Форум » О Сатириконе и его актерах » Аркадий Исаакович Райкин » Ответить
Аркадий Исаакович Райкин
Administrator: В преддверии 100-летия со дня рождения гениального артиста Аркадия Райкина решено открыть на форуме тему, посвященную его жизни и творчеству. Надеюсь, что форумчане помогут в ее наполнении интересными материалами. Для начала - ВИКИПЕДИЯ, страничка, посвященная А.И.Райкину.
evita: ЗДЕСЬ - эта и другие фотографии Художественный руководитель Ленинградского театра миниатюр А.И.Райкин со своей труппой
evita: По ссылке можно скачать Без грима. Аркадий Райкин. Страницы книги 100-летию великого артиста на «Радио России. Культура» прозвучали страницы книги воспоминаний Аркадия Райкина «Без грима» – искренний и взволнованный рассказ великого артиста о себе, своей жизни, семье и творчестве. В программе принимают участие Екатерина и Константин Райкины – от них из первых уст вы узнаете о том, каким был их отец и великий артист в жизни. Аркадий Райкин… Вряд ли в истории отечественного искусства можно найти актера, чье имя вызывало бы сразу такую бурю самых положительных и веселый эмоций… Великий сатирик и великий актер на все времена… Каждая миниатюра, любое выступление Аркадия Исааковича не проходили бесследно – их запоминали, цитировали и цитируют до сих пор. Залы захлебывались от восторга, сталкиваясь с непревзойденным гением комедийного жанра и мастером острой сатиры… Его называли гением мгновенного перевоплощения, человеком с тысячью лиц… Пятьдесят лет своей жизни Аркадий Райкин отдал сцене и театру, посвящая профессии всю силу своего таланта. Название: Без грима. Страницы книги Автор: Аркадий Райкин Издательство: Радио “Культура” Год выпуска: 2011 Жанр: биография, аудиоспектакль Аудио кодек: MP3 Битрейт аудио: 160 kbps Исполнители: Константин Райкин, Екатерина Райкина Продолжительность: 01:51:36 Язык: русский Размер: 131 Мб
Casi: click here Видео. Телеканал "Культура" В Петербурге открылась выставка к 100-летию со дня рождения Аркадия Райкина
Administrator: Отсюда Непознанный Райкин Эту скромную заметку я решилась опубликовать с одной простой целью – чтобы обратить внимание читателей на очень важную, опорную составляющую творчества Аркадия Исааковича Райкина; составляющую, о которой иногда упоминают, но практически никогда не исследуют. Во всяком случае – с той долей серьезности, которой она заслуживает. “Имя” этой составляющей – пантомима. Сам Аркадий Исаакович не то чтобы скрывал, но уж точно не афишировал эту линию своей профессиональной родословной. Но, конечно, вовсе не потому, что стеснялся ее… В ХХ веке развитие пантомимы в нашей стране проходило в русле становления “режиссерского театра”, но проходило весьма и весьма болезненно, если не сказать трагично. Вместе с уничтожением, а потом долгие годы замалчиванием открытий (и даже имен!) величайших реформаторов театрального языка (Мейерхольда, Таирова, Марджанова, Михаила Чехова, Михоэлса, Евреинова и др.), которые, пусть и каждый по-своему, но видели в пантомиме одну из фундаментальных основ сценического искусства, последовал жесточайший запрет и на саму пантомиму. Она была объявлена “формотворчеством”. В ней усматривали “тлетворное влияние Запада”, а те, кто ею занимался, объявлялись “идеологическими врагами”. Сегодня это кажется неправдоподобным бредом, но между тем – так было. А причина этой нелепицы заключалась в том, что пантомима практически не поддается цензуре. Ее легче совсем запретить, чем “отследить”. Недаром же на могиле великого мима-романтика Гаспара Дебюро начертано: “Он сказал все, не произнеся ни слова”. Многие миниатюры Аркадия Райкина построены именно по такому принципу. Ведь когда читаешь их тексты, они порой производят впечатление слабой литературы, а иногда и просто абракадабры, и только сдобренные мимической актерской игрой, насыщаются глубоким содержанием. “Пантомимическую прививку” Аркадий Райкин получил еще в студенческие годы из рук своего педагога – Владимира Соловьева, который, как известно, прежде чем сам занялся театральной педагогикой, работал с Мейерхольдом, изучал театральное наследие Европы, комедию дель арте и прочие запрещенные тогда вещи. О том бесценном опыте, который юный и пока безвестный Райкин получил на уроках Соловьева, Аркадий Райкин предпочитал не высказываться публично, не желая навредить ни учителю, ни себе. А ведь Владимир Николаевич занимался со своими студентами недозволенной импровизацией, приучал их, создавая роль, находить яркую и точную форму, развивал авторское начало у будущих актеров, настаивая на приоритете сценического текста над литературным, иначе говоря – давал основы пантомимической игры. Сегодня подобное понимание первоосновы актерского искусства встречается все чаще. Достаточно сослаться на известный труд В.Хализева “Драма как явление искусства”, где говорится, что “…специфическим компонентом сценических представлений является пантомима, т.е. искусство движений человеческого тела…”. И далее: “…исторически первичен в театральном искусстве язык движений и жестов. Многозначительно, что важнейший термин древнегреческой эстетики, мимезис (подражание), первоначально обозначал “воспроизводить с помощью движений”. Установлено, что драматический театр возник из пантомимы”. Но в начале 30-х, когда Райкин учился у Соловьева, эту профессиональную тайну Учитель передавал своим студентам тайно, а они ее в тайне хранили. И все же Аркадий Исаакович не смог не подружиться с Марселем Марсо; а поддерживала их многолетнюю дружбу не только взаимная человеческая симпатия, но и огромный профессиональный интерес к творчеству друг друга. Правда, и дружбу с Марсо Райкин тоже не то чтобы скрывал, но не особо афишировал. Однако только до определенного момента! Помнится, во время гастролей Марсо, проходивших в Ленинграде в 1973 году (а это был год юбилейный для знаменитого мима – ему исполнилось 50), ленинградские телевизионщики решили сделать передачу, посвященную этому событию. И им не стоило никакого труда “уговорить” бесконечно занятого Райкина принять в ней участие. Он согласился мгновенно. И все пять часов съемок, проходивших в Карельской гостиной СТД, совершенно бесплатно и блистательно исполнял роль ведущего. Материал получился уникальнейший. Оба говорили о пантомиме много, убедительно, интересно. Но – дальше получилось “как всегда”: передачу в эфир не выпустили, а пленку стерли... А вскоре и гастроли Марселя Марсо завершились, контакты с ним были прерваны нашими властями на десять долгих лет, а Райкин опять перестал высказываться публично по поводу пантомимы и тех возможностей, которые она открывает для актера. Но факты, которые, как известно, упрямая вещь, время от времени выдавали эту его тайну. Шел 1967 год. Театр Райкина выступал в огромном зале ДК Промкооперации (теперешнем ДК Ленсовета на Петроградской). Во время одного из спектаклей Аркадий Исаакович вышел на сцену один. Публика приготовилась к знаменитым райкинским монологам. А он сказал: “Когда-то я был молодым, начинающим артистом. И если бы меня тогда не поддержали два-три человека, возможно, мы с вами сегодня не встретились бы в этом зале. Сегодня пришло время отдавать долги. Встречайте моих молодых друзей – ансамбль пантомимы под руководством Григура!” И дальше к удивлению публики, онемевшей от неожиданности, ансамбль Григура (Григория Гуревича) целых 20 минут играл пантомиму за пантомимой: “Весеннее настроение”, “Добро и зло”, “Джунгли”, “Олени и охотник”. В итоге зал приветствовал дебютантов бурными овациями. Возможно, правда, еще и потому, что на финальный поклон Аркадий Исаакович выходил вместе со своими протеже. Таких спектаклей-сюрпризов, показанных многотысячной зрительской аудитории на одной из ведущих площадок города Ленинграда, было всего несколько. Без комментариев понятно, что структуру собственно райкинских выступлений они нарушали, зато – послужили поводом к тому, чтобы включить мимов в состав труппы Театра миниатюр. А это в свою очередь было началом нового неординарного проекта. Аркадий Исаакович собирался ставить спектакль, в котором были бы “живые декорации”, то есть мимы, способные мгновенно преобразовывать сценическое пространство. Не правда ли, идея, достойная Гордона Крэга?! Справедливости ради заметим, что идея эта не была достаточно успешно реализована, а потому – не имела продолжения. Спустя примерно год ансамбль Григура вернулся в Ленинград, и почти каждый из его участников организовал собственную самодеятельную студию пантомимы. Но причины этого разрыва далеко не всегда носили творческий характер. В то время коллектив, возг-лавляемый Аркадием Райкиным, как известно, не имел своего постоянного помещения, а жил между Ленинградом, Москвой и бесконечными гастролями. Проводить в таких условиях долгосрочные творческие эксперименты оказалось делом неподъемным. Тем более что изначально ленинградские мимы работали в стилистике, плохо сочетавшейся с той, которая отличала райкинские спектакли. А значит, требовалась длительная “притирка”, обеспечить которую у театра не было возможности. И все же этот “пантомимический проект” никак нельзя назвать случайным. Он возник благодаря совету Марселя Марсо. Марсо, также как и Райкин, выступал во время гастролей в ДК Промкооперации. Оба знали о существовании в этом Дворце культуры любительской студии пантомимы, куда одно время (еще будучи школьником) ходил заниматься и Костя Райкин, а Марсо (когда приезжал) – давал студийцам мастер-классы и проводил творческие встречи, раскрывая неисчерпаемые возможности, которые открываются перед актером, овладевшим основами пантомимической игры. Марсо встретил Коллектив Григура во время гастролей по Средней Азии. Ленинградский ансамбль пантомимы тоже находился там на гастролях, работая от Петрозаводской филармонии. Просмотрев репертуар ленинградских мимов, Марсо тут же посоветовал им обратиться к Райкину. Ребята прервали свой договор, рискуя, понятное дело, очень многим, а Марсо, как и обещал, курировал их отчаянный поступок. Вот так и было положено начало тому дерзкому проекту с “живыми декорациями”, мгновенно преобразующими сценическое пространство. В 1970-е и 1980-е годы в наших театральных ВУЗах и училищах (впрочем, как и сейчас) пантомиму по-прежнему не преподавали. И все мимы, так или иначе попадавшие на профессиональную сцену (чаще всего, конечно, эстраду), формировались в условиях любительских студий. Разумеется, этот процесс “легализации” отечественных мимов был сопряжен с преодолением огромного количества трудностей и всевозможных препон. И Аркадий Исаакович по мере возможности многих из них поддерживал, и словом, и делом. Так, именно Райкин способствовал тому, что никому тогда не известные Вячеслав Полунин и Александр Скворцов получили звание Лауреатов на конкурсе артистов эстрады и стали профессиональными мимами со званием, что впоследствии помогло им создать (и официально зарегистрировать) клоун-мим театр “Лицедеи”. А когда те самые “Лицедеи”, обосновавшиеся в ленинградском Дворце молодежи, организовали слет отечественных мимов “Мим-парад-82”, куда съехалось более 200 коллективов со всей страны, Аркадий Исаакович мощно поддержал этих энтузиастов: нашел время приехать на открытие и произнес приветственную речь. Спустя пару месяцев об этом событии даже появилась публикация в журнале “Театральная жизнь”: “Фестиваль открыл Аркадий Райкин. - Я рад, что, наконец, понято: пантомима, это древнейшее искусство, достойна внимания. Я рад, что именно в Ленинграде, где рождалось много замечательных художественных идей, проходит неделя показа театров пантомимы. Думаю, что этот вид искусства достоин самого пристального и благожелательного внимания и поддержки. Ведь после наскальных рисунков это первый жанр, который получил признание. Кстати, задолго до рождения театра. Я очень жалею, что в Ленинграде театров пантомимы нет. Хотелось бы, чтобы, как и в Грузии, наши театры пантомимы назывались государственными. Ведь это замечательное искусство, без слов понятно всем людям планеты. На мой взгляд, совершенно необходимо придать этому достойному жанру самое высокое значение и всерьез заняться этим, кажущимся некоторым “несерьезным” делом…”. А вскоре после того, как театр Райкина, в конце концов, получил стационарное помещение, но уже в Москве, Аркадий Исаакович пригласил в труппу троих выпускников экспериментального курса пантомимы, который с 1976 по 1980 годы существовал в ЛГИТМиКе (ныне СПбГАТИ). Со временем один из них – Леонид Тимцуник – стал одним из ведущих режиссеров по пластике в Москве. Среди его особенно заметных работ – “Превращение” по Ф. Кафке (режиссер Валерий Фокин, в главной роли – Константин Райкин) и “№ 13”, где Тимцуник не только ставил движение, но и виртуозно сыграл роль “мертвого тела”. Сам Аркадий Исаакович никогда, подобно Марселю Марсо, не демонстрировал публике ни “перетягивание каната”, ни “шаг на месте” и тому подобные приемы пантомимы, но он, пожалуй, лучше, чем кто-либо, понимал значение пантомимы для искусства актера. Остается надеяться, что когда-нибудь найдется исследователь творчества Райкина, который окажется способен расшифровать и конкретизировать эту пока еще непознанную профессиональную тайну одного из величайших актеров ХХ века. Елена МАРКОВА «Экран и сцена» № 19 за 2011 год.
evita: Аркадий Райкин и Марсель Марсо « 1973 » Фото: Юрий Белинский
Джоник: "Волшебная сила искусства" Фильм состоит из трех новелл "Мстители из 2- го "В", "Здравствуй, Пушкин", "Волшебная сила искусства". В третьей новелле главную роль играет АРКАДИЙ РАЙКИН.
Administrator: Отсюда Журнал Юность № 10 октябрь 1974 г. Два рассказа о Райкине Р. Рома 1. Начало Десятилетним ребенком он убегал в Александрийский театр. Он проскальзывал в толпе под руками контролеров. Его вылавливали, тащили к выходу, но в глазах мальчишки горела такая мольба, он так широко открывал рот, готовясь к воплю, что контролеры оставляли его в покое. А потом привыкли и стали пускать на галерку. Его черная голова с начала до конца спектакля торчала над бархатным барьером последнего яруса. Он навсегда запомнил манеру игры, интонации, облик прекрасных актеров Александрийского театра: Певцова, Горин-Горяинова, Юрьева, ВольфИзраэль, Вивьена и Корчагиной-Александровской. Однажды Юрий Михайлович Юрьев, уже в преклонном возрасте, был на спектакле у Райкина и зашел за кулисы поздравить его с успехом. Аркадий, тогда уже известный актер, стал вспоминать Юрьева в какой-то пьесе. Тот, изумленно подняв брови, сказал своим бархатным голосом: — Помилуйте, друг мой, вы не могли этого видеть, вы тогда были ребенком! — Да, мне было десять лет,— ответил Райкин,— но я видел почти все спектакли вашего театра, начиная с 1921 года. Когда мальчик, потрясенный, ошарашенный, поздним вечером возвращался из театра один, со страхом пробираясь по переулкам, вдоль остывших стен домов, к себе, на Троицкую улицу, там его ждали неприятности. Отец драл за уши, не раз хватался за ремень, пытаясь отучить ребенка от такой ранней и непонятной страсти. Когда это не помогло, не велел отпирать. Мальчик торчал на лестнице, пока дверь, наконец, не открывалась и тяжелый отцовский подзатыльник не вталкивал его внутрь темного, душного коридора. В комнате на кроватях сидели младшие сестры и молча глядели на него круглыми черными глазами, полными сна и страха. Мать, всегда сдержанная и молчаливая, бесшумно двигаясь по комнате, робко обнимала его, гладила жесткие волосы, поила молоком, укладывала спать. Он долго не мог заснуть: все вспоминал и вспоминал стремительную походку, властный баритон, длинные, узкие глаза Певцова и свой страх за него, и радость, и восхищение его искусством. Он тогда не мог разобраться в своих впечатлениях, все делил на простейшее: этот плохой, этот хороший. И только позже он понял, что в раннем возрасте прошел настоящую школу вкуса и мастерства. Все, что делал впоследствии, он интуитивно примеривал к далекой вершине, открывшейся ему в детстве. А однажды в Театр миниатюр пришла знаменитая Екатерина Павловна Корчагина-Александровская. Ее привели под руки, она уже плохо ходила, усадили в ложу, и Аркадий объявил публике: — Сегодня у нас на спектакле присутствует Екатерина Павловна Корчагина-Александровская. Весь зал встал и устроил ей овацию. Старая актриса медленно поднялась, низко поклонилась людям и произнесла тихим, но звучным голосом: — Спасибо, родные, а я думала, что вы меня уже забыли. Спасибо, Аркаша, спасибо, дружок. Она не знала, сколько раз заставляла плакать и смеяться маленького мальчика, следившего с галерки Александрийского театра за каждым ее словом и каждым жестом. Вообще увлечение театром началось еще в Рыбинске, куда семья Райкиных переехала в 1916 году из Риги. Аркадию исполнилось пять лет, его сестрам Белле и Софье — два и три, а брата Максима тогда вообще не было. Они были беженцы. В то время не знали трудного иностранного слова «эвакуированные», знали горькое, точное слово «беженцы». Они бежали во время первой мировой войны из Риги, где отец работал бракером по лесному делу в рижском порту на огромных лесных складах. В Рыбинске первое время спали на полу вповалку и жили трудно, пока отец не устроился на работу под Рыбинском на лесопильный завод. Все дети быстро перезнакомились, их было много вокруг. Развлечений было мало, и кому-то из старших ребят пришла в голову мысль играть в театр. Оборудовали сцену в дворовом сарае. Занавес из старых мешков обшили елочными игрушками, сохранившимися у кого-то от мирного времени. Блестящие шишки, сердца, бусы, звериные фигурки, шары и гирлянды сверкали, звенели, шелестели и побрякивали, когда раздвигался занавес. Было ошеломляюще красиво. Шестилетний Аркаша приходил раньше всех, он вертелся среди участников, всюду совал свой нос, на все таращил блестящие, любопытные глаза, без конца задавал вопросы и даже советовал. Он тоже хотел участвовать и все время просил принять его в игру. Наконец, не выдержав натиска, ребята дали ему роль убитого купца в какой-то горбуновской пьесе. Никто эту роль не хотел играть, и Аркаша, счастливый, лежал на полу с кинжалом под мышкой. Вокруг кипели страсти, а убитый купец внимательно следил за действием широко раскрытыми глазами. Спектакль заканчивался шумовым эффектом: на ниточке был привязан боевой винтовочный патрон, под ним ставилась свечка. К концу спектакля ее зажигали, раздавался громкий выстрел. Все — и актеры и зрители — сначала разбегались, а потом возвращались и искали дырку от пули, но так ни разу ее и не нашли. В Рыбинске впервые Аркадий пошел в театр. Это было большое здание с многоярусным залом. Первый спектакль, который он увидел в жизни, был «Шантеклер» Ростана. Но больше поразило его то, что на сцене среди артистов, изображающих петухов и кур, сидел его друг Витя Голохвастов и, ни на кого не глядя, спокойно строгал палочку. Тогда впервые у Аркадия зародилась мысль, что он тоже так может. Он завидовал Вите изо всех сил. Ему очень хотелось сидеть у всех на виду и строгать палочку. Воображение Аркаши разыгралось. Ему хотелось играть петухов и кур, которые между собой раз говаривали стихами, захотелось побыть там, где все необычно, странно интересно. У Вити во дворе жили две актрисы этого театра. Они и предложили ему строгать палочку. Во время первой мировой войны театр в Рыбинске сгорел, несмотря на то, что стоял на берегу реки, впадающей в Волгу, и напротив городской каланчи. Рыбинск был театральным городом, и после пожара появилось много любительских трупп. Они играли в разных залах, и однажды Аркаша, подхватив сестер, отправился на детский спектакль. Две его крошечные сестры тоже были большими театралками. Дети ушли к пяти часам. Спектакль начинался в семь, а в девять вернулся с работы отец и, не застав дома детей, в ужасном волнении отправился на поиски. Во время какой-то веселой песенки зрители услышали выстрелы и грохот. Время было тревожное, все повскакали с мест, кто-то завизжал, кто-то заплакал. Дверь распахнулась, и в зал влетел отец Аркадия. Это он грохотал в дверь своими мощными кулаками, создавая впечатление выстрелов. — Где мои дети? — кричал он.— Мыслимое ли дело играть в пьесы с пяти часов до девяти? Это же можно и взрослым людям задурить голову! Кто это выдумал балаболить четыре часа не сходя с места! А ну, марш домой! Он схватил своих ревущих детей за руки, младшую взял под мышку и, возмущенный, удалился. В 1922 году семья Райкиных переехала в Петроград. И когда Аркадию исполнилось тринадцать лет, с ним случилось несчастье. Он любил кататься на коньках, и мать всегда тщательно проверяла, достаточно ли он тепло одет. Покорно надевая все, что она велела, он на катке разогревался, постепенно снимал пальто, шарф, свитер и, наконец, оставался в легкой рубашке. Однажды он сильно простудился. Началась тяжелая ангина. Потом все прошло. Но через несколько дней острые боли в опухших суставах снова уложили мальчика в постель. Он бредил. Ему казалось, что кто-то черный, чужой все время стоит у его постели. Потом сдало сердце. Оно болело и замирало, как у глубокого старика. Мальчик спал, сидя в кресле: лежа он задыхался. Мать подолгу смотрела на его желтое, исхудавшее лицо. Врачи считали его обреченным. Но родители, шушукаясь и плача по ночам, приглашали все новых и новых врачей, лучших профессоров города. Вокруг исчезали вещи; в одной из двух комнат остался только шкаф среди голых стен. Больного надо было усиленно кормить, профессорам, которых приглашали на шестой этаж, надо было платить, а работал один отец. Работал с утра до вечера в двух местах, чтобы прокормить семью и спасти сына. Он был родом из города Полоцка, вырос в многодетной семье, где братья и сестры поднимались, как дубы, один здоровей другого. Дед Аркадия дожил до девяноста лет и умер, танцуя на свадьбе. А отец Аркадия был широкоплечий, приземистый, с крупными, жесткими руками. Одним ударом открытой ладони он вдребезги колол грецкие орехи. — Нечего болеть,— бывало, говорил он.— Надо встать и работать, тогда не будешь болеть. Он считал больных ленивыми и виноватыми в своей болезни. Он был уверен, что здоровье полностью зависит от самого человека. И вдруг болезнь ворвалась в дом, как хозяйка. Всегда веселый и подвижный, мальчик лежал, боясь пошевелиться, чтобы не растревожить боль, притихшую в суставах. Он много думал по ночам, сидя в темноте с открытыми глазами. И днем он думал, наблюдая за пауком, и не разрешал снимать в углу паутину. А паучок деловито строил вокруг себя маленькое серое солнце, коварно притаившись на самом виду, в центре своей страшной прозрачной ловушки. И Аркадий представил себе, что его суставы опутал паутиной боли маленький злой паучок, что он подбирается к сердцу, трогая его своими мохнатыми лапами. Всю зиму приходили товарищи по школе. Они приносили книги, рассказывали об уроках и учителях. Они жалели своего друга, удивляясь перемене в его характере. Ни смеха, ни шуток, ни споров. Серьезно, без улыбки слушал он своих товарищей, как бы отгороженный от них какой-то стеной, только изредка задавал вопросы. ...Через много лет, сидя у постели искалеченного академика Ландау, Райкин пытался развеселить его. Но острое чувство горькой, непоправимой потери мешало ему. Ландау, недавно еще полный могучей энергии, ума и жизнелюбия, сейчас лежал на своей последней постели, не улыбаясь, изредка поводя глазами, бесконечно грустный, погруженный в себя, замкнувшийся. Аркадий останавливался, у него перехватывало дыхание, он не мог взять себя в руки. И вдруг Ландау, не поворачивая головы, глядя перед собой, спросил: — Вы помните эти стихи? — и начал читать стихотворение Симонова «Жди меня». Жди меня, и я вернусь, только очень жди... Жди, когда наводят грусть желтые дожди. Жди, когда снега метут… жди, когда жара... Жди, когда других не ждут, позабыв вчера... Он прочел стихотворение до конца. Потом с трудом встал и вышел из комнаты неровной, прихрамывающей походкой. Все молчали. И жена Ландау, измученная Кора, и доктор Симонян, и Райкин, и я, рассказывающая это. Через несколько минут Ландау вернулся и снова лег. Молчание длилось, и никто не в силах был его прервать. И тут он снова заговорил. — Я помню английские стихи,— сказал он и начал читать Байрона и Бернса, очень твердо, не запинаясь. Потом глубоко вздохнул и умолк. Он устал. Когда мы возвращались, Аркадий сказал мне: — Какая беда! И какое тяжкое ощущение болезни! Ты знаешь, я вспомнил, как в детстве болезнь держала меня в постели. Я не мог пошевельнуться от ужасной боли в суставах, сердце останавливалось. Я чувствовал, как оно останавливалось, понимаешь? И в это время ко мне приходили ребята из школы и хотели меня рассмешить. Но они не могли этого сделать, потому что не могли скрыть от меня свой страх и сочувствие. Он никогда не забывал того далекого времени. Болезнь отложила отпечаток на всю его жизнь. Он сильно изменился. Много читал. Научился сосредоточенно думать. Неподвижно работать, когда трудоспособен только мозг, изобретающий целые спектакли, диалоги, монологи, когда мысль заменяет движение. Память воспроизводит самое яркое из того, что увидел и услышал, когда был здоров. Часто вспоминался Рыбинск. Лесопильный завод, куда отец однажды возил его, чтобы показать свою работу. Надо было ехать полтора часа на маленьком поезде, состоящем из паровоза и одного вагона. Аркадий запомнил громадные стройные бревна, рабочих в высоких сапогах с раструбами, вооруженных баграми с крючьями на концах. Они, как древние рыцари, двигались между бревен, подхватывали их крючьями и валили на конвейер, ползущий к блестящим на солнце круглым пилам, Пилы пели и фыркали, плескались белесыми опилками. Из круглых бревен получались плоские, гибкие доски. Все это гремело, жужжало, повизгивало и шипело. Звуки были ритмичны, сливаясь в неслыханную шумную музыку. Пахло лесом, смолой, грибами, дождем... Вспомнил Аркадий, как ему захотелось показать все это сестрам. Он всегда любил делиться радостью. В один прекрасный день он повел обеих девочек на дощатую платформу заводской ветки, усадил в вагончик, и через полтора часа дети вышли из него к неширокому мосту. По нему надо было пройти над рекой, чтобы попасть на завод. Сестры устали, а маленькая все время присаживалась и пыталась заснуть. Она не привыкла к таким далеким прогулкам. Старшая была гораздо бодрее, но и она начала спрашивать через каждые десять шагов: «Скоро мы придем?», «А это далеко?». И наконец началось неизбежное: «Хочу домой». Но вот заскрипела заводская калитка, и сторож спросил: — Вы куда? — Мы дети Райкина. Мы к папе, мы хотим посмотреть. — Папы вашего здесь нет: он уже месяц, как работает в Рыбинске. А посмотреть, пожалуйста,— сказал сторож,— но только без прыготни, стойте на месте, а то разрежет вас пила на доски, будете знать. Девочки громко заплакали: слово «разрежет» показалось им очень страшным. Аркаша вспоминал, как успокаивал их, а самому было страшно из-за того, что отца не оказалось, а денег нет: ведь он рассчитывал обратно ехать с отцом. Подавляя тревогу, он сказал сестрам: — Да что вы, дядя шутит! Перестаньте реветь! Вы что, маленькие, что ли? Он потащил их, всхлипывающих, дальше, туда, где ходили рыцари с баграми, где гремели бревна и звонко визжала пила. Девочки остолбенели, захлопнули рты, слезы их высохли... Обратно шли, когда уже смеркалось. Маленькую пришлось тащить на руках. И тяжесть ее тела, и цепкость рук, обвивших шею, и теплое, сонное дыхание у самого уха — все это явственно помнилось, как будто было сейчас. Старшая все время отставала, ноги ее цеплялись одна за другую, глаза туманились, ее приходилось окликать. Тогда она, хныча, догоняла брата. Так они наконец дошли до платформы, и оказалось, что заводская ветка уже кончила работу, теперь первый рейс только утром. Аркадий явственно помнил ужас, охвативший его, когда он понял, что сегодня не сможет вернуться домой, а главное, привезти сестер. Что придется где-то в неизвестной черноте провести ночь и спать, может быть, здесь, на траве, у паровоза, похожего на самовар с трубой, что девочек нечем накормить! А они уже отчаянно голодные и все время просят хлеба. Он понимал, что отец накажет его так, как никогда не наказывал. И это будет справедливо. Машинист оказался на паровозике. Мальчик стал умолять его отвезти их обратно в Рыбинск. Слизывая слезы с губ, он уговаривал и уговаривал, поддерживаемый испуганным плачем сестер, пока машинист не сказал: — Ну что с вами делать, садитесь.— И отвез их в Рыбинск. Так, лежа, он вспоминал и вспоминал. В неподвижности воображал себя скачущим на лошади или бегущим наперегонки с товарищами. Но стоило войти в комнату кому-нибудь из близких, он вскрикивал от боли, просил уйти — его нервы, поврежденные болезнью, делали его раздражительным, резким, нетерпимым. Он привык к одиночеству. Но постепенно, медленно он начал поправляться. К весне, когда боль ушла, он, шатаясь, встал и оказался на голову выше матери. Ходить он не мог: за девять месяцев болезни ослабел. Отец сажал его как маленького на спину и сносил вниз с шестого этажа во двор. Дети сбегались к нему, выросшему, а он пытался ходить на своих неловких, непривычно длинных, каких-то новых ногах. Когда уходило солнце, отец опять взваливал его на спину и нес обратно на шестой этаж, тяжело отдуваясь и останавливаясь на площадках. Летом Аркадий почувствовал, как каждый день прибавляет ему здоровья. Он окреп и поправился. Осенью пошел в школу. Уже взрослым человеком он встретил на Невском знаменитого профессора Ланга, который лечил его когда-то и считал безнадежным. — Неужели это вы? — с удивлением спросил старый профессор и, не удержавшись, добавил: — Неужели живы? Аркадий был не только жив, он кончал в то время театральный институт, женился, чувствовал себя здоровым, был полон надежд, уже сыграл в театре при Эрмитаже роль глухонемого слуги в опере «Служанка-госпожа» Перголези, уже его учитель Владимир Николаевич Соловьев ждал от него многого и прочил ему большое будущее. Жизнь продолжалась.
Administrator: 2. Как Райкин был официантом Однажды, когда готовилась программа «Любовь и три апельсина», Райкин пришел в гостиницу «Астория» к писателям Массу и Червинскому, и они сразу же заспорили о будущем спектакле. В этом споре они затронули тему актерского перевоплощения: Райкин должен был играть, как всегда, несколько ролей. Пока они спорили, дверь осторожно приоткрылась, и вошел официант Николай Иванович — пора было обедать. Тогда Владимир Захарович Масс, сощурив хитроватые, веселые глаза, шутливо сказал: — Аркадий, а вы могли бы сыграть официанта? — Конечно,— ответил Аркадий. — Нет, не на сцене, а в жизни. — Конечно, смог бы,— так же шутя повторил Райкин. Неожиданно для всех официант снял свой белый форменный пиджак и сказал: — Пожалуйста, попробуйте... Райкин охотно надел пиджак, нащупал в кармане штопор и открывалку, перекинул через локоть салфетку, расчесал волосы на прямой пробор, выпустил на лоб черный чубик, чуть-чуть задрал брюки и, подойдя к зеркалу, стал себя разглядывать. По мере того, как он всматривался в свое странное отражение, ощущение легкой шутки прошло и его охватила тревожная неуверенность. «Что же это я делаю? — думал он.— Ведь в театре, приподнятый над зрителем на полтора метра, я живу условной жизнью. Зритель верит мне лишь в условности театра. Но, играя не на сцене, а на одном уровне со зрителем, то есть в жизни, я должен быть достоверным безусловно. Я должен быть безусловно профессиональным официантом, точным до мельчайших деталей. А если меня видели по телевизору или на сцене? И вдруг узнают? Я буду выглядеть просто идиотом». Он стал лихорадочно вспоминать официантов, которые его обслуживали, их характерную походку, ловкие движения, обычные вопросы. Он оглянулся. Все молча смотрели на него. Отступать было поздно, и он взялся за ручку двери. В коридоре Николай Иванович, посмеиваясь, дал Райкину меню и назвал номер, который надо было обслужить. Аркадий бодро проследовал по коридору, остановился у нужной двери и, хотя очень хотел повернуть обратно, все-таки заставил себя постучаться. Послышалось: «Войдите». Он сжал кулаки, чтобы успокоиться, потом решительно вошел, поздоровался, стал кончиком салфетки сбивать со скатерти крошки, поставил на стол прибор с солью, перцем и горчицей. Больше делать было нечего, и он остановился у стола в почтительной позе. На диване сидели две пожилые дамы, живописно освещенные заоконным солнцем. Райкин протянул им меню, что-то посоветовал, чего-то не посоветовал. Они были увлечены беседой, обед заказывали небрежно. Правда, одна из них, сначала скользнув по его лицу безразличными глазами, сразу снова посмотрела на него, на этот раз с интересом. Его бросило в жар... Но через секунду глаза старой дамы потухли, и она о чем-то тихо заговорила со своей подругой. Да, они его не узнали... А возможно, им и в голову не пришло, что это Райкин — могучая формула «этого не может быть» взяла верх. Он принял заказ, не торопясь, с достоинством вышел и только в коридоре перевел дух. Там его уже ждали с веселым любопытством оба автора и официант, который сразу убежал на кухню заказывать обед. Масс и Червинский с Аркадием вернулись в номер. — Ну как? Кто там был? Узнали вас? — Было очень страшно,— ответил Райкин.— Я весь дрожал. Пока он рассказывал, официант сбегал на кухню и снова вернулся. — Аркадий Исаакович,— сказал он, входя,— разначали, давайте уж и несите обед, а то мне придется объяснять, что вы с лестницы свалились. Он дал Райкину тяжелый поднос с обедом, и тот снова очутился в номере у двух пожилых дам. Аккуратно разложив приборы и салфеточки, он разлил по тарелкам первое, прикрыл крышками второе, откупорил минеральную воду, забрал с окна пустую бутылку из-под кефира, поставил на стол хлеб, спросил, не надо ли чего еще, получил отрицательный ответ: «Спасибо, голубчик, не надо»,— и вышел. На этот раз он чувствовал себя более уверенным. «Кажется, все в порядке»,— подумал он. В коридоре у двери стояли уже трое официантов. Странный поступок Райкина был для них развлечением. Они весело улыбались и переглядывались. — Не хотите ли еще один номер обслужить? — спросил Николай Иванович и оглядел присутствующих, как бы присоединяя их к своей просьбе. На Райкине еще был надет пиджак официанта, в котором звенели штопор и открывалка. Все сошло благополучно, и он расхрабрился. — Давайте, попробую. Ведь кое-чему я уже научился. Во втором номере все было иначе. По комнате ходил высокий полный человек восточного типа. Когда вошел официант, человек остановился, удивленно и внимательно посмотрел на вошедшего черными гипнотическими глазами. Толстые брови его приподнялись, усы под круто загнутым носом зашевелились. «Э-э-э,— подумал Райкин, с трудом сохраняя невозмутимый вид,— здесь будет труднее...» — и сразу оробел, но взял себя в руки. — Вы меня вызывали? — спросил он, как Мефистофель у Фауста, и подошел к столу самой не зависимой походкой, на которую был способен в эту минуту. — Вас? — переспросил клиент и сел за стол, не сводя изумленных глаз с бледного райкинского лица. Между тем Райкин, все время чувствуя на себе пристальный взгляд, проделал те же пассы, что и в предыдущем номере: смахнул салфеткой со скатерти, хотя на столе и так было чисто, установил по средине поставец с солью, перцем и горчицей, взял с пола у батареи пустые бутылки из-под боржоми и одну из-под сухого вина. Усатый неподвижно сидел за столом и провожал каждое движение официанта своими яркими медленными глазами. — Что будете заказывать? — обмирая, спросил Аркадий, и ему показалось, что слова его застряли в глотке. Человек молчал. Райкин откашлялся и повторил свой вопрос, протягивая меню. — Простите, дорогой, но вам никто не говорил, что вы поразительно похожи на... — Да, говорили, говорили, как же. Меня здесь все так и называют. Человек смотрел серьезно, недоверчиво и не давал бедному «официанту» ни секунды передышки. — Но голос, голос! Это удивительно! Скажите, дорогой, а вы сами его видели? — спросил незнакомец, продолжая как бы ощупывать лицо Райкина цепким взглядом слегка прищуренных глаз. — Нет, на сцене не видал никогда,— ответил Райкин и сказал сущую правду.— Нет никакой возможности,— добавил он и тоже не солгал. — Обязательно посмотрите, обязательно! — Постараюсь,— ответил Райкин и пошел к двери, чтобы скрыть неуместную улыбку: он все время чувствовал на себе сверлящий спину острый взгляд усатого клиента. Потом он принес заказанный обед, и усатый снова завел свою волынку про сходство: — Вы себе представить не можете, как вы на него похожи! И черные волосы, и седая прядь, и глаза, и выражение лица, и голос у него такой своеобразный, и у вас, понимаете, тоже... Райкин заметил, что переминается с ноги на ногу, как в школе у доски, когда плохо выучен урок, такое далекое воспоминание вдруг промелькнуло у него в голове. Наконец клиент опустил глаза в тарелку и с выражением голодного нетерпения стал резать бифштекс. Райкин понял, что победил, быстро повернулся, чтобы уйти, но голос за спиной остановил его: — Дорогой, давайте рассчитаемся, а то я спешу.— Он рассчитался, щедро дал на чай и добавил: — Вот вам еще деньги на два билета, обязательно пойдите, посмотрите, я вас уверяю, дорогой, просто со стула упадете, когда увидите. — Спасибо,— ответил Райкин,— денег мне не надо. Я обещаю вам, что обязательно буду на первом же представлении. И опять он был честен и сказал правду. В коридоре Райкина ждали все официанты и оба писателя. Молча отдал он пиджак с открывалкой, штопором и деньгами. Только в номере у Масса и Червинского он смог произнести: — Это была просто пытка. На другой день вечером на спектакле, привычно распахнув занавес, Райкин быстро вышел на авансцену, начал говорить, но, как бы поперхнувшись, на секунду остановился, основа взял дыхание и продолжал свой монолог. В первом ряду он сразу увидел знакомые усы и пристальные черные глаза. Его вчерашний клиент сидел, скрестив руки на груди, и смотрел на него, не мигая. Весь спектакль Аркадий старался, чтобы взгляды их не встретились. Предупрежденные актеры прильнули к дырочкам и щелкам, следя за этой дуэлью. На последнем поклоне Райкин не выдержал и, так же пристально глядя в глаза усатому, заговорщицки крепко ему подмигнул, отчего тот откинулся на спинку стула, открыл рот, вскочил, стал что-то быстро рассказывать своим соседям, и те, в свою очередь, уставились на Райкина. А зрители так и не поняли, почему артист вдруг подмигнул и засмеялся. Вот какой был странный случай.
Олеся: Журнал "Биография" ноябрь 2011 г.
Casi: Юрий Кривоносов. Аркадий Райкин. Съемка для журнала «Огонек». 1961 год. click here
evita: Несколько ХОРОШИХ ВИДЕО с участием Аркадия Райкина.
Локоны: Телеканал "Культура": 2 января 2012 21:05 Монолог. Константин Райкин об Аркадии Райкине Документальный фильм (Россия, 2001) Многое сказано, написано и снято о неповторимости таланта этого гениального артиста. Но ни один критик и театровед не может рассказать о его жизни вне сцены, о его вкусах, привычках, реакции на окружающую жизнь, людей и явления. В фильме звучит монолог Константина Райкина, который воссоздает портрет артиста неповторимого дарования и обаяния - Аркадия Райкина.
Administrator: Сайт премии "Кумир" Специалист по умному смеху 100 лет исполнилось со дня рождения Аркадия Райкина Великий, знаменитый, любимый зрителями… Аркадий Райкин остался в памяти именно таким – Артистом с большой буквы. Время любит раздавать высокие слова, но достижения Райкина – актера, сатирика, законодателя эстрадного жанра – трудно приуменьшить. Он умел работать с маской, сменяя десятки лиц за вечер, как мало кто в 20 веке… Если бы можно было измерить качество смеха в зрительном зале, когда на сцене был Райкин, то вы бы заметили, что это умный смех. При этом билеты на его спектакли нельзя было достать. Вкус публики – был его рук делом. Сейчас те, кто видел его спектакли живьем, вспоминают об особой магии райкинской паузы, захватывавшей зрительный зал, сродни прыжку с высоты. Вспоминают и то, что у него были очень спокойные руки на сцене, хотя он порой в одиночку держал внимание огромного зала. У него был узнаваемый голос, услышав который из другой комнаты, дети и взрослые бежали к телевизору. Его слушали на пластинках. Сейчас некоторые миниатюры можно найти в виртуальном пространстве, что мы и сделали, – простодушно решив собрать некоторые из них здесь, на одной странице. <Посмотреть видео можно, перейдя ПО ССЫЛКЕ.> Если у вас уже есть книжная полка об Аркадии Райкине, поставьте на нее новейшее исследование: Книга Д.В. Трубочкина «Театр Аркадия Райкина. Опыт понимания» (Москва, 2011) – это взгляд на театр Райкина в контексте мирового комического театра.
Катюша: Райкин А - Новый год, говорите...
Джоник: Может быть, кого-нибудь заинтересует книга об Аркадии Райкине, вышедная в серии "Жизнь замечательных людей" (ЖЗЛ). Информацию об издании можно найти Здесь.
Administrator: От зрителя С благодарностью...
evita: Аркадий Райкин
evita:
Джоник: Аркадий Райкин. Избранные страницы (Аудиокнига) Аркадий Райкин был легендой своего времени и своей страны. Миллионы людей смеялись и плакали, радовались и огорчались вместе с героями Райкина, узнавали его персонажей в реальной жизни. Слушайте весёлые странички из творчества великого артиста. Содержание: 1. Жил на свете рыцарь бедный 2. Тост за строителей 3. Перекур 4. Сантехник 5. Анкета 6. Мыслитель 7. Без мечты нельзя 8. Холостяк 9. В Греческом зале 10. Дорогому зрителю Название: Избранные страницы Издательство: Мелодия Год: 1982 Жанр: Юмор Исполнитель: Аркадий Райкин и артисты Ленинградского театра миниатюр Аудио кодек: MP3 Битрейт аудио: 320 kbps Bремя звучания: 00:50:31 Размер: 119.1 Mb Скачать можно click here
Локоны: bileter.ru: Памяти А.Райкина. "Папе посвящается" [img]http://www.bileter.ru/view_img.php?id=6500&JS=350c2e1109b22a0e93a6635966fd5e9c[/img] Большой концертный зал Октябрьский Санкт-Петербург, Лиговский пр., д.6 14.12.2012 19:00 Жанр: Концерт Актеры: К.Райкин, Е.Райкина, М.Ефремов, А.Фрейндлих, Ф.Добронравов, Т.Гвердцители, М.Мишин, М.Аверин и артисты театра "Сатирикон" Продолжительность: 03:00
полная версия страницы