невнятный ИМХО, только костюм носил правильный, клоунский, черное кольцо вокруг шеи. Шекспировский Эдгар – герой страдательный, его преследуют, он отступает, в отступлении доходит до предела – до Бедного Тома (опускается еще ниже собаки, ниже уровня на котором был его брат в начале), это типичная реакция Пьеро («назло маме уши отморожу», меня обидели, так я нарочно в грязи изваляюсь). Пьеро идет непрямым путем (шаг назад, два вперед) в итоге побеждает Арлекина, который пер напролом. Слабый побеждает сильного, совсем как в «Дао-дэ-цзин» (помните цитату из Сталкера «слабость велика, а сила ничтожна»). factum_dictum в журнале factum_dictum Вот про пару Арлекин-Пьеро я не подумала. Про Пьеро я тоже в первом посте о "Лире" говорила, но вот Арлекина в Эдмонде (или Эдмунде) не опознала. Не похож он на Рыжего. Но описанная Вами схема очень красива, поэтому готова её принять. Как одну из :) Хочется же ещё поразгадывать. Кстати, цирковую-то тему вообще - Бутусов, по-моему ох как подчёркивает. И в свяи с этим у меня вопрос. Вернее, аллегория возникла: а не является ли Лир - директором цирка, сдуру решившим доверить управление цирком - клоунам? Хотя, с другой стороны, он ведь носит шапочку Пьеро... Теперь о собаке. Понимаю, почему Вы о ней упомянули. Эдмонд в самом начале выползает из низенького проёма в занавесе и жадно ест из алюминиевой миски какой-то кусок не знаю чего. Но мне вот что интересно. Бутусов придумал для Аверина новый имидж - заставил напрочь остричь волосы. "Это ж-ж-ж - неспроста". Для собаки больше бы подошла растрёпанность, лохматость. А Эдмонд - с бритым черепом. Опять же - алюминиевая миска с едой. Я сразу подумала: каторжник? Такой же изгой для общества в целом, что и байстрюк - для высшего общества. Он, кстати, и начинает своё восхождение из ямы, словно из траншеи, которую копают каторжники... Про броуновское движение клоунов. Вы имеете в виду "езду по кочкам"? Я эту сцену тоже не могу пока перевести. Вообще там происходит своеобразная "делёжка Эдмонда". [Лира поделили, теперь за Эдмонда взялись :)] Эдмонд лежит на доске, остальные герои - сидят за этой доской, как за столом. Когда экипаж разгоняется по ухабам, всех начинает швырять по экипажу. Регану швыряет очень конкретно пообниматься, поцеловаться с Эдмондом. Герцог Корнуолл вцепляется в его ногу, тащит на себя. Отец, т.е. Глостер, по-моему тоже обхватывает сына где-то между Реганой и Корнуоллом. Т.е. Эдмонд - на перепутьи: добиться признания в обществе через женщин, через службу или дожать уж-таки родного отца, чтобы тот признал его законным. Про Эдгара - чудесная схема, мне очень нравится. комментарий factum_dictum в журнале factum_dictum В этом смысле пьеса изобилует добрыми поступками :)) Герои не только сами их совершают, но и активно помогают творить добро другим героям :))) комментарий lev_semerkin в журнале factum_dictum каторжник - это в точку, я хотел про это написать, но слова подходящего не нашел. У него мощнейшая энергетика каторжника, то есть человека, насильственно отлученного от нормальной жизни. Он копит энергию, копит злобу, как собака на цепи и наконец срывается с этой самой цепи, вырывается из оков. И женщин - Регану и Гонерилью, именно потому так тянет к нему, как самок. Они нюхом чуют мужскую энергию. На Рыжего он похож тем, что активно действует, бьет первым (тоже уголовная тактика), прет напролом. сцен, где героев швыряет, или бьет током в спектакле много, это одна из главных метафор. Люди как вши на раскаленной сковородке.
Lotta: По этому фрагменту, а так же по посту в жж самого Льва Семёркина очень хорошо видно, как изменился за это время Эдмонд - пожалуй, сильнее всех. Я смотрю "Лира" чуть больше года и уже не воспринимаю его ЭНЕРГИЮ КАТОРЖНИКА, то есть не вижу за ним ничего цельного и мощного. В лучших виденных мною спектаклях Эдмонд представлялся личностью надломленной, болезненно противоречивой - короче, что-то декадентское. И не каторжник, а выросший мальчишка, который привык шестерить перед старшими и перед ЗАКОННЫМ братцем. У Эдмонда и сейчас детское выражнение лица, и лицемерит он по-детски неубедительно. И эта затаённая обида на то, что НЕ ЛЮБИЛИ, и роднит его - нынешнего - с Ричардом. Читаю вот впечатления от первых спектаклей - как будто совсем другой герой!
Administrator: Проходит время... И так уже интересно выкапывать из глубин здешнего форума первые, еще невнятные наши суждения о прогонах "Лира"... о наших восторгах... А вот еще от зрителя, из архивов инет, из уничтоженного временем ЖЖ... О Королях и красных ладонях 1 августа 2006 вчера я была на генеральном прогоне и за 3 с половиной часа прожила отдельную жизнь в театральном креселе. Я ёжилась от мурашек, вытягивалась в струнку от восторга и хлопала до боли. Это то, что нельзя назвать классикой. Это практически тантрический секс с гениальными актёрами - оставляешь на них свои глаза, мысли, чувства; взгляд прилипает к каждому движению - безупречному хореогрофическому монологу. Это другой Шекспир - едва ли привычный строгий моралист. Это 210 минут на вдохе. С музыкой, от которой сердце чешется - не знаю какое ещё подобрать слово, чтобы определить этот ноющий слева зуд. Если бы всё-таки можно было укусить себя за локоть, как это говорится, я бы прогрызла в своём дырку - за то, что до вчерашнего дня больше трёх лет не была в театре.
Lotta: сердце чешется - не знаю какое ещё подобрать слово, чтобы определить этот ноющий слева зуд. Интересный ход мысли - СЕРДЦЕ как главная эрогенная зона, задействованная во время спектакля.
Administrator: Я держала этот журнал в руках... Но вот есть ли ТЕКСТ на форуме - не помню. На всякий случай - публикую. Петербургский театральный журнал БЕЗУМИЕ. СУПЕР? У. Шекспир. «Король Лир». Театр «Сатирикон» (Москва). Режиссер Юрий Бутусов, художник Александр Шишкин Камертон бутусовской интерпретации «Короля Лира» задан однозначно: для начала забудьте о благостных стариках — Лире и Глостере, — ищущих дочерней/сыновьей любви, но, видите ли, до поры до времени трагически обманывающихся в ее проявлениях. Глостер (Денис Суханов), предваряющий сцену раздела — ну, и заодно сообщающий Кенту о своем внебрачном сыне, — упивается властью над этим сыном: как пса, треплет Эдмонда (Максим Аверин), на четвереньках стоящего у него меж ног, хвалясь удачной случкой на стороне. А Король Лир (Константин Райкин), задумавший было помирать (лежит на дощатом помосте, шепча на последнем издыхании свою волю охрипшим голосом), вскочит на ноги, как только Корделия (Наталия Вдовина) скажет слово поперек. Это от ее упрямства он выздоровеет вмиг. В этом мире только желание мстить придает человеку силы. Пока Лир выполнял свой мудрый замысел — делил страну (огромный платок, якобы карта, покрывшая его вместе с помостом-столом), — он на ладан дышал. Теперь вскочил на помост, расставил кавалеристские ноги, зыркает по сторонам, одно за другим принимает решения. Неважно какие — лишь бы пообиднее для Корделии. Себе оставлю лишь сотню рыцарей и буду жить поочередно у старших дочерей — пусть видит, что потеряла. Притворно унижусь, лишь бы трещина между нею и Реганой с Гонерильей (Агриппина Стеклова, Марина Дровосекова) разверзлась до размеров бездны. А дочери-то испуганно льнут друг к другу, свиваются в один клубок, живущий страхом. Соперничество, обиды побеждены этим страхом, единой участью. Пускай Корделия в слезах пеняет на сестер — сестры ласкают, успокаивают ее, да и она сама знает, что они — не такие. Они не такие — так как же они станут «такими»? Такими, какими они все-таки написаны у Шекспира, — зловредными фуриями, пожирающими все вокруг и в конце концов друг друга? Режиссер, похоже, задал себе слишком сложное уравнение. То, что получается в итоге, мы всегда знали: «отец, переживший трагическое прозрение», «две фурии» и «один ангел». То, что было задано в начале, режиссер исправил на «отец-самодур» и «три испуганные сестры». Теперь осталось найти неизвестное. Интересно, стоял ли сам Шекспир — перерабатывавший, как правило, уже знакомые зрителю истории — перед подобными же задачами? Решал ли он, берясь за переделку датских принцев, венецианских ростовщиков или венецианских же мавров, подобные уравнения, которые во что бы то ни стало нужно привести к заранее известному финалу? Во всяком случае, нелогичность, непоследовательность в прорисовке его персонажей стала притчей во языцех. Шекспироведы нам говорят: то, что тот или иной персонаж раскроет в данной сцене, какие психологические характеристики обнаружит, на какую предысторию сошлется, — все это зависит от прагматики драматического момента. Поэтому, наверное, в шекспировских спектаклях всегда будут выигрывать те режиссеры, что делают акцент на историю, а не на персонажей. То есть те, кто берет конфигурацию персонажей и подает как знак, созвучный нашему времени, а не те, кто пытается разгадать каждый персонаж в отдельности. Первые упрощают уравнение, вторые — безмерно его усложняют, наполняя все новыми и новыми неизвестными. Бутусову парадоксальным образом присущи оба этих подхода, хоть и не в равной степени. Безусловно, он имеет в виду некий знак времени, когда испытывает тему безумия не только на Лире и Эдгаре/бедном Томе, но и на многих других (если не на всех) героях, связывает их этой темой. Знаком времени становится и переворачивание с черного «лица» на красную «подкладку» (или наоборот?) огромной, расстеленной на полу материи (занавес? мантия? или преобразившаяся карта Лирова государства?). Знак времени — огромный лик восточного ребенка-божества, появляющийся за одиноко стоящими вратами вечного замка. Ничего, кроме этих ворот да фотографических воспоминаний о былой роскоши, выставленных на двух щитах поодаль, от замка не осталось. Но ворота в никуда, в Ничто (в Нирвану?) продолжают ревностно охраняться, в каждой новой сцене — под эгидой нового хозяина, но при помощи все того же вездесущего дворецкого, кстати, совершенно не смущающегося отсутствием панталон (Яков Ломкин). Знак времени — сочетание грубости и изыска, необструганных досок и великолепных (порой) женских нарядов, весь этот пир во время чумы (художник Александр Шишкин). Атмосферой мира не то остаточного (после былого величия), не то рождающегося, еще не отесанного, не обустроенного, герои бутусовского спектакля, конечно, связаны все в один образ сегодняшнего времени. Как связаны они и между собой рядом пространственно-визуальных метафор: три одинаковых стула перед тремя одинаковыми фортепиано с тремя одинаковыми нависшими колпаками — дочери Лира равны между собой… Равны между собой Гонерилья и Эдмонд, волочащие на себе, как крест, доски, из которых составят свой собственный помост — ложе любви, как эшафот… Равны между собой ослепленный умник Глостер, Эдгар, безумец по выбору (Артем Осипов), и Шут, дурак по профессии (Елена Березнова), когда, прислонившись спиной друг к другу, будто занимают круговую оборону против воплощенного безумия — Лира. Равны — и все же не равны друг другу. Потому что при всем при этом у Бутусова тенденция прослеживать особость каждого персонажа, а значит, бесконечно усложнять «уравнение» введением все новых и новых неизвестных, — еще сильнее, чем страсть к ярким, обобщающим, сгущающим образам. На этом пути, однако, Бутусова неизбежно ждали не только находки, но и ловушки. Сначала о находках. Одна из главных, как уже понятно, — это желание увидеть в Гонерилье и Регане не воплощение фатума, благодаря которому Лиру дано прозреть, а реальных жертв его самодурства. Соревнование в красноречии, устраиваемое Лиром по случаю долгожданного раздела наследства, — для них неожиданность (сам Лир покрякивает, предвкушая их затруднения); тем приятнее, что Гонерилья нашла нужные слова, тем забавнее, что простушка Регана их поначалу не находит, но потом, что-то там припомнив, выкручивается. Удачно избежав фиаско, они, однако, не чувствуют себя в безопасности, а скандал с Корделией внушает им поначалу лишь панический страх — от того, чтобы питать властные мечты, они еще ой как далеки. Умная, выдержанная Гонерилья проводит первую сцену с разгулявшимся отцом, еще внутренне дрожа от страха, еще не решаясь дернуть назад белую скатерть, которой только что застелила огромный стол-помост и которую отец издевательски вытягивает из-под ее твердо положенных на стол рук. Но и панически цепляться за эту скатерть она уже не цепляется. Она — воплощение решимости; сегодня она сделает то, что ей так давно хотелось: скажет «нет» извечной самодержавной власти отца. И не просто ее отца — Отца с большой буквы. А отец — бесится, дурит, вскакивает на стол, приспускает штаны, готов показать свое мужское достоинство. Она держит разговор в сфере разума, не эмоций — а он в принципе не допустит, чтобы ее, женщину, в сферу разума пропустили. Демонстрация трусов действительно самое лучшее, что он мог придумать, но Гонерилья подходит и, как забывчивому маловменяемому старику, поднимает и застегивает брюки. Еще без вызова и с заботой. Еще в этом жесте невозможно отличить привычную готовность обслуживать отца и господина от решимости низвести его до роли приживала. Если Гонерилья выигрывает этот первый разговор благодаря своему уму и решимости, то у Реганы получается все наоборот — глупость, мелочность неожиданно оказываются подпорой тому, что задумала старшая сестра. Про уполовинивание свиты короля эта Регана просто «ляпнет», как прижимистая домохозяйка, не разбирающаяся во всяких там вопросах чести и достоинства, — просто денег жалко. В другое время ее бы засмеяли, но тут — «попала в масть». Ставки отца падают на глазах. Гонерилья снижает их сознательно и целеустремленно, Регана — раздухаряется оттого, что в первый раз на нее не шикают. Итак, сестры не равны друг другу. Не только Корделия не равна старшим, но и старшие — не равны между собой. Благодаря своей глупости, Регана приближается к итогу («фурия»), казалось бы, быстрее, чем Гонерилья. Глупость (= отсутствие разума) оборачивается взвинченной чувственностью (= отсутствие разума). Чтобы объяснить прогрессию жестокости в Регане, режиссер для начала погружает ее, ее мужа и их гостя Глостера в некое исступление (ритмичные припадания носом к столу, экстатические движение голов вверх-вниз), заставляющее думать, что во всем, что далее следует, виновен кокаин. Вскоре раба наркотиков Регана обнаруживает себя и рабой сексуальных удовольствий: отдавая приказ об ослеплении Глостера, Регана явно думает только о том, чтобы как можно быстрее вернуться к прерванным утехам. Садистские наклонности, которые проявляют Регана и ее супруг в этой сцене, — лишь перенос аналогичных сексуальных пристрастий на попавшего под руку Глостера. Впрочем, что это я уже о «ловушках». Вернусь к «находкам». Среди них — Кент (Тимофей Трибунцев). Традиция видит в нем верного слугу Лира; изгнанный вместе с Корделией за свою честность и правдолюбие, он, переодетый, следует за Лиром, чтобы продолжать охранять попавшего в беду короля. Таким образом, традиция принимает его яростные инвективы против дочерей и их слуг за чистую монету; Кент в этом случае становится как бы рупором праведного гнева самого короля. У Бутусова все по-другому. Он, конечно, не первый, кто заметил (и захотел объяснить), что, прибыв, например к Гонерилье, Кент начинает злопыхать еще до того, как возник повод, а в ответ на вопрос, в чем, собственно, дело, сообщает о предполагаемом обидчике: «Не нравится его мне рожа». Но Бутусов, может, первый, кто придумал, что взвинченность Кента — это взвинченность не просто наносная, специально разжигаемая, но своеобразная месть Кента Лиру. Сам себе вымазав лицо сажей (он первый из многочисленных персонажей проделывает с собой подобное в бутусовском спектакле), он вызывается бежать вперед Лира, чтобы соответственно подогреть обстановку. Как бы проецирует Лирову взбалмошность, чтобы реакция на нее предшествовала фактическому прибытию короля; чтобы он, наконец, был проучен. Забудет Гонерилья о своей угрозе заковать Кента в колодки — так он сам влезет в какой-то ящик, из которого гротескно будет торчать одна-единственная нога. Даже прибывший на место Лир понимает, что это перебор. Вам, государь, хочется ревностного, слепого повиновения — пожалуйста. Кент становится пародией на преданность. В каком-то смысле именно он — королевский шут (в то время как Шут в спектакле решен менее интересно — он, а точнее, она движим/ а в своей преданности скорее инстинктом выживания). Решение Кента выявляет и мотивации Эдгара (пока что играемого Артемом Осиповым менее внятно). Мысль Бутусова, видимо, состоит в том, что не только встреча с дочерним жестокосердием приближает Лира к безумию — его более-менее сознательно подталкивают, например, и Кент, и Эдгар, видя в этом шанс на душевную встряску, на прозрение. Но главная находка Бутусова в том, что безумие необязательно приводит к прозрению. Оно может остаться всего лишь безумием. Метод «клин клином» себя не оправдывает. Сыграть безумие Лира, как оно задумано Бутусовым, нелегко. И это вызов — сыграть знаменитое безумие не как открытие последних истин этого мира, чтобы зритель не ахал вместе с Лиром: да, кругом порок, лишь мы — чисты и невинны, унижены и оскорблены… А чтобы зритель качал головой вместе с Кентом: «Как страшно это все! Где, государь, // Хваленая былая ваша ясность?» И Райкин играет именно так, что становится понятно: мудрости, рожденной в отчаянии, — грош цена. Лир Райкина судорожно ищет виновных вокруг — в людях, в мироздании, в последней мошке и пичужке, которым завидует, потому что они прелюбодействовали, пока он, видите ли, трудился над зачатием законных дочерей. Безумие стало не убежищем от каких-то там непостижимых ударов судьбы — убежищем от самого себя. В интерпретации Райкина безумие — лишь продолжение (психическое, психофизическое) того сознательного самодурства, которое было свойственно Лиру изначально. Лир просто поверил во все то, что раньше делал нарочно наперекосяк. Принял за чистую монету и ту пародию, которую представил ему Кент. И в руках Лира машина безумия вышла из-под контроля. Теперь к этому безумию можно только присоединиться, как присоединяется неспособная победить его жертвенная Корделия. Параллельно Бутусов должен был бы показать, как раскручивается машина страха и жестокости в судьбах Гонерильи и Реганы. Но тут и начались ловушки. Если роль Лира выстроена так, что мы скорее смеемся, когда тот обрушивается на женское распутство, как будто виной его бедствий было именно оно, то в случае Гонерильи и Реганы режиссер сам не нашел ничего лучшего, как именно женскую сексуальность сделать причиной всей катастрофы. Регана — чувственное животное, которое будет поклоняться любому оказавшемуся рядом мужчине, а в случае потери такового — тотчас же искать ему замену. Менее понятно, зачем нужен мужчина Гонерилье. Зачем ей, начавшей борьбу против Отца, возводить в этот статус Эдмонда. Такой поворот, похоже, списан в спектакле на «вечную женскую природу». Однако в обоих случаях — и в случае Реганы, и в случае Гонерильи — то, что происходит с сестрами, оказывается в малой связи с заявленной в начале спектакля линией. А значит, тема женского — по-женски делового, хозяйского — противостояния самодурству мужчин оказывается потеряна, переведена в какой-то псевдометафизический регистр разгула женской плоти. Как и другие режиссеры, Бутусов не смог преодолеть пресловутого шекспировского мизогинизма, который, оказывается, существует не столько на внятном уровне сюжета, сколько встроен в сам язык, которым рассказывается история. Перетолковывая Шекспира, режиссер еще способен сделать смешным тот факт, что именно в женском «низе» (как это недвусмысленно показывает Райкин) Лир ищет причину своих бедствий (как будто речь идет не об измене дочерей, а об измене жены или любовницы). Однако тем временем то, что происходит с дочерьми, продолжает подтверждать «догадку» шекспировского Лира: да, именно там источник всех бед! Дай этим бабам свободу — и вот что получится. Похоже, о своем изначальном замысле режиссер вспомнил только под конец спектакля, вновь усадив сестер (или уже их призраки?) рядком перед тремя пианино и заставив Лира, одно за другим, подбирать их обмякшие, сползающие наземь тела. Одну подберет — так сползет другая, другую поправит — уже поехала вниз третья. Бесконечный вальс, в котором вновь уравнены если не сестры между собой — то уж точно уравнена вина перед ними их отца. Вина, которую он, в своем безумии, так и не хочет признать, все еще надеясь придать дочерям жизнеобразный вид. И если бы их было не три, то, может, и удалось бы. А так… Лир мечется между мертвыми, как он метался между ними живыми, не успевая подумать, нет ли в их непослушании какой-нибудь методы. Теперь они послушны — мертвые тела не сопротивляются, и все же по-прежнему непослушны — не желают воскресать. За минуту до финала тема послушного-непослушного воскресения отыграна в сцене Лира и Корделии. Корделия (впрочем, как и две другие, по сюжету мертвые на данный момент сестры) входит в пространство финала через ворота «вечного замка». Послушно ложится перед Лиром, чтобы тот мог излить свое горе. Послушно приподнимается, когда тот хочет видеть ее воскресшей. Послушно ложится, когда тот отказывается верить в воскресение. И так далее. Что это? Видение обезумевшего Лира? Или изощренная попытка Корделии (каким-то образом оставшейся в живых) вызвать у отца шок прозрения: имитацией смерти вызвать осознание вины, имитацией воскресения — вывести из отчаяния? Но вновь встает и вновь ложится Корделия — очищающего шока у ее отца не наступает. Он остается всего лишь безумцем. Сегодняшний «Лир» проливает свет на преданное пару лет назад критическому остракизму «Воскресение. Супер» в Театре Табакова. Тема воскресения (прозрения, преображения), оказывается, нужна была Бутусову не только для того, чтобы, поместив толстовского героя в сегодняшнюю светскую тусовку, поставить рядом пресловутое «Супер!», как знак того, что любая попытка нравственного возрождения обречена сегодня стать своей пародией. Тема воскресения — что-то для Бутусова важное, во что он хотел бы, но не смеет поверить. Во всяком случае — предостерегает, что одного желания тут мало. И — как свидетельствует его «Лир» — мало и безумия, даже если оно и повергает внутренний (и внешний) мир в хаос, из которого, казалось бы, человек может выйти обновленным. Из ничего не выйдет ничего. А точнее — из ничего и выйдет ничего. Вот такое простое уравнение. Ноябрь 2006 г.
Administrator: Несколько мнений о спектакле с Имхонет. Полина Постановка совсем неклассическая, немного эпатажная даже и главный вопрос, который у меня остался - что же написано в оригинале?! Неужели все кончилось именно так?! Хочу или почитать Шекспира, или посмотреть какой-нибудь классический фильм по этой пьесе. В целом мне понравилось! Интересно посмотреть, как коварство кроется под маской, интересно поведение самого короля (который судя по постановке сам в немалой степени способствовал тому, что старшие дочери на него взъелись, хотя у них, конечно, имелись и другие далеко идущие планы), интересна вторая сюжетная линия с Глостером и его сыновьями... В общем, интересный спектакль! *************************** Йок Мне показалось, что в центре внимания находятся сёстры, а не король, что подтверждает финал. Сёстры отлично сыграны - этакие ведьмочки с присущими им пороками и девочка-подросток в белоснежном одеянии, развевающемся при ходьбе. А сам Лир... в этой постановке он не вызывает сострадания, сочувствия и прочего. Райкин играет лишь безумного старика, снимающего с себя штаны, взобравшись на обеденный стол. Интересно, задумывалось ли вообще показать его трагедию публике. Помимо этого постановка, по сути, грандиозная, производит большое впечатление. В том числе, и выливание на голову актёра клейстера, и белые маски, и много всего... И шут - очаровательный,) ********************** Кнопка Очень хороша сама постановка. Актеры просто замечательно играют. Мне очень понравилась музыка(тема, так сказать).В общем...цепляет. ************************** Аноним Просто восхищена! Спектакль получился гениальным!! несравним ни с одним другим и просто восхитительным!!! Покорена Сатириконом теперь до конца!
Administrator: И снова инет-архивы. 2008 год. Курсовая работа, в которой сравниваются "Король Лир" Бутусова (Сатирикон) и "Король Лир" Судзуки (МХТ). Карнавал смерти Два ведущих столичных театра: МХТ. им Чехова и «Сатирикон» - предложили на суд зрителя шекспировскую историю о несчастном короле. «Лир» в МХТ вышел в 2004 году, а спустя 2 года «Сатирикон» познакомил нас со своей версией. Прежде всего, стоит отметить, что постановки абсолютно разные. Как мне кажется, кроме названия, совпадений в них найти невозможно. Разумеется, имена героев не менялись, и ситуации те же… только обстановка абсолютно непохожа. «Король лир» в «Сатириконе» напоминает стремительно несущийся к развязке карнавал, во время которого персонажи меняют маски. Мрачный карнавал, где безумие настигает не только главного героя, но неумолимо и к другим персонажам. Александр Шишкин превратил сцену в некое подобие склада, где можно найти все: что нужно и что нет. В черном пространстве сцены, в самой глубине, проступают очертания массивных красных дверей, выглядывающей из-за них картины, откуда с грустью смотрит то ли ангел, то ли восточная красавица; справа стоит табличка «Глостер»: отсюда начинается графство. Развалины мира. Как некое напоминание о былой гармонии – три пианино, над которыми три белых кружевных накрахмаленных абажура, похожих на девические наряды. На суфлерской будке восседает Эдмонд – внебрачный сын Глостера. Он-то и посвящает зрителей в суть дела. Маским Аверин, играющий Эдмонда, наделяет своего персонажа поистине животной пластикой. Пока Эдмонд один – это уверенный в себе хищник, сильный и коварный, но вот появляется его отец, и актер мгновенно «скручивается» и униженно лижет сапоги хозяина. Глостер в исполнении Дениса Суханова самоуверенный, надменный властитель. Его мало заботят чувства сына, он специально унижает его. Пнув его сапогом, Глостер ставит ногу ему на спину, еще сильнее прибивая сына к земле, попутно смачно рассказывая о том, как хороша была его мать. В полном мраке слышен грохот. Из темноты возникает картина: на покрытых бумагой досках возлежит Лир – Константин Райкин. На нем некое подобие рыцарского наряда. Поверх черной водолазки надета белая безрукавка, но ногах – коричневые брюки. Голову вместо короны украшает черная шапочка, в каких ходят «лица кавказской национальности». Вокруг постели чинно расселись дочери с мужьями, приверженцы, претенденты на руку Корделии. Все ждут королевского слова. Лир говорит расслабленно, будто устал, но он уверен – его слушают. Райкин-Лир ползает по кровати, внезапно замолкает и, наслаждаясь повисшей тишиной, томит в ожидании всех собравшихся. Словно специально, ластится он с Гонерилье (Марина Дровосекова), а та с видимым отвращением, обняв его, говорит о своей большой любви. Регана (Агриппина Стеклова), едва отец оказывается возле нее, инстинктивно отодвигается, но, переломив себя, елейно-плаксивым голосом повторяет слова сестры. Гонерилья и Регана, настороженно переглядываются: взгляд одной резок, стремителен, другой – растерян. Они сидят по обе стороны от отца. Гонерилья – в алом платье, Регана – в желтом. Рядом мужья: меланхоличный герцог Альбанский – Владимир Большов - и уверенный в себе герцог Корнуэльский – Константин Третьяков. Корделия, ее играет Марьяна Спивак, в белом платье сидит чуть поодаль, ее дележ не интересует. Она чутко прислушивается к словам сестер, улавливая фальшь. Друг против друга сидят ее женихи, ловят каждое слово короля. По оглашении приговора герцог Бургундский (Яков Ломкин) тут же вскакивает, возмущенный тем, что ему предложили взять дочь без приданого, французский же король, его играет Артем Осипов, остается спокойным и принимает Корделию, как дар. «Лир» в МХТ – спокойный, пропитанный восточным колоритом спектакль. Это эксперимент, но с явной ставкой на успех. Неслучайно на главные роли взяты Анатолий Белый, Сергей Колесников, Игорь Верник. Тадаси Судзуки воспроизводит на сцене театр Кабуки, где играют только мужчины. Декорации сведены к минимуму: 2 ширмы с несколькими дверьми, откуда выходят персонажи; и потолок японского дома – квадратные прозрачные пластины. Однако это не просто дом, в котором проживает японский король Лир. Это лечебница для душевнобольных, и все персонажи постепенно оказываются в ней. Лир(Анатолий Белый) появляется из-за ширмы на инвалидной коляске, в рубище. Остановившись между ширмами, рассматривает какую-то бумагу и что-то бормочет под нос. Рядом с ним присаживается шут в костюме медсестры. Лир бессмысленным взглядом окидывает сцену, зрительный зал и словно вспоминает все произошедшее с ним. Медленно открываются двери памяти, и появляются все основные участники событий. Гонерилья – Игорь Верник – в роскошном парчовом кимоно, тяжело ниспадающем на пол и головном уборе, под которым скрыты волосы; Регана – Дмитрий Куличков - в не менее богатом наряде. Их мужья: герцог Альбанский – Алексей Агапов - плотный высокий мужчина с печально-философским выражением лица и герцог Корнуэльский – Эдуард Чекмазов -мужчина, с жесткими чертами лица, весь будто готовый к прыжку, настолько он подтянут и устремлен вперед. Величественный Глостер в черным с золотом кимоно и алом плаще, его сыновья: Эдгар (Максим Матвеев) и Эдмонд (Сергей Медведев), одетые практически одинаково – в кимоно, похожие на рыцарские доспехи. Несколько секунд стоят они неподвижно, прежде чем занять свои места. Дочери рассаживаются вокруг отца: Гонерилья ближе всех, Регана занимает позицию в по левую руку от отца, но не садится; хрупкая Корделия (Евгений Савинков), в белом, воздушном кимоно, чуть поодаль. Среди персонажей нет ни Кента, ни женихов младшей дочери. Их будто вымарали за ненадобностью. А может, Лир просто их не помнит. Лир в сцене раздела вовсе не хилый, выживший из ума старик. В интерпретации Белого – он сильный, могущественный король, вовсе не расположенный ерничать и плакать. Его голос спокоен, властен. Он раздает приказания. Он все еще король. Его придворные, включая дочерей, внимают ему. В их позах нет подобострастия, говоря о любви, они не пытаются говорить нежнее и мягче. Скорее констатируют факт, но стараются убедить отца жестами, улыбкой, едва скользящей по губам. Гонерилья даже увлекается своей игрой, так вдохновенно она лжет. Во время всей сцены звучит музыка Генделя, нежная и мелодичная, словно льющаяся с небес. И резко обрывается, сменяясь роком – уже нет той гармонии, на которую столь уповал Лир. Практически синхронно проносятся две сцены: заговор Гонерильи и Реганы и предательство Эдмона. Гонерилья возмущена и едва сдерживает гнев, но подчиняясь восточной сдержанности лишь иногда интонацией выдает себя. И в Регане нет слезливости и кротости. Лишь полное подчинение сестре. Но в ней чувствуется сила, ей совершенно не свойственны кротость и мягкость. Голос отдает ой же сталью, что у сестры. Разве что иногда звучит более расслабленно. В «Сатириконе» Регана, словно боится того, что предстоит сделать. Она жалостливо, почти плача говорит с сестрой. От Гонерильи она заражается силой и уверенностью в правоте. Агриппина Стеклова в роли Реганы предстает перед зрителем эдакой слабой, беззащитной, экзальтированной особой, которую непременно надо направлять и защищать. Такова ее героиня в начале спектакля. Гонерилья в исполнении Игоря Верника – не менее властная. Голос ее жесток, даже грубоват. И дело не в том, что играет ее мужчина, просто Судзуки подчеркивает ее мужеподобность. Ее сестра, Регана (Дмитрий Куличков), мягче, немного неувереннее. Однако в сцене заговора нет в ней жалости к отцу, и страха нет тоже. Эдмонд (Сергей Медведев) напоминает змею, осторожно обвивает он кольцами отца, то вдруг, подобно кобре встает во весь рост, в упор глядя на жертву, будто пытаясь загипнотизировать, то старается спрятаться. Он чутко улавливает мгновенные перемены в настроении отца. Глостер – Сергей Колесников – в отличие от своего сатириконовского «коллеги» не проявляет никаких внешних признаков неприязни к побочному сыну. Голос его ровен, властен, движения плавны, неспешны. Суханов в этой сцене резок, порой груб, он почти вырывает письмо у клеветника, Колесников, напротив, лишь протягивает руку, и Эдмонд, немного поломавшись, отдает документ отцу. Оба отца верят сразу же. Но если сатириконовского Глостера захлестывает волна гнева, выливающегося в крик и остервенение. Он, словно раненый хищник, мечется по сцене, словно желая разнести все, что еще живо на ней и больше всего желая уничтожить Эдгара, то граф Глостер в МХТ ведет себя иначе – вновь пресловутое самурайское хладнокровие – ему страшно хочется закричать, но он, подавляя стон и крик, лишь на мгновение метнет полный боли взгляд и слегка дрогнувшим голосом отдаст приказ. Эдгар в своей наивности и доверчивости походит на отца. Он абсолютно вверяется брату, даже не подозревая, что тот может его предать. Эдгара (Максим Матвеев), как подобает восточному правителю, принимает обрушившийся удар судьбы смиренно, твердо зная, за что ему посланы испытания. В «Сатириконе» герой Артема Осипова впадет в отчаяние и заходится в какой-то бешеной пляске, все больше походя на безумного: срывает одежду, вымазывается грязью (обливает себя клеем, вываливается в обрывках газеты). По-разному ведут себя герои и в сценах со сводным братом. С грохотом распахивая дверь (ту самую, что у задника сцены), врывается на сцену Эдгар-Осипов. Он навеселе, подтрунивает над братом. И уверенной походкой входит Матвеев, играющий Эдгара в МХТ. Все в нем по-восточному строго. Как часто случается, отрицательные персонажи более колоритны в обоих спектаклях. За Гонерильей и Реганой интересно наблюдать, ненавидя и сопереживая им одновременно. Неистово, остервенело строят себе ложе из тех же самых досок Эдмонд и Гонерилья. Они так вцепились в края доски, что, кажется, порвут ее на части. Бросая одну доску за другой, создавая неимоверный грохот, они все ближе сходятся, чтобы чуть позже слиться в бешеной пляске страсти. Алый атлас, которым застилают пол и доски, – это и кровь, поглотившая их, и безумие, в которое они погружаются, пытаясь удовлетворить животную страсть. Регана (Агриппина Стеклова) на поверку оказывается не такой уж беззащитной и мягкой. В сцене наказания Кента (Тимофей Трибунцев) она моментально с ласково-елейного голоса: «Зачем же до обеда? Пусть посидит до ужина.» И заканчивает уж совсем резко, почти рыча: «А лучше до утра». А когда в их замке ослепляют Глостера и вовсе ловит кайф от хлещущей крови. После гибели мужа, она, принимая сестру с мужем, кружит по сцене в желтом платье с растрепанными волосами. Взгляд у Стекловой совершенно бессмыслен. Обнимая красный манекен, говоря ему слова любви, она видит и умершего мужа, и Эдмонда. Яркая сцена – поединок сестер из-за Эдмонда. Они бросаются друг на друга, желая вырвать лакомый кусок – Эдмонда - из пасти соперницы. И вдруг Регана с искаженным лицом сгибается пополам. Голос Стекловой становится глуше, все чаще прерывается, она падает на колени и в агонии все же тянет руки к Эдмонду. У Судзуки сцена страсти фактически отсутствует. Лишь намек на нее существует в партитуре спектакля. Верник поворотом головы, почти невесомым прикосновением, слегка дрожащим от страсти голосом, дает понять зрителю чувства своей героини. Кажется, вот-вот и страсть собьет ее с ног, но это противоречило бы эстетике спектакля. Регана вообще разговаривает с Эдмондом на расстоянии, словно боясь приблизится к нему. Нет у Судзуки и сцен убийства, не вырывают глаза Глостеру на глазах у публики. Все это будто осталось за кадром. А персонажи, соприкоснувшиеся с безумием, проносятся в мыслях короля все на тех же инвалидных креслах: кто-то лихо (Эдгар), кто-то с каким-то иступленным криком (Гонерилья), кто-то безмолвно (Корделия). Корделия (Евгений Савинков) в спектакле Судзуки лишь легкое, почти невесомое воспоминание короля. В спектакле она появляется трижды: в самом начале (при разделе имущества), ближе к середине – тихо проедет на кресле, и в конце – уже мертвой ее вывезет на сцену король. Создается впечатление, что Лир настолько не хотел вспоминать о том, как несправедливо поступил с дочерью, что предпочел забыть о ней. Она существует в его сознании как призрак. И в отличие от сатириконовского спектакля не придет на помощь отцу. Корделия в «Сатириконе» отнюдь не такая яркая как ее сестры. Исчезнув после раздела имущества, она тоже появится ближе к концу, чтобы помочь отцу. В обоих спектаклях шут предстает в непривычном обличии. В «Сатириконе» у Бутусова это девушка, озорная, дерзкая, с роскошными вьющимися волосами, в костюме, похожем на наряд танцовщиц кабаре. В МХТ это медсестра. Елена Березнова, исполняющая роль шута в «Сатириконе», сопровождает своего короля повсюду, являясь как бы его глазами и ушами. И лишь, когда Лир прозревает, шут становится ему не нужен, и он душит его. Шут (Олег Тополянский) в МХТ – это не сопровождающий короля преданный помощник, а сиделка у постели сошедшего с ума человека. Он успокаивает Лира, осторожно наводит его на ту или иную мысль и никуда не исчезает после бури. Сцена бури – одна из основных в спектакле. Райкин остается одни посреди сцены. Упав на колени, он, практически обнаженный, и беззащитный пред стихией грозит небу. Сцена затемнена, только луч луны освещает Лира, потерявшегося в этом мире. Лир безумствует вместе с природой, плачет и жалуется, но тут же в гневе воздевает руки к небу. В голосе короля то звучит отчаяние, то прорывается истерика, то пустота. В МХТ свет тоже приглушен, но на заднем плане по-прежнему сидит шут-медсестра. Лир (Белый) резко выкатывает свое инвалидное кресло на авансцену, с трудом приподнимается в нем, несколько секунд стоит и падает на колени. Голос его тих, но постепенно набирает силу, лишь когда он начнет говорить о дочерях, в голосе зазвучат ноты отчаяния и боли. Обессиленный, он рухнет на землю. И снова его сиделка-шут осторожно поднимет его и, усадив в кресло, откатит к ширмам. Лир еще попытается что-то сказать, но тут же забудет, что именно. Как мешок обмякнет он в кресле и забудется сном. И вновь померкнет свет на сцене, и все погрузится в тишину. Именно тишина - отличительная черта мхатовского спектакля. Музыка звучит лишь в самые важные моменты. Семейные сцены в начале, когда делят королевство, овеяны возвышенной музыкой Генделя. Она словно уносит в заоблачные дали, гармонизирует пространство. Ее сменяет агрессивная рок-композиция группы «Лайбах». Потом музыка покидает спектакль, чтобы вновь возникнуть в переломный момент. Под нарастающий темп «Неаполитанского танца» Чайковского, в колеблющемся свете на сцене появляются все персонажи. Выстроившись полукругом, они поочередно выступают вперед. Плавно движутся их руки, рисуя в воздухе четкие линии. Один за другим присоединяются они друг к другу. Движения их синхронны, никто не собьется, не остановится. Но все резче и ритмичнее становятся они. В них, по мере нарастания темпа, чувствуется агрессия. Персонажи перестраиваются, поворачиваясь друг к другу лицом, наступают на «врагов», закрываются руками. Кружатся все стремительнее. Начинает казаться, что сейчас рухнет пресловутое восточное спокойствие, и они накинуться друг на друга. Но музыка затихает, все вновь выстраиваются полукругом и неслышно исчезают со сцены. Иногда на очень короткие мгновения прорывается грохот рок-музыки, словно вихрь, захвативший героев. А в финале, когда несчастный Лир вывозит Корделию, вновь льется с небес божественная музыка Генделя. Вновь нисходит на старика гармония, но не радость жизни несет она, а забвение и смерть. В «Сатириконе» наиболее ярких музыкальных моментов три: Цирковой марш, под который выкалывают глаза Глостеру; монотонная мелодия, под которую Глостер, Эдмонд и Корнуэл метут сцену и финальная. Цирковой марш абсолютно в духе театра. Все участники сцены (Корнуэлл, Регана, Эдмонд) словно готовятся к трюку. Поочередно подходят они к графу, примериваясь, отскакивая, бегая вокруг. Все мельтешит в этой сцене. Каждый старается перещеголять другого. До тех пор, пока Эдмонд не берет дело в свои руки. И тут же все замирает, но лишь на мгновение, чтобы прорваться безумным смехом героя и истерикой Реганы. Сцена «метения» повторяется трижды. Каждый раз к Глостеру присоединяется еще один персонаж. Все метут остервенело и сосредоточено. Глостер, словно вспомнив что-то останавливается, оглядывается и с отвращением плюет, неизменно попадая в Эдмонда. Тот утирается, и все продолжается вновь. Как ни странно, это тоже навевает ассоциации с цирком, где после одного номера необходимо подготовить манеж для другого. Убрать за животными. Четко повторяя движения друг друга, проходят персонажи. Кто-то замешкается на выходе, собьется с ритма, но мгновенно взяв себя в руки, зашагает в унисон. Монотонная мелодия, подобно мучающей мысли, никак не может отвязаться, вновь и вновь возникает она в голове, и опять возвращает героев к прошлому, в котором нет гармонии. Вновь эта мелодия возникнет в финале. Три сестры сидят каждая у пианино. И Лиру мерещится, что они живы. Но даже поняв, что их больше нет, он не желает с этим смирится. Сошедший с ума Лир в белом наряде, двигаясь поначалу словно во сне, пытается вернуть дочерей. И сам жаждет вернуться в то время, когда они были чисты. Он поочередно усаживает дочерей у пианино. Гонерилья в алом платье, Регана в желтом, Корделия в белом. Страсть, измена, непорочность. Вот вроде все хорошо но вдруг мелодию разрывает страшный звук – Гонерилья, безвольно взмахнув руками, падает на клавиши и, совершив немыслимый пируэт, валится на землю. Музыка звучит громче. А Лир бросается к Старшей дочери, но тут же брякнув по клавишам, глухо падает ее сестра Регана. Едва успев поднять ее, Лир видит падающее тело Корделии, бежит туда. Так и будет он носиться от одной к другой, а они, кружась на табуретках и падая на клавиши, валиться на землю. Финал в МХТ тих. У Лира нет отчаянных попыток воскресить дочерей. Одну за другой выхватывают лучи прожектора дочерей, они выходят из темноты, молча приближаются к отцу и замирают. В немом отчаянии переводит Лир взгляд с одной на другую, пытаясь отыскать хоть что-то живое в этих лицах. Постепенно выходят на сцену из дверей Эдмонд, Глостер, Корнуэлл. Короля окружают покойники. Они не пугают его. Молча стоят, опустив головы. Тихо звучит музыка Генделя. Спектакли оторваны от реального времени. Где конкретно происходит действие – тоже неясно. До оно и неважно. Если Бутусов делает упор на карнавальность, то Судзуки с истинно восточным спокойствием изучает ситуацию, отсекая все ненужное, не прибавляя ничего от себя и уж ни в коем случае не желая развлечь зрителя. Шаг за шагом японский режиссер доказывает, что мир – безумен, и потому в нем легко потерять разум. О потому – все мы пациенты клиники. Спектакль Бутусова при всей трагичности повествования грешит этим желанием – развлекать. Отсюда и выбранные средства: и глаза выкалывают под звуки циркового марша, и Эдгар, обливающий себя клеем, чтобы превратиться в Бедного Том; и комичная драка Кента и Освальда, да и сам Освальд, одетый в странный костюм. Будто не желая нагнетать ужасы, режиссер решил отвлечь немного смотрящих, чтобы посмеялись. Да и Райкин порой выбивается из образа несчастного короля: причмокивает, корчит рожи, то ли вправду, то ли нарочно забывает текст. Так или иначе – это яркий пример столкновения двух культур. И у каждого зрителя чаша весов двинется в свою, более близкую ему, сторону.
Administrator: ...а ведь, кажется, эти слова не были никогда раньше скопированы на этот форум... Отсюда Идеальное сумашествие .На сцене - Константин Райкин в роли, которая даёт ему возможность с блеском выразить свой яркий гений. Но это ещё не всё. На сцене - его замечательные артисты, способные украсить собою любой спектакль любого театра. Это великолепные Денис Суханов, Максим Аверин, Тимофей Трибунцев и т.д. И это ещё не всё. Спектакль - самое удачное произведение режиссёра Юрия Бутусова (наивное мнение автора строк). Огромная сцена Сатирикона - яркое зрелище безумств, гениально и размашисто сыгранных Райкиным и его командой. Готовьтесь увидеть эмоции, разрезающие зрителя пополам. Готовьтесь удивляться и задерживать дыхание. Готовьтесь постоянно переносить взгляд с одной части сцены на другую. Готовьтесь разгадывать символы и ребусы Бутусова. Готовьтесь смеяться, сопереживать и восхищаться... Спектакль красив, интересен, оригинален. Это как минимум. По наивному мнению автора - спектакль талантлив во всех проявлениях. Поэтому я причисляю его к любимым. И готов наслаждаться им многократно. Советуйте спектакль тем, кто готов к размышлению и не настроен на косное, традиционное и пронафталиненное восприятие классики. Ни Бутусов, ни Константин Райкин, ни его команда не позволят сделать это. Цена на билеты - до 2500. И это стоит того. Это стоит и большего.
Administrator: Отсюда Правда, я не уверена, что автор рецензии смотрел спектакль... слишком много неточностей. Король Лир» Сатирикон Сатириконовский «Король лир» подобен карнавалу, неумолимо стремящемуся к развязке. Его вседозволенность часто переходит всяческие границы. Так и тут. Уже пронеслась безумная толпа, разрушив всю красоту. Сцена напоминает склад, на котором среди кучи ненужых вещей с трудом отыскиваешь необходимое: вот во мраке сцены, в самой глубине, видны массивные двери, из-за них с грустью смотрит то ли ангел, то ли восточная красавица. Недалеко от авансцены – табличка «Глостер»: отмерены границы графства. О былой гармонии напоминают лишь три белых кружевных абажура, висящих над пианино. Историю Лира(Константин Райкин) мы узнаем со слов Эдмонда (Максим Аверин), внебрачного сына Глостера(Денис Суханов), ненавидящего своего отца. Эдмонд Аверина наделен животной пластикой: то уверенный хищник, то змей, умело вползающий в душу, то преданный пес, — предстает перед нами. Глостер Суханова жесток и надменен. Его мало заботят чувства окружающих, он считает себя вправе унижать их. Райкин-Лир в костюме, напоминающем рыцарский наряд: черная водолазка, поверх которой надета белая безрукавка, в коричневых брюках, и черной шапочке, подобной тем, которые «лица кавказской национальности». Он как-то нехотя говорит о планах, словно устал, но точно знает: каждое его слово ловят с нетерпением. Потому может позволить себе замолчать, смакуя обрушившуюся тишину, тоя ожиданием собравшихся. Порой он отвратителен в своих проявлениях нежности к дочерям и требованиях доказательств любви. Очень важна цветовая гамма: яркими пятнами в спектакле проступают платья дочерей. Красный – страсть, желтый – безумие, белый – чистота. Черный наряд Лира – погружение в потемки души. Режиссер с первых мгновений спектакля дает нам понять сущность каждой из сестер. Лейтмотивом спектакля звучит монотонная еврейская мелодия. Она, подобно мучающей мысли, никак не может отвязаться, вновь и вновь возникает она в голове, и опять возвращает героев к прошлому, в котором нет гармонии. Спектакль Бутусова – отчаянный поиск гармонии в разрушенном мире, желание понять и быть понятым. Потому история сумасшествия, позднего прозрения и прощения рассказана Бутусовым в стиле трагифарса: убийства происходят по музыку циркового марша, любовь оборачивается безумием, а страсть несет с собой смерть. Закономерен финал, в котором тоже это желание гармонии, и ее невозможности. Королю кажется, что все случившееся, лишь страшный сон. В его больном воображении возникают дочери. Каждая занимает место за пианино. И стремясь к гармонии, Лир пытается вновь и вновь усадить их за инструмент, но их тела безвольно падают, неуклюже взмахивая руками. И вновь звучит монотонная еврейская мелодия. А темп становится все быстрее, но былую гармонию не вернуть.
Casi: "Афиша" Шекспир как Беккет Команда этого спектакля — та же, что и в «Ричарде III», принесшем Константину Райкину «Маску» за главную роль; на этот раз он играет другого шекспировского монарха. Петербургский режиссер Юрий Бутусов прочел «Короля Лира» через свое-го любимого автора — Беккета, что и понятно: пережив ХХ век, трагедия о крушении человека и мироздания окончательно перешла в собственность театра абсурда. Ее персонажи стали черно-белыми человечками, печальными клоунами в условных декорациях художника Александра Шишкина. Они обречены шуметь, страдать и раз за разом открывать жестокую бессмысленность бытия, против которой восстает Лир — Райкин. В ключевой сцене он, как нищий или городской сумасшедший, возникает из вороха газет в белом венчике — не из роз, из каких-то грязных тряпок — и произносит свой главный монолог о беззащитном -человеке, тоскующем по жалости и любви.
Lotta: "Король Лир" 6 октября "Лир" снова чуть изменился, хотя внешне - не столь кардинально, как можно было бы ожидать после лета. Яша Ломкин в обморок не падал, но погодите радоваться: на этот раз он получил от Марьяны Спивак пощёчину, так что зрители, вздрогнув, выключились из действа. Впрочем, первый раз они выключились ещё в самом начале, встретив дружными аплодисментами выходящего на сцену Аверина и дружно расхохотавшись, когда увидели на лице уже Эдмонда фирменную улыбку Глухаря. После этого звонкая пощёчина Яше уже была явно лишней: все и так понимали, что на сцене - просто живые актёры, а не герои. Впрочем, дальше искусство всё-таки победило "отчуждение", заставив по-настоящему сопереживать и Лиру, и Глостеру, и сёстрам. Братьям - как обычно, в меньшей степени. Победивший зрителей спектакль был хорошим, и я в который раз удивилась тому, что после долгого перерыва актёры так прекрасно и слаженно работают. Придирки мои отношения к ним не имеют. Я очень не люблю, когда мне тычут в нос, что я НА ТЕАТРЕ, но актёры тут не при чём. Остальное - без сюрпризов. Мартинес окончательно вписалась в спектакль, и такой экзотический шут-фантом мне очень по вкусу. Впрочем, один сюрприз всё-таки был: Глостеру вернули причёску давних "Лиров": волосы не зачёсаны назад и лежат свободно с самого начала, а не только во 2-м действии, как cовсем недавно. А вот шинель - нынешняя. Когда актёр (да и просто человек) возвращается к причёске, которая была когда-то, становятся особенно заметными изменения, происшедшие с ним за это время. На смену молодому существу в разноцветном балахоне, которого здоровяк Эдмонд к недоумению части зрителей называл отцом (пока ещё привыкнешь к условности!) пришёл очень сильный, взрослый и жёсткий человек. Пожалуй, даже хорошо, что лёгкие волосы несколько смягчают образ, а то зализанные назад при шинели и чеканном шаге - это теперь уже перебор. Практически все герои Суханова (Бэкингема ещё не видела) после лета стали как бы значительнее, у них даже голос понизился. Я с нетерпением ждала именно Глостера, потому что эти изменения на нём могли сказаться в наибольшей степени. Сказались, да - и на мой взгляд, к лучшему. Всё это - о Глостере 1-го действия. Во втором - как было абсолютное совершенство игры, так и осталось. А это - уже совсем невиданные мною чудеса - Эдмонд, уже привычного вида, и Глостер - в красных штанах, в цивильном пальто и при котелке (автор фото мне неизвестен, надо Иринату спросить). Однозначно предпочитаю вариант 6 октября: великолепную шинель, пушистые волосы и нынешнюю манеру игры.
Lotta: ЗДЕСЬ (в ЖЖ) интересный сравнительный анализ трёх постановок "Лира" (отрывок) Глостер и его сыновья Вторая «зеркальная» линия трагедии. Завязка (решение Эдмунда о начале интриги против брата) схожа в МДТ и "Сатириконе" – в обоих случаях побочный сын стремится завоевать, прежде всего, любовь отца, а также – задержаться при дворе для развития своей карьеры. Затем – Эдмунд переходит в лагерь «злодеев» и продолжает свое развитие уже в русле общего движения. Гораздо интереснее рассмотреть отношения Глостера и Эдгара. Наименее разработаны они у Брука. В фильме вина Глостера, поверившего навету Эдмунда, наименьшая, т.к. Эдмунд так подстроил сцену «разоблачения», что усомниться в его правоте невозможно (это такая режиссерская фишка Брука). Встретившись после ослепления и Эдгар, и Глостер ведут себя, в общем то, как чужие люди, их эмоциональные линии практически не пересекаются. В версии Брука история Глостера становится доказательством возможности жизни вне ранее привычных реалий. Но это и все – страдание сверх всякой меры и так не достигнутое примирение. У Додина отношения Глостера и Эдгара существуют уже в мире хаоса, и их невозможно вычленить оттуда, создать на их основе свой, защищенный, замкнутый круг. Эдгаром владеет, с одной стороны, чувство обиды на отца, а с другой – несколько мальчишеское желание доказать свою правоту и превосходство. Он слишком увлекается всеми этими чувствами и просто не успевает объясниться с отцом. Глостер же существует вне реальности, им ощущается только страдание и чувство вины, но вина эта не связывается с конкретностью – для него Эдгар уже мертв, а потому прощение невозможно. Будь у них времени побольше, м.б. как-то они и смогли бы выйти из мрака и хаоса, а так – их настигает Эдмунд, и все обрывается. Гораздо более важными для Эдгара оказываются отношения с Лиром, и такого ни в какой другой версии нет. Настоящая же драгоценность - отношения Эдгара и Глостера в версии Бутусова. Максимальное напряжение мелодраматического момента было выражено именно в сценах Эдгара и Глостера, так же максимально и очень обнаженно было показано страдание Глостера, его стремление к смерти, его колебание и боязнь смерти. И все это предельно сопереживалось Эдгаром. Пожалуй, только у Ю.Н. Глостер дошел до прощения, и блестящей метафорой этого становится проход Глостера и Эдгара, когда сын поддерживает теряющего последние силы отца.
полная версия страницы